Чтение 3–й страницы книги ~След нумизмата~

"новых русских армян". Но все добываемые материальные средства и свободное
время Михаил посвящал только одному -- пополнению коллекции монет.

Свою первую старинную монету Силин увидел в двенадцать лет. Витька
Редин, одноклассник и дружок Михаила, притащил в школу невесть откуда
добытые три копейки образца тысяча девятьсот четырнадцатого года. Пройдя по
рукам пацанов, монета в конце концов попала к Филину -- так Мишку звали в те
времена за созвучие фамилии и ночной птицы. Сначала мальчишка почувствовал
только удивление. Он вертел в руках темный кругляш размером с добрый
советский полтинник, долго разглядывал диковинного двуглавого орла в короне
и с какой-то дубинкой в когтистой лапе. По слогам прочитал надпись: "Медная
российская монета, три копейки". На другой стороне имелась дата: тысяча
девятьсот четырнадцатый год -- и опять надпись "Три копhйки" со старинным
ятем вместо буквы "е" и загадочными буквами "С.П.Б." чуть ниже.

Но когда Витька протянул руку, чтобы забрать медяк, Силин понял, что не
может расстаться с монетой, и если это все же случится, то произойдет что-то
ужасное и непоправимое.

-- Отдай ее мне, -- предложил он другу, сжимая ладонь.

-- Еще чего! -- рассмеялся Витька. -- Нашел дурака. Гони назад.

-- Тогда сменяй.

-- На что? -- оживился Редин.

-- На мой фонарик.

-- Это на тот, китайский?! -- удивился Витька, и глаза его запылали
алчностью.

С полгода назад в гости к Силиным приезжал родной брат отца дядя Гена,
моряк торгового флота из Одессы. Кроме тельняшек и красивых морских раковин
-- рапанов, он подарил младшему Силину длинный серебристый фонарик китайского
производства, вещь для шестидесятых годов супердефицитная и качественная. В
фонарик вмещались три круглых батарейки, кроме того, поворотом линзы
фокусировалась настройка луча. Мишке завидовала вся школа.

-- Ну конечно, -- подтвердил владелец фонарика.

-- Заметано! -- торопливо сказал Витька.

На урок истории они тогда не пошли. Силину не терпелось вступить во
владение заветной монетой, а Витька боялся, что Филин раздумает менять
фонарь на это барахло.

Вскоре уже вся школа знала, что Филин меняет разные классные вещи на
старинный хлам. И потихоньку, не очень быстро, потекли к нему монеты
сороковых, тридцатых годов, а то и вовсе прошлого столетия. Обменный фонд у
Мишки был солидный. Дом Силиных стоял прямо у забора металлургического
завода. В бетонном заборе имелось прямоугольное отверстие, сквозь которое
проходила большая, обмотанная изоляцией труба. Взрослый там пролезть не мог,
а вот пацаны проскальзывали. После войны на заводскую свалку привозили на
переплавку подбитую боевую технику. "Тигры" и "Пантеры" давно уже
превратились в булавки и шпильки, но и теперь, спустя двадцать лет, тут
можно было обнаружить то, что так ценилось пацанами: немецкие рогатые каски,
стреляные гильзы, другую мелочь. Мишка нашел там несколько немецких гранат,
правда пустых, ребристый цилиндрический корпус от противогаза и даже ствол
от немецкого ручного пулемета.

Увы, первая его коллекция погибла спустя всего два месяца после
приобретения первой монеты. В тот вечер в доме внезапно погас свет. Такое
уже случалось, и отец, чертыхаясь, полез на чердак. Но перед этим он
вспомнил про фонарик. Узнав о судьбе подарка брата, Василий Силин сначала не
сказал ничего. Он исправил поломку при тусклом свете свечи, но когда
спустился вниз, выгреб из ящика стола все монеты сына и выкинул их в
глубокую яму нужника. Василий не знал, что в тот момент он навсегда потерял
сына.

А жили Силины хорошо, по крайней мере материально. Отец никогда не пил,
не курил, не признавал карты и не "забивал козла" с соседскими мужиками. Вся
философия жизни Василия Силина была подчинена предельной рациональности и
логичности. Трудился он слесарем-лекальщиком самого высокого, шестого,
разряда, получал, по тем временам, просто бешеные деньги. Кроме того, держал
двух коров, свиней, кур и кроликов. За хозяйством присматривала мать
Михаила, работавшая на полставки в заводской больнице с восьми до двенадцати
не для денег, а для записи в трудовой книжке. Остальное время она посвящала
уходу за живностью. При всем этом они не шиковали, имели машину, но не
"Москвич" или "Волгу", а бортовой "уазик" для поездок за сеном, урожаем
картошки или по грибы. Единственное, что в поведении старшего Силина можно
было назвать увлечением, -- это весеннюю рыбалку с острогой на мечущих икру
по заливным лугам щукам и судакам, хотя и тут улов он почти весь продавал на
базаре и за очень хорошие деньги.

Когда сын подрос, его приучили сначала помогать матери, а потом -- отцу.
Вещи Михаил носил до упора. Упрямо набирая рост, он годами ходил в школу в
одних и тех же костюмах, так что сначала приходилось подворачивать рукава и
штанины, а затем рубашки выглядывали из рукавов пиджака на добрые десять
сантиметров. О поездках на юг, в Москву или Питер не могло быть и речи. Зато
каждый месяц Силин-старший торжественно относил в сберкассу некую солидную
сумму. Так что, с точки зрения этого человека, менять какой-то ржавый медяк
на стоящую вещь было верхом глупости. Василий Силин скоро забыл случившийся
из-за фонарика инцидент, но ничего не забыл его сын.

