– Тьфу! Ты преувеличиваешь. Я сын Кислева, я живу на квасе.
– Нет, – горько ответила Софья, – из-за кваса ты погибнешь. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.
– Не сомневаюсь, – буркнул Павел, вставая и протискиваясь мимо Софьи, – но прежде, чем ты попытаешься спасти кого-то, убедись, что он хочет быть спасенным.
IV
К тому времени, как Каспар вернулся в посольство, на Кислев опустился туман, накрыв город заглушающим все звуки одеялом льдистой дымки. Мороза страшнее Каспар не помнил – даже на крайнем севере, в глухой степи, где они преследовали Кажетана, было теплее.
Рыцари Пантеры подготовили Кажетана к путешествию в застенки чекистов, закутав его в шкуры и плащ с капюшоном, скрывающим лицо. Весь город уже знал, что за убийства Мясника ответствен Саша Кажетан, а Каспар не желал, чтобы толпа, узнав его, совершила над ним самосуд.
Туман тоже был им на руку, и, затягивая подпругу Магнуса, Каспар смотрел, как Валдаас помогает Кажетану взобраться на лошадь; со связанными запястьями и щиколотками тот вынужден был сидеть в седле по-дамски. Кажетан оглянулся, словно почувствовав взгляд Каспара. Глаза его были пустыми и безжизненными, совершенно лишенными человеческих эмоций, и это пробрало Каспара сильнее, чем знобящие лохмотья тумана.
Каспар содрогнулся, ощутив пустоту души Кажетана. Этого человека, из которого словно выкачали все чувства, разрывал изнутри вакуум. Боец не отреагировал на то, что его вывели из темницы, и Каспар боялся, что они так и не узнают, какие извращенные иллюзии заставили Кажетана убить так много людей.
– Мы готовы ехать, посол, – сказал Курт Бремен, выводя Каспара из задумчивости.
– Хорошо, – кивнул он. – Чем скорее он исчезнет отсюда, тем счастливее я буду.
– Да, – согласился Бремен. – Из-за него я потерял отличных людей.
– Тогда что ж, давай кончать с этим. Я уверен, что Владимир Пашенко жаждет заполучить Мясника.
– Думаешь, он сдержит обещание и не повесит Кажетана, как только представится возможность?
– Не знаю. Мне не нравится Пашенко, но я верю, что он человек слова.
Бремен бросил на посла скептический взгляд, но кивнул и повернулся, чтобы принять у грума поводья.
– Но на что ты рассчитывал, сохраняя Кажетану жизнь?
Каспар вставил сапог в стремя, оттолкнулся другой ногой от земли, тяжеловесно взгромоздился на спину коня, поправил свой плащ, легший на круп животного, потуже затянул пояс с пистолетами и только тогда ответил:
– Я хочу знать, почему он убил столько людей и что могло заставить человека делать все эти чудовищные, немыслимые вещи. Что-то направило его на этот путь, и я хочу знать что.
– Помнится, я как-то спросил тебя, уверен ли ты, что действительно хочешь знать ответ? Вопрос все еще в силе.
Каспар кивнул, направляя коня к воротам посольства.
– Больше чем раньше, Курт. Я не знаю почему, но чувствую, что от этих ответов зависит многое.
Бремен поднял затянутый кольчугой кулак, и рыцари с Кажетаном посередине тронулись; кольцо стали не позволит бойцу сбежать, а мстительной толпе – покуситься на убийство.
Каспар и Бремен скакали впереди, двигаясь к площади Героев. Туман был так густ, что они едва различали стены домов по бокам.
Мрачная процессия выехала на площадь. Белая мгла умерщвляла звуки, заставляя рыцарей держаться края открытого пространства из страха потерять ориентиры. Позвякивание конской сбруи и глухой скрип снега – вот и все, что тревожило зловещую тишину, сковавшую город.
