Чтение 3–й страницы книги ~Журналист для Брежнева~

- Садись, - он открыл дверцу свободного такси, нельзя было терять ни минуты. Стибрив кошелек, Мосол извлек деньги, а все остальное должен был немедленно куда-нибудь выкинуть, в какой-нибудь мусорный ящик, урну, подворотню, но куда? Шах даже обвел глазами площадь, прикидывая, куда бы он выкинул этот кошелек, чтобы побыстрей избавиться от улики, но поди знай, где и в какую минуту Мосол стащил у нее кошелек, может, - еще на перроне. Нет, нужно срочно ехать его искать, с такими деньгами - восемьдесят рублей! - Мосол, конечно, должен был в первую очередь рвануть к Толику Хачмасу.

- Русский драмтеатр, - сказал Сашка шоферу и почти силком втолкнул в машину недоумевающих ребят и эту синеглазую плаксу. - Как тебя зовут?

- Лина.

- А фамилия?

- Бракните.

- Как? - переспросил он.

- Бракните, Лина Бракните.

- Ага. Хорошо, - запомнил он. - Меня зовут Саша. Запомни: Саша Романов, я твой двоюродный брат.

- Брат?!

- Да. Так надо. Если кто спросит - ты мне двоюродная сестра. - И повернулся к Рафке и Семену:

- Понятно?

- Да, - сказали те, уже догадавшись, что он собирается делать, а он еще прибавил им по-азербайджански, чтобы Лина не поняла:

- А кто меня выдаст, того я лично в... - впрочем, выругаться даже по-азербайджански он при ней не сумел, язык не повернулся сказать привычное, матерное, ну да они - Рафка и Семен - поняли и без слов.

- А почему тебя тетка не встретила на вокзале?

- Не знаю...

- И ты не помнишь ее адрес?

- Не помню.

- А фамилию?

- Конечно, помню. Ее фамилия Бракните Нора Густавна, - она смотрела на него с доверчивостью ребенка, нашедшего твердую руку взрослого, и именно этот ее взгляд, эта доверчивость и вера в то, что он, Сашка Шах, поможет ей в этом чужом и незнакомом городе - именно это впервые, может быть, испытываемое чувство, что в тебя, как в мужчину, как в защитника верит женщина, - это чувство наполнило Шаха такой решимостью, что даже если бы Мосол встретил его с заряженным браунингом - Сашку бы и это не остановило.

Машина причалила к русскому драмтеатру.

- Сидите, - приказал своим и Лине Сашка и почти бегом метнулся в узкий проход между домами, в скрытый тенистый дворик за театром, где обычно дежурил Толик Хачмас. Слава Богу, Толик был на месте. Сашка молча протянул ему "Сейку", увидел, как вспыхнули глаза у Хачмаса, и спросил: - Сколько дашь?

- Одесские, небось? - лениво сказал Толик, пытаясь сбить цену.

- Хачмас, не тяни резину! Я спешу. Это не фуфло, ты же видишь! Настоящие, японские! Мосол здесь был?

- А что? - Хачмас разглядывал часы или, вернее, любовался ими. - Он мне нужен! Он был у тебя? С башлями? - Ну, был... - Давно?

- Не знаю... Десять минут... Четвертак дам, - сказал свою цену Хачмас.

- Давай обратно, - решительно взялся за часы Шах.

- Подожди. В чем дело?

- Ни в чем. К Мамеду поеду, мне бабки нужны.

- А "план" брать не будешь?

- Мне деньги нужны, деньги, понимаешь? - зло и нетерпеливо сказал Сашка.

- Сколько нужно?

- Полста. Если дашь, возьму у тебя две мастырки, даже три, - он вспомнил про себя тоже. Две "мастырки", то есть, две порции анаши для двух сигарет - это он имел ввиду Рафика и Семена, от которых нужно быстрей избавиться, чтоб не ляпнули Лине чего-нибудь лишнего, а третью мастырку он припрячет для себя, пошабит где-нибудь на ходу, тайно от этой Лины, не колоться же при ней опиумом, но и удержаться уже невозможно - кости ломит вовсю, суставы выворачивает, ужас!

- Сорок дам, - сказал Хачмас.

- Пошел в ж...! - рванул у него из рук "Сейку" Сашка Шах.

- Подожди! Да ты что, псих сегодня? - изумился Хачмас, он действительно никогда не видел Сашку в таком возбуждении. - Держи. Три мастырки, - он вытащил из-под подкладки пиджака три крошечных брусочка анаши и приложил к ним 35 рублей.

- Эти бабки тебе Мосол дал? - кивнул на деньги Сашка. - Ну? А что?

- Восемьдесят рублей?

- Это не твое дело. Сколько дал - все мои, - на всякий случай замкнулся Хачмас. - Ты получил бабки - вали отсюда.