Монеты он собирал по-прежнему, но уже потихоньку, тайно, оборудовав в
сарае небольшой тайничок. После окончания школы Силин-старший за руку привел
сына на завод, устроил его рядом с собой, взялся обучать своему тонкому и
престижному ремеслу. Они были очень похожи: длинные, чуть сутуловатые, с
одинаковым тембром голоса, манерой разговора, чуть флегматичным, но
стабильным темпераментом. Передался Михаилу и мастеровой талант отца. Месяца
за три он постиг в сложной и тонкой профессии больше, чем иные за годы. Сдав
сразу на четвертый разряд, он искренне обрадовал этим отца.

-- Ничего, сынок, через полгода получишь пятый, а там и до шестого
недалеко. Эх, и развернемся мы тогда!

Говоря эти слова, Силин-старший прежде всего имел в виду заработок
сына, прибавку к семейному бюджету. Но, получив в руки первую солидную
сумму, сын жестоко разочаровал родителя. Отпросившись с работы на час
раньше, Михаил собрал свои нехитрые пожитки, коллекцию и перешел жить к
одинокой старушке в другой конец города, подальше от родного дома.

Отец был вне себя от ярости. Понять и простить сына он так и не смог.
Полтора десятка лет они проработали бок о бок, но за это время в лучшем
случае кивали друг другу.

Отец умер в девяносто третьем. Убила его гайдаровская реформа, в один
миг сделавшая его громадные сбережения пылью на ветру. С год он лежал
парализованный, мать тоже сдала, болели руки, держать живность уже не могла.
Денег на похороны Силин-младший дал, но сам на поминки не пришел. Не
простил. Не смог.

А жизнь самого Михаила шла как обычно, как у всех. Почти сразу после
разрыва с отцом парня призвали в армию. Служил он в Венгрии, в авиации.
Дембельского альбома не привез, зато щедро пополнил свою коллекцию злотыми,
флоринами, марками, пфенингами. Когда вернулся в Свечин, домой он даже не
показался. С заболевшей в то время матерью увиделся в больнице, с удивлением
понял, что она сдала и сильно постарела, ну а отца повстречал уже на работе
-- и снова не перемолвился с ним ни словом.

Вскоре бабка, у которой жил Силин, преставилась. Родни у нее не было, и
Михаил неожиданно приобрел собственное жилье. Теперь он мог всерьез заняться
тем, что любил больше всего -- нумизматикой. С его квалификацией он получал
рублей четыреста, но и этого Силину было мало. Он оставался вечерить, освоил
еще несколько смежных профессий: токаря, фрезеровщика, шлифовщика.
Подсчитывая общий заработок Силина-младшего, заводские бухгалтеры хватались
за голову, порой требовали урезать расценки, платить ему как-то меньше. Но
начальник цеха и мастера знали, что в случае аврала более безотказного и
универсального работника они не найдут. Так что временами Нумизмат
зарабатывал больше иного начальника цеха, а порой и главного инженера. И все
эти деньги Силин спускал на коллекцию. Приобретал он не только монеты.
Выписывал дорогие и редкие каталоги, справочную литературу, книги по истории
России, русских орденов, русских полков, военной формы разных времен.

Но самыми интересными и любимыми у Нумизмата были монеты, которые он
отыскал сам здесь, в Свечине. Город этот возник при Петре Великом, его улицы
помнили еще Анкифия Демидова и его потомков. Другие, возникшие позже,
населенные пункты Урала давно обогнали его в своем развитии, а Свечин
остался таким, каким был и сто, и двести лет назад -- провинциальным, тихим
городком. Время от времени в Свечине ломали старые дома, иногда они сами
сгорали. Силин мог часами разгребать старый хлам и частенько находил монеты,
закатившиеся в щели рассохшегося пола при Николае Первом, а то и при
Александре Благословенном. Не чурался он и просто старых вещей. Так он
обогатился несколькими старомодными книгами и подшивкой газет за тысяча
девятьсот двадцать четвертый год, красивым настенным подсвечником в образе
обнаженной нимфы, разбитым, но заботливо им отреставрированным. Иконы,
нательные крестики, валдайские колокольчики и бубенцы с ямщицкой упряжью --
все эти вещи постепенно заполняли квартиру Нумизмата.

Но гораздо больше давали Силину контакты с людьми. Если Михаил узнавал,
что у кого-то есть старинные монеты, царские ордена или просто предметы
старины, он превращался в сущего дьявола: становился вежлив и обходителен,
красноречив или наоборот -- с почтением внимал маразматическому бреду
стариков, угощал клиентов чаем или водкой, в зависимости от наклонностей
человека. Пусть с первого раза нужный ему предмет не переходил в его руки.
Силин методично повторял свои "походы", становился чуть ли не лучшим другом
семьи, советчиком и попутчиком по жизни. Очень редко нужный ему раритет
продавался ему за деньги, гораздо чаще его ему дарили, польщенные вниманием
столь заинтересованного и компетентного человека.

У старой, замшелой старухи, которую все звали Власихой, Силин купил два
серебряных рубля времен Николая Первого и получил, уже бесплатно, с десяток
"катенек" -- двухсотрублевых денежных кредитных билетов с изображением
Екатерины Второй. Власиха оказалась единственной дочерью бывшего купца
второй гильдии Семена Власова, до революции снабжавшего полгорода провизией