Они ехали мимо вырисовывающихся силуэтами лагерей беженцев, время от времени видя мерцание костров, но безмолвие и чувство оторванности от всего мира тревожили, особенно в городе, битком набитом народом. Люди двигались в тумане зыбкими призраками, то выплывая из пелены, то скрываясь за белесой завесой.
В конце концов, Каспар и Бремен добрались до Урского проспекта, главной дороги города, ведущей к Зимнему Дворцу царицы и зданию чекистов. Названный в честь расположенной в конце проспекта усыпальницы с останками величайших героев Кислева, широкий бульвар тоже был странно тих, хотя, взглянув вверх, Каспар увидел слабые лучи солнца, пытающиеся разорвать плотный туман.
Впереди уже маячили сквозь белую муть мрачные стены здания чекистов. У черных ворот застыла пара вооруженных людей в доспехах. Каспар натянул поводья и поравнялся с Сашей Кажетаном. Боец поднял глаза, но, ничего не сказав, снова уставился на снег.
– Саша! – окликнул его Каспар.
Боец не ответил, затерянный где-то в своих мыслях, мечущихся в его измученной душе.
– Саша, – повторил Каспар, – ты знаешь, куда мы едем? Я везу тебя к Владимиру Пашенко, к чекистам. Ты понимаешь?
Каспар думал, что придется повторять снова, но Кажетан едва заметно кивнул.
– Они меня повесят… – прошептал боец.
– В конечном счете – да, повесят, – подтвердил Каспар.
– Я не готов умереть. Еще нет.
– Уже слишком поздно, Саша. Ты убил очень много людей, и правосудие должно свершиться.
– Нет, – ответил Кажетан, – я не это имел в виду. Я знаю, что заслужил смерть за свои поступки. Я хотел сказать, что еще остались вещи, которые нужно сделать.
– То есть? Какие вещи?
– Еще не знаю, – признался Кажетан, поднимая голову и останавливая на Каспаре мертвый взгляд. – Но знаю, что это касается тебя.
Мурашки рябью пробежали по коже Каспара. Неужели Кажетан угрожает ему? Бессознательно рука посла скользнула к пистолету, большой палец приподнял кремень – Каспар только теперь сообразил, как далеко от него Рыцари Пантеры. До них всего несколько шагов, но это все равно что миля, поскольку Каспар знал, как стремительно и беспощадно может действовать Кажетан. Что, если Саша только притворялся покорным, чтобы сбежать и продолжить свою грязную работу?
Но, кажется, мысль о насилии не приходила Кажетану на ум, – голова его снова упала на грудь, и Каспар облегченно вздохнул, но затем глаза его сузились, а брови в замешательстве сошлись на переносице – он увидел нечто необычное.
Мерцающий зеленый свет задрожал на животе Кажетана. Каспар наблюдал, как пятно медленно поползло вверх и остановилось в центре груди бойца.
Озадаченный Каспар разглядел тонкий изумрудный луч: луч, который наверняка остался бы невидимым, если бы не туман, – прямой, точно полет стрелы, луч взмывал от груди Кажетана куда-то в мутную мглу.
Посол поднес руку к свету и почувствовал сквозь толстую перчатку горячее покалывание. Он попытался проследить путь зеленого луча, но вскоре потерял его в тумане. Однако, когда дуновение ветра на миг приподняло густую вуаль, он увидел на крыше одного из красно-кирпичных зданий проспекта темную фигуру в капюшоне, плоский силуэт на фоне низкого солнца, держащий что-то похожее на длинную винтовку, хорошо знакомую снайперам Хохланда.
Сердце Каспара подпрыгнуло, и он, осознав, что только что увидел, потянулся к курку.
– Рыцари Пантеры! – гаркнул посол и, услышав резкий щелчок наверху, рванул Кажетана за ворот.
