Чтение 3–й страницы книги ~Налог на недвижимость~

- Я знаю, что вы расстались, - Элеонора удрученно покачала головой. - Я
просто не предполагала, что будет еще хуже.

- Что вы имеете в виду?

- Не знаю, известно ли вам, что у моего сына в последнее время
появилась новая пассия - Татьяна.

"Итак, она звалась Татьяной!" - сарказм моих мыслей был весьма горек.

Еще бы мне бы не знать.

- Последнее время мы не встречались с вашим сыном, поэтому я ничего не
могу сказать о Татьяне.

- Денис познакомил нас около месяца назад. Как-то он пригласил ее к нам
на ужин. Очень красивая девушка, работает референтом. Мне показалось, что
Денис немного нервничал, но за столом мы разговорились и сидели почти до
полуночи. А потом он поехал ее провожать.

"Меня он на ужин к маме не приглашал!" - я почувствовала болезненный
укол самолюбия. Да что теперь делить, все уже в прошлом.

- А что вас так встревожило?

- Три дня назад я вернулась домой с вечерних курсов по ивриту, Дениса
не было, а на столе лежала записка, - Элеонора протянула мне листок из
записной книжки. На нем бегущим почерком было написано: "Мамочка, мне нужно
срочно уехать с Татьяной на пару дней. Я позвоню. Не волнуйся, ничего
страшного, в понедельник вернусь. Целую, Денис."

- Сначала я не волновалась, - продолжала Элеонора. - Он часто
задерживался допоздна, иногда ночевал у нее. Но я всегда знала, где он!
Каждую минуту. Он очень ответственный сын, я его таким воспитала, а сейчас у
меня нет никакого понятия, где он. Он ни разу не позвонил за три дня!
Сотовый телефон он отключил, а номера Татьяны я не знаю. И потом, эти слова
"ничего страшного..." Я схожу с ума от волнения! Как он мог так поступить?
Только бы с ним ничего не случилось!

- Вы обращались в полицию? - спросила я.

- Только что оттуда. Они сказали, что он взрослый, уехал с девушкой,
оставил записку, и нет никакой надобности во вмешательстве полиции. Но я же
знаю, что это не так!

- Простите, Элеонора, мне неудобно об этом говорить, но если Денис так
увлечен Татьяной, он просто позабыл обо всем на свете.

- Этого не может быть никогда! - сказала она твердо - Вами он тоже был
увлечен, однако никогда не забывал мне звонить.

Меня слегка покоробило это "был", я снова увидела перед собой прежнюю
мадам Геллер, а не обеспокоенную исчезновением сына мать.

- Действительно, - пересилила я себя, - все это внушает беспокойство,
но чем я-то могу помочь?

- Мне просто больше не к кому обратиться, - умоляюще сказала Элеонора.
- У вас же есть какие-то связи в полиции.

- Честно говоря, мне совсем не улыбается влезать в его отношения с этой
Татьяной. Он может подумать, что я за ним бегаю, слежу, а это последнее,
чего бы мне хотелось. Максимум, что в моих силах - позвонить и попробовать
что-нибудь выяснить. Но мои возможности очень ограничены и будет лучше, если
вы завтра снова обратитесь в полицию. И еще, если можно, оставьте мне
записку Дениса.

- Спасибо вам большое, - она поднялась с кресла, протянула мне листок
и, опять прижав к лицу носовой платок, вышла из кабинета.

Я осталась наедине со своими мыслями. Конечно, при Элеоноре я старалась
держаться холодно, делая вид, что мои отношения с Денисом - далекое прошлое.
На самом деле мысль, что с ним может произойти что-то ужасное, да еще по
вине этой блондинки, заставляла сердце сжиматься от страха. Я, конечно же,
поеду к Борштейну, тем более, что встреча уже назначена. Начну с одного, а
перейду на другое. Убью двух зайцев одним выстрелом.

x x x

Я ехала домой, душа была полна... Меня обуревали противоречивые
чувства. Мой любимый едкий старик Ларошфуко говаривал: "От любви полнее
излечивается тот, кто излечивается первым." В нашей с Денисом короткой
истории любви, увы, первым вылечился он. Ничего не поделаешь, молодая
московская блондинка перешла мне дорогу, а я не из тех, которые борются за
мужчин. Я для этого слишком ленивая. Я Телец по гороскопу, и мне жутко
нравится ответ старого быка молодому из известного анекдота: "А сейчас мы
спустимся с горы и перетрахаем все стадо". Это типичный характер Тельцов -
не суетиться, а упорно делать свое дело. Вот я его и сделаю - постараюсь
найти Дениса, а молодых бычков на мой век хватит.

Припарковав машину на моем постоянном месте - напротив окна на кухне, я
открыла сумку, чтобы достать ключи. Подняв глаза, я вдруг обнаружила своего
бывшего мужа Бориса, сидящего на скамейке возле подъезда. "Да что они все
сегодня, сговорились что ли?" - пронеслось у меня в голове. Хотя кто это
все? Мать бывшего любовника и бывший муж. Не густо.

