режиссеры, какие-то странные личности, именовавшиеся в светских тусовках
"культовыми" фигурами, - все они, как выяснилось, не имели ни малейшего веса
ни для следователя, ни тем более для прокурора, даже рядовой мент,
какой-нибудь лейтенант в отделении милиции, послужившем точкой отсчета
гурьевской трагедии, спокойно посылал их, меняя адрес в зависимости от
собственного настроения и иногда доходя до сияющих вершин эзопова языка.
социальной группы, к которой свободомыслящий Гурьев всегда относился с
демонстративным пренебрежением, если не сказать с презрением.
выплывший на перестроечных волнах из мелководья гонораров официальных
советских газет и прибившийся к сахарным айсбергам коммерческих изданий.
кнопки" и повлиять на судьбу питерского гения, оказавшегося в неволе.
Гольцман своих связей не афишировал, но Куманский, однако, не считал бы себя
журналистом, если бы не знал, что Боря Гольцман частенько бывает в мэрии,
захаживает в Большой Дом, а на даче у него бывают в гостях фигуры самого
разного калибра, от авторитетных бандитов до крутых чиновников.
который представительство "Норда" перебралось примерно через год, когда
Борис Дмитриевич пережил один из самых тяжелых периодов в своей жизни в
связи с серьезными неприятностями и финансовыми трудностями, вызванными
чересчур пристальным интересом налоговой полиции к его фирме.
заглянуть в глаза Гольцмана, которые тот упорно отводил в сторону. - Ну кто
сейчас не торчит? Да и кокс - это ведь, скорее, мода... Он же модный парень,
Вовка, ему это, так сказать, по рангу положено. Ноблес оближ...
Положение, говоришь, обязывает? А меня?
руками, точнее, своими словами он вознес Гольцмана на очередную ступеньку
его мании величия, которая последнее время все чаще давала о себе знать. С
некоторых пор окружающие начали замечать, что Борька Гольцман, всегда бывший
"своим парнем", помогавший деньгами и выпивкой, болтающийся по концертам и
выставкам, Борька, с которым всегда можно было надраться и послушать свежие
анекдоты, снять девчонок и завалиться к нему, Гольцману, домой среди ночи с
тем, чтобы "зависнуть" там суток на трое, - этот самый старый приятель
Борька меняется: становится нелюдимым, заносчивым, вместо приветствия цедит
сквозь зубы что-то невнятное, фильтрует свои знакомства, отдавая
предпочтение "нужным" людям, какими бы моральными уродами те ни оказывались
при ближайшем рассмотрении.
судьба человека, и не просто человека, а знаменитости, старого его, Бори,
знакомого, не сказать конкурента, но личности, всегда вызывавшей у Гольцмана
некоторое подобие ревности.
же, ты думаешь, я могу ему помочь?
что ли...
знали немногие, и Борис Дмитриевич с трудом удержался от того, чтобы
поморщиться и досадливо крякнуть. Откуда Куманский мог знать об отношениях
между ним и Первым, как называли Высоцкого близкие знакомые и деловые
партнеры, было для Гольцмана загадкой.
город, а большая деревня. Ничего не скроешь. Все на виду. Надо будет
поосторожней вести дела".
Высоцкий будет его отмазывать? И именно теперь, когда за косяк на улице
метут и в КПЗ тащат? Это нулевой вариант, Яша. Да и...
легко делается? Того же Высоцкого подсиживают со всех сторон. У него врагов
больше, чем...
остановиться.
фразу.
Куманского и уставился в окно.
Два года - не десять. Ничего с ним не будет. Не растает. Как говорится, не
сахарный... Все, больше не хочу говорить на эту тему...
было очень жалко Гурьева - не из жалости к пианисту он занимался этим делом.
Жалости Яша уже давно не испытывал ни к кому, кроме, пожалуй, себя, и то
нечасто - в основном, когда его "кидали" на деньги или просто обманывали.
Тогда Яша жалел себя, думая, что такого талантливого, работящего, честного и
вообще приличного человека, как он, обижать просто не за что и обидчик
заслуживает самого страшного наказания, какое в состоянии вообразить
человеческий мозг. А другие - другие для Яши уже много лет были всего лишь
статистами, объектами для работы, и он расценивал окружающих его людей
только по количеству информации, которую можно было из них выжать и выгодно
продать. Ну и по качеству этой информации, разумеется.
"рабочей", то есть когда Куманскому нечего было давать редактору для
еженедельного обзора музыкальной жизни города или для колонки культурных
новостей, он всегда мог сунуть пару новостей из "дела Гурьева". Яша любил
так строить свою работу, чтобы в его компьютере всегда имелась пара-тройка
запасных статей или хотя бы набросков, которые можно сунуть в неожиданно
образовавшуюся "дыру", когда сроки подходят, а материала для газеты нет,
хоть ты тресни.
он сотрудничал, - начальство любило его безотказность и обязательность.
Куманский никогда никого не подводил, и ни разу по его вине не
образовывались в газете пустоты, которые нужно было заполнять спешно
высасываемым из редакторского пальца материалом.
не считал, что успеть написать первым о каком-то интересном событии - такая
уж большая заслуга журналиста. Это, как он полагал, его прямая обязанность.
А вот сделать новость, то есть организовать событие самому и заставить его
развиваться так, как будто оно произошло спонтанно, писать о нем со стороны
- это было для Куманского признаком настоящего мастерства.
не вызывали у него большого восторга. Это были всего лишь спектакли.
Куманский же делал саму жизнь, он не строил декораций и не выбирал ракурс,
при котором были бы не видны фигуры зрителей, он моделировал реальные
ситуации, и в них не было места актерской игре. Для всего этого, конечно,
больше подходило название "провокация", но Яша не задумывался о терминах,
ему был важен результат.
листы, громкие имена адвокатов, даже небольшая демонстрация творческой
интеллигенции, закончившаяся двухдневным пикетом у здания мэрии, - все это
было умело спровоцировано одним человеком, о чем никто, конечно, даже не
подозревал. А Куманский, кроме неплохих гонораров и двух месяцев спокойной
жизни, сделал себе на этом еще и весомый моральный капитал - теперь он
считался бескорыстным и принципиальным борцом за свободу творчества и
человеком, готовым пожертвовать хорошими отношениями с властями ради
искусства, персонифицированного в томящемся под следствием Гурьеве.
журналиста не входило портить отношения с одним из ведущих продюсеров
Петербурга, как не хотел он прикладывать руку и к росту его самомнения. С
Гольцманом и так было непросто общаться, а уж если он возомнит себя
вершителем судеб человеческих - тогда только держись...
так или иначе привлечь именитого продюсера к "Гурьевскому делу".
понимаешь, в тюрьме сидеть - удовольствие не из дешевых.
об этом говорил. Точно.