Боец инстинктивно вывернулся из хватки Каспара, и двое мужчин рухнули в снег. Что-то пронеслось возле головы Каспара и взорвалось, ударившись о стену позади них, превратив кирпичи и штукатурку в порошок.
Каспар перекатился на бок, рана на плече горела – видимо, разошлись швы. Он еще барахтался в снегу, а пленник уже вскочил на ноги.
– Курт! На крыше! – прокричал Каспар Рыцарям Пантеры, которые поспешно разворачивали коней и строились попарно.
Громыхнул еще один выстрел, и Каспар с ужасом увидел, как дернулся ближайший к нему рыцарь – из его плеча фонтаном брызнула кровь. Солдат, надрываясь от крика, упал, и Каспар увидел наверху размытую зеленую кляксу дыма – стреляли оттуда.
Он с трудом поднялся и схватил за руку Кажетана, а солдаты в доспехах уже образовали вокруг них защитный кордон. Валдаас поднял упавшего, а Каспар выхватил пистолет и торопливо прицелился. Шансы попасть, конечно, невелики, но он все равно нажал на курок. Дернувшийся в руке пистолет перекрыл обзор.
– Посол! – рявкнул Курт Бремен. – Вы ранены?
– Нет, я цел, но нам надо убираться с улицы! Немедленно!
Бремен кивнул, отдал приказ рыцарям, и отряд начал пятиться к зданию чекистов. Каспар полунес, полутащил Кажетана – веревки на ногах ограничивали скорость передвижения пленника.
– Пашенко! Владимир Пашенко! – рявкнул Каспар. – Открывай ворота! Это посол фон Велтен! Ради любви Сигмара, открывай ворота!
Солдаты в черном, которых заметил у ворот Каспар, вынырнули из тумана с дубинами наготове, но, увидев смятенную группу имперских рыцарей, торопящихся к ним, бросились отворять ворота.
Каспар знал, что искусный стрелок может перезарядить оружие и выстрелить три или четыре раза за минуту, но длинная винтовка требовала чуть больше времени – ей нужен и порох получше, и более тщательная подготовка. Он не знал точно, сколько именно времени понадобится напавшему на них, но секунды шли, и он ждал нового выстрела.
Однако выстрела не последовало, и они поспешно скрылись за толстыми воротами чекистов, оказавшись на широком мощеном дворе перед похожей на крепость штаб-квартирой внушающих страх органов правопорядка Кислева. Два чекиста торопливо закрыли за ними тяжелые створки, и Каспар толкнул Кажетана на землю. Он вытащил второй пистолет и показал его бойцу на случай, если тот замыслил воспользоваться замешательством и сбежать. Но пленник, склонив голову, просто опустился на колени в снег.
Валдаас уложил на землю стонущего рыцаря и быстро, но осторожно сорвал с него грудную пластину и наплечники, чтобы добраться до раны.
Из главных дверей здания бежали чекисты – среди них Каспар увидел Владимира Пашенко.
– Еще кто-нибудь ранен? – прокричал Бремен.
Нет, больше никого не задело, и Каспар слегка расслабился, но вдруг раздался глухой треск, и часть ворот разлетелась в щепки, словно кто-то протаранил створки. Тут же где-то рядом раздался крик, и стоявший перед Каспаром чекист упал с дымящейся кровавой дырой в груди. Рыцари и чекисты бросились на землю, объятые ужасом перед тем, что пробило толстые бревна ворот.
– Все внутрь! – гаркнул Каспар, откатился в сторону и оказался лицом к лицу с Пашенко.
Глава чекистов кивнул ему и помог подтащить Кажетана к дверям здания. Рыцари и чекисты пятились к дому, тревожно озираясь на высокую линию крыш в поисках стрелка.
Пашенко пинком распахнул дверь, и Каспар буквально ввалился внутрь, рухнув у стены коридора. Кажетан привалился к нему, отодвигаясь от открытого проема.