Это было правильно. Никто не имеет права лезть в чужой карман, тем паче если там ворованные деньги. Сашка сунул деньги в карман, зажал в руке мастырки и вернулся к машине, кивком головы позвал Семена и Рафку. Они тут же выбрались из такси, он незаметно вложил Рафке в руку две порции анаши и сказал:

- Валите отсюда куда-нибудь, только не на горку. Меня сегодня не видали вообще, понятно? Все! - он нырнул в машину, сказал водителю: - Арменикенд, Дворец Сталина. Хотя Дворец культуры имени Сталина в армянском районе Баку - Арменикенде - уже давно переименовали в Дворец Культуры имени Гагарина, никто в городе не называл дворец по-новому. Там, за Дворцом, в скверике тоже была "горка" - владения Арифа Мосола.

И когда машина тронулась, он взял Лину за руку, сказал:

- Ничего. Все будет хорошо. Смотри - это наш Малаканский сквер, а это центр города - Парапет, а это - музей Низами...

Машина катила по центральным улицам вверх, в Нагорную часть Баку, и на взлобье идущей круто вверх улицы Ленина Лина оглянулась и ахнула: огромная чаша зелено-синего моря лежала внизу, а вокруг нее, в обхват спускался к воде город - террасами зеленых плоскокрыших улиц, глыбами современных белых домов, скверами, парками. В море белели паруса яхт-клуба...

- Как красиво! - сказала Лина. - А мне говорили, тут море грязное от нефти, а оно, смотри, - зеленое!

Машина тормознула возле ДК им. Сталина, Сашка снова оставил Лину в такси, перешел через улицу и вошел в сквер. Мосол и его компания были тут, на месте. Они сидели на скамье, отвалившись к спинке, - Ловили кайф после укола. Когда Сашка подошел, Мосол чуть приоткрыл один глаз, потом лениво - второй. Они никогда не были врагами, но и друзьями тоже. У каждого был свой участок, каждый соблюдал правила и не лез в чужой огород. Конечно, эти арменикендские ребята не могли любить их, городских, из центра, но открытой вражды не было, не выдавалось случая, что ли?

Поэтому Мосол посмотрел на него удивленно и выжидающе.

- Привет, - сказал Сашка, глядя на них на всех и чувствуя, что ноги сейчас подкосятся от зависти - ведь они все уже накачались наркотиками, накурились, укололись и испытывают то непередаваемое, воздушно-аморфное ощущение эйфории и легкости, веселья и беспечности, которое не передать никакими словами.

- Салам, - ответил Сашке Мосол.

- Дело есть, - сказал Шах.

- Говори.

Сашка посмотрел на парней, которые сидели по обе стороны от главаря - они тоже настороженно открыли гляделки, вылупились на Шаха своими тупыми и бессмысленными от наркотика зенками. Ладно, ничего не поделаешь, придется разговаривать при них, ведь не Мосол к нему пришел, а он пришел к ним в садик.

- Хорошо. Час назад на вокзале ты взял ксиву моей двоюродной сеструхи. Маманя ее не встретила, заболела, а я опоздал на десять минут. Там еще были бабки, но бабки - это твое, я не прошу, а ксиву верни или скажи, куда выкинул.

Мосол посмотрел на него долгим изучающим взглядом и в глубине его черных армянских глаз проснулась природная сметка и хитрость. Сашка просто видел по его глазам, как усилием воли Мосол отстраняет от себя кайф наркотического дурмана, выпрастывает из него свой мозг и извлекает единственный возможный для Мосола ответ:

- А если это не твоя сеструха, то что?

- Я тебе говорю - моя. Вон она сидит в такси, можешь пойти спросить.

- Ара, зачем бабу вмешивать, - усмехнулся Мосол. - Я тебя спрашиваю. Если это твоя сеструха - одно дело, а если нет - другое дело, точно? - спросил он у своих, и те заржали таким смехом, словно перед ними Райкин выступал.

Сашка стоял спокойно, ждал. Конечно, Мосол даром ничего не отдаст, во всяком случае покуражится, еще бы - сам Шах стоит перед ним и чего-то просит.

- Ладно, заткнитесь, - вдруг оборвал своих по-армянски Мосол и сказал Сашке - Ксиву и кошелек я спихнул, сам понимаешь...

- Куда? - нетерпеливо спросил Сашка.

- Ну-у-у, в кебабный раствор, знаешь?

Шах знал. Кебабный раствор - значит, в подворотню привокзальной кебабной, в мусорный ящик, только в какой, там их штук восемь, если не десять - огромный двор, может быть, сто семей выносят мусор в эти ящики.

- Знаю кебабный, - сказал Сашка. - В какой ящик?

Мосол ухмыльнулся, развел руками:

- Не помню, дарагой. Знаешь, по спешке бросил - может быть в третий или - пятый... - и опять повернулся к своим. - А?

И снова эти долболомы заржали, как кони, - представили себе, как Сашка Шах будет рыться в мусорных ящиках в поисках паспорта своей сеструхи.

- Ладно, - сказал ему Сашка. - Сагол, Мосол. Спасибо, - и хотел уйти, но Мосол удержал его.