Борис родом из Баку. В семье грузинских евреев росли трое парней,
Левик, Семик и Борик, все как на подбор с орлиными носами, кудрявые брюнеты.
Нет, здесь я не точна - кудрявились у них в основном волосы на груди и
икроножных мышцах, а вот на голове волос было маловато, все они склонны к
ранним залысинам. Я их, честно говоря, путала. Втроем братья Каганошвили
производили очень яркое впечатление. Если нарядить их в атласные рубашки и
жилетки, в уши - по серьге, в руки дать двоим по гитаре, а третьему скрипку,
то были бы они вылитые цыганское трио "Ромэн". Мне нравятся такие мужчины.
Мой киношный идеал - Джефф Гольдблюм с ярко выраженными семитскими глазами.
И еще Давид Копперфильд, тоже из наших.

Левик приехал в Ленинград после армии, здесь женился и прописался у
жены в большой и шумной коммунальной квартире. За ним потянулись и братья.
Борис был младшим, атлетически сложенным, и если бы не рост (я была на пару
сантиметров выше его), то нужно было очень постараться, чтобы найти в нем
внешние недостатки. Борис упорно занимался боевыми искусствами, и я не
уставала глядеть на него, когда он показывал мне позу богомола или кошачью
лапу.

Мы познакомились в буфете "Эрмитажа". Обычно питерцы редко бывают в
музеях - мы здесь родились и вдоволь находились сюда во время учебы в школе.
Но меня заинтересовала выставка театрального костюма, которая перекочевала к
нам из Москвы, с Крымского вала. Насмотревшись на бальные платья Наташи
Ростовой и декоративное тряпье монахов из фильма по Стругацким "Трудно быть
богом", я почувствовала, что проголодалась, и спустилась в буфет. Взяв две
половинки крутого яйца с горкой красной икры на каждой, кусочек сыра и
плюшку, я поискала глазами свободное место и наткнулась на интересного
молодого человека, сидевшего в одиночестве.

- Вы позволите? - спросила я его.

- Да, пожалуйста, - ответил он, делая мне приглашающий жест.

Я начала есть.

Молодой человек внимательно изучал меня некоторое время, потом
неожиданно сказал:

- Я вижу, вы разбираетесь в индийских чакрах.

Дело в том, что на мне был надет свитер, который я связала себе сама.
Свитер был из гладкой белой шерсти, и только спереди, с левой стороны, я
вышила в столбик по всей длине шесть букв санскрита, соответствующие шести
чакрам на теле человека. Первая буква была в точности похожа на заглавную
"З" и поэтому все, кто меня видел в этом свитере, начинали читать и
спотыкались на втором иероглифе. Мне уже надоело отвечать на вопрос о том,
что это такое написано, и я всем говорила, что это мое имя на санскрите.
Поэтому я мило улыбнулась молодому человеку, сидевшему напротив меня. Мы,
естественно, разговорились и вышли из буфета вместе.

С тех пор мы не расставались. Я влюбилась в Бориса до потери пульса. Он
познакомил меня с братьями, те сразу стали называть меня джаной, выговаривая
первые буквы как английскую "джей". Джана на языке многих кавказских народов
означает "дорогая", и мне было очень приятно такое отношение. Борис называл
меня зайкой (еще до Киркорова), хотя я была худенькой и черненькой. Борис
работал на заводе, в инструментальном цехе, но ко мне приходил всегда
чистенький и одетый с иголочки. Я еще училась в университете, когда мы
поженились. Мои родители были совсем не против того, чтобы он поселился у
нас, в большой четырехкомнатной квартире. Мы съездили в Баку, к нему домой.
Родители Бориса, осматривая восторженно мой округлившийся живот, не давали
мне ступить шагу и закармливали восточными блюдами. Несмотря на токсикоз, я
все ела с аппетитом, купалась в теплом Каспийском море и с удовольствием
гуляла по бульвару - бакинской набережной, огибавшей бухту. Я до сих пор
уверена, что Хайфа здорово похожа на Баку, а здешние евреи просто близкие
родственники тамошних. Наверное, климат и близость моря формируют характер,
и я поняла наконец после знакомства с Борисом, почему я с трудом выносила
своих бывших поклонников - белесых мальчиков с вялыми эмоциями. Не зря же я
унаследовала от прабабки-гречанки иссиня черные волосы. Наверное, она
передала мне и свою страсть к знойным мужчинам.

В восемьдесят девятом году всех охватило безумие - надо ехать. Куда,
зачем? Мои родители отказались наотрез. Отец - фанатик русской культуры, он
не мог представить себе жизни без окружавших его памятников старины. А мама
делала все, что он говорил - в семье царил домострой. Дашка подросла и
собиралась в школу. Она уже неплохо читала и писала, и мы решили ехать,
чтобы она пошла в Израиле в первый класс.

Я даже сейчас с дрожью вспоминаю, как толпы отъезжающих штурмовали
ОВИРы. Еще не было прямых рейсов в Израиль, и мы добирались до Москвы, потом
поездом до Будапешта, а оттуда до Тель-Авива самолетом венгерской
авиакомпании "Малев".

Первые два года все было нормально. Мы работали, Дашка училась в
третьем классе - она за несколько месяцев перескочила через класс, быстро
выучив иврит. Мы уже присматривали квартиру в Ашкелоне, когда мой
благоверный начал худеть. Он отказывался от еды, ходил бледный, в постели
его не тянуло на подвиги, и я начала беспокоиться - не заболел ли он. От
моих расспросов он только отмахивался, а стоило мне выйти за дверь -
хватался за телефон.