Когда последний рыцарь шагнул в безопасность здания, Пашенко захлопнул дверь, задвинул тяжелый железный засов и только после этого сполз по стене к остальным.
– Кровь Урсана, что это было? – Лицо Пашенко превратилось в маску ярости.
– Я точно не знаю, – ответил Каспар. – Мы ехали по Урскому проспекту, и кто-то начал стрелять в нас.
– Кто?
– Я не смог разглядеть, видел только темный силуэт на крыше, какую-то фигуру в капюшоне.
– Но из чего он стрелял? Снаряд пробил целую пядь[2 - Пядь – мера длины, равная 9 дюймам или 23 см.] выдержанной древесины, и силы его еще хватило, чтобы убить человека. Какое оружие, кроме пушки, способно на такое?
– Из тех, что может держать в руках человек, – никакое, это точно, – сказал Каспар. – Даже новые хитроумные изобретения альтдорфской Инженерной школы не настолько мощны.
– Повсюду тебя сопровождают неприятности, – заметил Пашенко.
– Мне ли не знать, – согласился Каспар, когда два чекиста подняли Кажетана и повели его в подземные темницы.
– Смею предположить, ты пока останешься здесь, посол.– Пашенко встал и принялся приводить в порядок форму. – По крайней мере, пока мои люди не убедятся, что тот, кто напал на тебя, кем бы он ни был, не бродит где-то рядом, дожидаясь, когда ты появишься на улице.
Каспар тоже встал и кивнул, хотя, глядя на удаляющегося Кажетана, он почувствовал, что, какова бы ни была цель этой атаки, главной мишенью служил не он.
V
Ночи в борделях всегда оживленные, они наполнены мужчинами, боящимися умереть и доказывающими, что они еще живы, самым древним из всех возможных способов. Чекатило обычно не затруднял себя посещением главного зала, но сегодня он отчего-то решил выпить и покурить среди простого народа. Большинство собравшихся здесь были выходцами с севера и знать не знали, кто он такой и как его зовут, но боялись его все, поскольку за креслом Чекатило стояла впечатляющая фигура Режека, не оставляющая сомнений в том, что с этим человеком шутить не стоит.
Чекатило наблюдал за толпой, видя в каждом лице одно и то же болезненное отчаяние. Вот мальчишка, вряд ли нуждающийся в бритве, с энтузиазмом и восторгом совокупляется с женщиной в красных шелках и мехах. Рядом мужчина, похожий на юнца как две капли воды, достаточно старый, чтобы быть его отцом. Чекатило догадывался, что отец сделал сыну последний подарок: если сын умрет, то умрет мужчиной, а не мальчиком.
Подобные патетические сцены разыгрывались по всему борделю: сюда стекались старики, желающие унести в следующую жизнь сладкое воспоминание, юнцы, чье существование было одним долгим капризом, и те, кто уже приготовился к тому, что жизни больше нечего им предложить.
– Такие места воняют поражением, – пробормотал Чекатило себе под нос – Чем скорее курганцы сожгут город дотла, тем лучше.
Наблюдая за разворачивающимся перед ним парадом человеческих страстей, убогости и страдания, он все больше убеждался в правильности своего решения покинуть Кислев. Чекатило не питал великой любви к своей стране, ее суровая природа и провинциальность душили этого честолюбивого человека. Мариенбург, космополитичный Мариенбург с его суетливыми доками – вот отличное место для него. Чекатило заработал в Кислеве немало денег, но, вне зависимости от того, чем он обладает, ему никогда не избавиться от своего происхождения. Уважение и почет – это для знати, а не для грязного крестьянина, ухитрившегося выволочь себя из дерьма сточных ям и унавоженных полей.
В Мариенбурге никогда не придется тревожиться из-за морозных зим и набегов северян. В Мариенбурге он сможет жить как король, его станут уважать и бояться.
Он невольно улыбнулся этой мысли, хотя, как сказал Режек, до Мариенбурга путь долог – через Талабхейм, к Альтдорфу и наконец, на западное побережье. Ему понадобится помощь, чтобы добраться туда в безопасности, но он точно знал, как и где ее добыть.
Дверь в бордель открылась, и Режек заметил:
– Так-так, смотри-ка, кто пришел.
Чекатило поднял глаза и ухмыльнулся, увидев Павла Коровица, подрагивающего и сбивающего снег с тяжелых сапог.
– Павел Коровиц, чтоб мне провалиться, собственной персоной, – рассмеялся Чекатило. – А я думал, он больше никогда сюда не заявится.
– Коровиц? – хмыкнул Режек. – С тех пор как он приходил умолять тебя помочь послу, он бывает здесь каждый день, до рассвета лакает квас бутылка за бутылкой, а потом кое-как добредает до двери.
Чекатило увидел, что Коровиц заметил его, и в ответ на короткий кивок великана выдохнул кольцо дыма. А гигант добрался сквозь толпу до стойки и швырнул на прилавок пригоршню монет. Выхватив из рук бармена бутыль с квасом, Коровиц отступил к свободному столу и принялся топить горести в вине. Чекатило хотел было подойти и заговорить с ним, но отказался от этой идеи. Что он может сказать? Зачем попусту тратить на пьяницу слова.
В углу зала что-то мелькнуло, и Чекатило вздрогнул, когда нечто щетинистое коснулось его ноги. Испуганно взглянув вниз, он заметил лоснящееся, покрытое черной шерстью тельце, метнувшееся под его кресло.
– Чтоб тебя! – с отвращением выругался он, когда еще одна крыса размером с небольшую собаку присоединилась к первой. – Режек!
Но еще до того, как выкрикнуть имя помощника, Чекатило увидел много крыс – десятки, сотни крыс, серым кипящим морем выплескивавшихся из своих невидимых нор и затопляющих его публичный дом. Секунду спустя раздались вопли – хищники атаковали людей, набрасываясь на них клубящейся пищащей массой и впиваясь в обнаженную плоть бритвенно-острыми зубами.
Чекатило вскочил с кресла, перевернув его. Режек наступил на одну из крыс, ломая ей хребет. А главарь преступного мира Кислева в ужасе попятился при виде юноши, повергнутого весом насевших на него грызунов, с кровавой маской вместо лица, от которой крысы жадно отрывали длинные полоски мяса. Мужчины и женщины извивались на скользком от крови полу, не в силах поверить в случившееся с ними.
Какой-то голый человек бился с двумя крысами, пока остальные грызли и царапали нижнюю половину его тела, добираясь до костей. Одной твари он раздробил череп о стену, но другая прыгнула с лестницы и вонзила зубы в его шею, разрывая мощными челюстями артерию. Хлынувший из раны алый фонтан забрызгал стены, человек упал, а запах его крови еще больше разъярил животных.
– Идем! – рявкнул Режек, толкнув Чекатило к двери, ведущей во внутренние покои.
Крики и стоны наполнили пространство, смешиваясь со звоном разбивающегося стекла, треском ломающейся мебели и крысиным писком. Сотни черных тел мчались по комнатам и коридорам борделя, словно направляемые каким-то злобным разумом, вереща и щелкая зубами, режущими почище ножей.
Обезумевшая, бессмысленно молотящая руками женщина, подвергшаяся нападению крыс, смахнула с подставки на стене лампу. Та упала и разбилась об ее голову, выплеснув горящее масло. Женщина закричала, когда голодное пламя начало пожирать ее одежду, и заметалась по комнате, поджигая мебель, разлитый спирт и посетителей публичного дома. Огонь взревел, распространяясь по помещению с дикой скоростью.
Когда Режек подтолкнул его, Чекатило увидел Павла Коровица, на которого напало с дюжину крыс, кусая его за руки и за ноги, царапая грудь острыми коготками. А он, орудуя разбитой бутылкой и топча грызунов, пятился к закрытому ставнями окну. Пара крыс прыгнула на великана-кислевита, но тот отбросил бутылку и перехватил их в воздухе, раздавив в кулаках, затем швырнул обмякшие тельца на пол, сорвал с петель ставни и прямо сквозь осыпавшееся осколками стекло выбрался на улицу.
Чекатило взвыл, почувствовав острую боль, и тут же забыл о Павле Коровице – крыса впилась в его лодыжку. Он нагнулся, схватил крысу за загривок и оторвал ее от себя вместе с куском плоти, не обращая внимания на боль и кровь, хлынувшую из раны.
Крыса извивалась и кусала его за руки, когти чертили на коже Чекатило багровые полосы. Он свернул ей шею и увидел Режека, вытаскивающего из ножен короткий кинжал – меч был длинным и оказался неэффективным средством против этих мелких и юрких врагов. Наемник колол и резал каждого приближавшегося к нему грызуна, топча и пиная тех, кого не мог убить клинком.
Океан крыс смыкался вокруг них, но, когда очередной гигантский паразит бросился на него, Чекатило налетел на заднюю дверь. Он пригнулся, и крыса врезалась в стену. Прежде чем она успела оправиться, он развернулся и обрушил на грудь твари сапог, с наслаждением услышав хруст ломающихся ребер.
Дым, жар и огонь наполнили публичный дом. Режек вытолкнул хозяина за дверь и молниеносно захлопнул ее за собой – с другой стороны послышались тяжелые шлепки. Створка содрогалась – крысы штурмовали ее. Затем послышались треск и царапанье – твари принялись прогрызать себе путь.
– Идем! – снова крикнул Режек. – Дверь долго не продержится!
Наемник тащил своего хозяина в его покои под скрежет расщепляемого дерева, но тот не мог оторвать взгляда от длинной, мокрой от крови морды, высунувшейся из дыры, прогрызенной в закрытой двери. Гигантские зубы расширяли отверстие, и Чекатило, не веря своим глазам, наблюдал за тем, как сверхъестественных размеров тварь протискивает свое извивающееся тело в дыру. Создание уставилось на человека глубоко посаженными черными глазками. Оно взвизгнуло на высокой ноте, словно обиженный ребенок, разбрызгав хлопья розовой слюны, стук и скрежет на той стороне двери усилились.
Чекатило на одеревеневших ногах последовал за Режеком, все еще не в силах поверить в разумность крыс. Кто бы мог подумать, что хищные грызуны нападут таким количеством и с такой яростью? Он никогда не слышал ни о чем подобном и лишь качал головой, словно отвергая такое безумие.
Огонь распространился по всему зданию, своим ревом приглушая крики, доносившиеся из главного зала, и Чекатило понял, что с борделем покончено. Впрочем, это неважно, у него есть и другие притоны, и потеря одного мало что значит.
Но, убегая с Режеком из горящего публичного дома, он почувствовал, как похолодела кровь в его жилах, и это не было связано с теми ужасами, которым он стал свидетелем. Чекатило вспомнил о крысе, прогрызшей дверь и встретившейся с ним взглядом. Он видел в этих бусинках глаз жестокий разум, и неколебимая уверенность внезапно охватила его.
Он знал, что в глазах смотревшей на него крысы светилось нечто большее, чем голод.
Крыса искала его.
Глава 3
I
В преддверии приближающегося урикцайта в Кислев прилетела весть о том, что норские конники разграбили Эренград. Сотни кораблей с парусами, украшенными символами древних северных богов, вошли в порт и высадили тысячи воинов-берсеркеров, волной прокатившихся по городу и погубивших великое множество людей.
Кислевское жречество, и раньше настроенное не слишком оптимистически, вышло на улицы Кислева и объявило, что гибель погрязшего в грехе человеческого рода не за горами, что пришел Конец Времен, как предсказано в Саге об Урсане-Медведе, и что все должны готовить свои души к смерти. Некоторые особо красноречивые фанатики привлекали последователей, и тогда широкие проспекты Кислева заполнялись марширующими колоннами бичующих себя жрецов и толпами их приверженцев, умерщвляющих свою плоть ремнями с пряжками, крючьями и хлыстами.
Подобные демонстрации фанатичного благочестия неизбежно приводили к тому, что священники брали на себя миссию искоренить тех, кого они считали бедствием города. Самосуды и избиения случались ежедневно; больше двух дюжин людей, все преступление которых состояло в том, что родились они в порочном Прааге, были убиты, пока Владимир Пашенко не произвел облаву на наиболее голосистых пророков и не запер их в тюрьму. Но чувство страха, которое они вселили в горожан, рассеять было труднее. В каждом лагере, в каждой таверне рассказывали истории об армиях, сражающихся на западе и на севере.
Отделить факты от вымысла оказалось куда сложнее, чем можно было себе представить. Гонцы из различных областей страны приносили противоречащие друг другу сведения, которые зачастую приукрашивались до неузнаваемости к тому времени, как достигали ушей тех, кто отчаянно нуждался в точной информации.
Вдобавок ко всем бедам Кислева вскоре стало очевидно, что в беднейших окраинах города поселилась чума. Вспышку болезни распознали не сразу: лекари отрицали эпидемию, говоря, что в таком холоде чума возникнуть не может, так что в первых смертях обвинили мороз. Но когда урикцайт сменился ворексеном, болезнь больше нельзя было игнорировать, и солдаты, обернув рты и носы вымоченными в камфарном уксусе шарфами, изолировали несколько районов.
Баржи из Империи продолжали прибывать, доставляя так необходимые припасы, но ни один корабль не задерживался дольше, чем требовалось для разгрузки, и шли они все реже и реже – голод начал угрожать землям Карла-Франца, так что император вынужден был приберегать продовольствие для своего народа. Анастасия Вилкова продолжала сопровождать караваны телег в лагеря беженцев, по справедливости распределяя продукты и воду между кислевитами и имперскими солдатами. В своем броском плаще из шкуры снежного леопарда она вскоре стала известна всем как Белая Дама Кислева.
Но подобные символы надежды встречались редко, хотя в наступившие трудные дни они требовались как никогда прежде.
II
Сидящий на коне Каспар наблюдал с вершины Горы Героев, как посольские стражники фехтуют с Рыцарями Пантеры, наслаждаясь быстро перенятыми солдатами простотой и ловкостью движений. Суровый режим тренировок Курта Бремена сработал отлично, превратив неопрятных бездельников, унаследованных послом от Андреаса Тугенхейма, в бойцов, которыми можно гордиться. Леопольд Дитц, молодой солдат из Талабекланда, взял на себя командование стражей – роль, которую Каспар с радостью ему отдал. Парень был уверен, умел и понимал, что движет его людьми, то есть обладал всеми необходимыми качествами военного лидера.
Морозы все еще стояли сильнейшие, но Каспар знал, что худшие дни зимы уже позади и что, когда снега растают, этих бойцов можно будет призвать в строй. Сезон битв начнется не позже чем через месяц, как только войска неприятеля подойдут к городу. Теперь вопрос только в том, когда это произойдет, а что произойдет – уже бесспорно.
Очевидно, офицеры кислевских и имперских подразделений тоже осознают это. В преддверии грядущих сражений они начали готовить своих людей, проводя строгие строевые учения.
Внимание Каспара вернулось к собственным солдатам, и посол подстегнул коня, увидев, что Курт Бремен прекратил на сегодня занятия. Грумы и копьеносцы кинулись разносить свежую воду и еду стражникам, а рыцари собрались в круг для молитвы.
Каспар подъехал к Леопольду Дитцу, сидящему на голом камне и с аппетитом жующему хлеб с сыром.
– Поздравляю, офицер Дитц. Твои люди выглядят молодцами.
Дитц поднял глаза, заслонив их козырьком ладони от низкого солнца, и вскочил, оправляя мундир и приглаживая непокорные темные волосы.
– Спасибо, сэр. Я же говорил вам, что они отличные ребята.
– Да, говорил, – согласился Каспар. – И я счастлив видеть, что это правда.
Дитц поклонился, благодаря за комплимент, и Каспар отъехал, чтобы не мешать людям обедать. Не прерывая молитвы рыцарей, он развернул лошадь и услышал скрип железных ободьев повозки, катящейся по дороге.
На козлах пустой телеги, умело направляя к нему лошадей, сидела Анастасия, с застенчивой улыбкой на лице. Он не видел Анастасию с тех пор, как они поссорились в ее доме. Упрямство не позволяло ему навестить женщину, и теперь, несмотря на то, что посол старался выглядеть спокойным, он не смог удержать ответной улыбки.
– Привет, Каспар, – сказала Анастасия, поравнявшись с ним.
– Привет. Рад тебя видеть, Ана, – ответил он, спешиваясь.
Женщина тоже слезла с мягких козел телеги.
Они смотрели друг на друга в неловком молчании, не зная, что сказать друг другу, пока Анастасия не нарушила, наконец, тишину:
– Каспар, прости, я была слишком резка с тобой. Я просто…
– Нет, – перебил ее Каспар, – все в порядке, тебе не нужно извиняться.
– Я так скучала по тебе, Каспар. – Анастасия крепко обняла его.
Посол удивился, но прижал женщину к себе, вдыхая аромат ее черных волос и сладкий запах кожи. Он хотел сказать, что тоже скучал по ней, но промолчал, просто держа ее в объятиях и наслаждаясь близостью Аны.
Он погладил ее по волосам, и Анастасия подняла голову, позволяя мужчине наклониться и поцеловать ее. Вкус ее пухлых губ и язычка был подобен забытому вкусу хорошего вина, внезапно и мощно напомнившему о себе. Посол почувствовал трепет возбуждения и прервал поцелуй, пораженный силой ощущения. Будучи человеком страстей, Каспар всегда сохранял внешнюю сдержанность, обычно не проявляя принародно своих влечений, и, услышав веселый шепоток и сдержанный восхищенный свист своей охраны, он почувствовал, что краснеет.
Анастасия рассмеялась:
– Ты зарделся как невинная девушка, посол фон Велтен.
Каспар улыбнулся, и тяжесть свалилась с его души. После обстрела, сопровождавшего передачу Кажетана чекистам, и недавних беспорядков на городских улицах было так приятно снова улыбнуться.
– Идем, – сказал он, – вернемся в посольство.
III
Каспар пробудился, услышав, как кто-то спускается по лестнице, зевнул и повернулся, осторожно убирая руку, обнимавшую плечи Анастасии. Она тихо застонала, но не проснулась, и Каспар несколько секунд смотрел на спящую, наслаждаясь мягкими чертами лица женщины и жаром ее бледной кожи.
Вчера вечером они вернулись в посольство под предлогом легкого ужина, но ни у Каспара, ни у Анастасии не было сомнений в том, что их настойчиво тянет друг к другу.
В отличие от их прошлых занятий любовью, осторожных и нежных, на этот раз акт был горяч и страстен. Они до предела утомили друг друга, удовлетворяя долго сдерживаемые желания, после чего провалились в глубокий и крепкий сон без сновидений.
Каспар наклонился, поцеловал Анастасию в щеку и отодвинулся на свой край кровати. Когда он пошевелился, женщина повернулась и пробормотала:
– Каспар?
Шломо Вульф
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Шекли Роберт
Лукьяненко Сергей
Смоленский Вадим