- Подожди, Шах! - Он сунул руку в карман, вытащил скомканные деньги, потом вытащил такие же скомканные бумажки из другого кармана - не спеша, демонстративно, чтобы все видели, что он вытащил все деньги, какие у него были. Разложив деньги на скамье, он расправил их, пересчитал вслух: - Двадцать, двадцать один, двадцать два рубля и вот еще сорок копеек. Дерхи, Шах.

Сашка опасался именно этого, но именно на этом и ловил его сейчас Мосол - он отдавал Сашке деньги - все, что у него осталось от денег Лины.

- Нет, я же сказал: это твои. Ты же не знал, что это моя сестра, - сопротивлялся Сашка.

- Когда не знал - взял, когда узнал - все отдаю. Все видят? - спросил у своих Мосол.

Они подтвердили. Все видят, как Мосол выгреб из кармана все до копейки и отдал Шаху, потому что Шах сказал, что это деньги его сестры.

- Держи. Если это деньги твоей сестры, сестра для меня святое. Я тебе верю. Держи.

Деваться было некуда, Сашка принял деньги, и в тот момент, когда деньги оказались у него в руке, Мосол негромко, но твердо сказал:

- Ты взял. Все видели. Но если это не твоя сестра - я на тебя буду иметь право, понял?

- Понял, Мосол, - сказал ему Сашка как можно беспечней. - Какой разговор? Понял. Сагол!

И пошел прочь, к такси. Деньги, несчастная двадцатка, жгли ему руки. Из-за этих копеек Мосол имеет теперь на него право - всегда, везде, а любое время дня и суток, в любой обстановке, при любом человеке Мосол теперь может делать с ним, что захочет - бить, резать, колоть, может даже убить, и по воровскому закону Сашка не имеет права сопротивляться. Он взял деньги, он подписал, что Лина - его сестра, и если Мосол докажет, что это треп, - он имеет на Сашку право.

Шах подошел к машине, увидел встревоженные голубые глаза - детские, как подснежники, как у куклы, - и вдруг волна нежности покрыла все его мысли. Этот кукленок верит в него, а тут какой-то Мосол - да плевать на него и на все его "права"! Сашка сел в машину, сказал водителю:

- На вокзал, в кебабный двор.

- Сначала деньги, - вдруг сказал водитель. - Уже двадцать рублей настучало, платить будешь?

- Буду, буду, держи, - и Сашка высыпал на переднее сидение все деньги, которые отдал ему Толик Хачмас. - Хватит с тебя? Поехали!

- Ты все деньги отдал? - переполошилась Лина.

- А что? - спросил он.

- Я кушать хочу...

Черт подери! Этот мягкий прибалтийский акцент, эти глаза, эти волосы и эта доверчивость - непонятно, от чего у него голова идет кругом, от нее или от того, что за весь сегодняшний день он не только не укололся, а даже не сделал одной затяжки анашой!

- Но нужно найти твой паспорт.

- Да, я знаю... - она говорила "да" как "та", она смягчала все согласные, и ему уже в самом деле казалось, что она ему в чем-то родная, почти сестра.

Машина тормознула у кебабного раствора, Лина хотела пойти с ним, но он опять оставил ее в машине - не хватало, чтобы она рылась в мусорных ящиках! - и быстро ушел в раствор - в подворотню, где стояли мусорные ящики.

Зелено-медные мухи кружили под этим скопищем мусора, пищевых отходов и грязи. Прошло почти полтора часа с тех пор, как в один из них Мосол швырнул ее кошелек с паспортом и адресом тетки. Адрес-то ладно, можно узнать через адресный стол, но паспорт восстанавливать - целая проблема.

Сашка решительно шагнул к первому ящику, спугнул возившуюся там кошку и рывком опрокинул ящик на землю. Мусор вывалился, вторая чумазая кошка оглашенно рванулась из глубины ящика прочь. За первым ящиком Сашка перевернул второй, потом третий, потом ящик на противоположной стороне. Надо спешить. Если его случайно заметят жильцы дома, поднимут такой крик, не оберешься! Слава Богу, вот! Красный уголок комсомольского билета торчал в каких-то кусках хлеба. Сашка нагнулся, разрыл мусор и вытащил комсомольский билет, новенький паспорт, и сложенную вчетверо бумажку - адрес Лининой тети. Крупным, почти детским округлым почерком на бумажке было написано: "Тетя Нора. Баку, Бузовны, улица Агаева, 6".

Прочитав адрес, Сашка еще подержал бумажку в руках, подумал, а затем скомкал ее и швырнул в мусор. С паспортом и комсомольским билетом он вышел из подворотни и увидел, какой благодарностью вспыхнули Линины глаза.

- Держи, - он протянул ей документы. И сказал водителю свой адрес: - Мельничный переулок, 8.

Он еще не знал, что скажет матери, но другого выхода не было - для Мосола, для всей этой шпаны она должна хоть несколько дней прожить в его семье как сестра.

Он ощутил, как давно не кололся - со вчерашнего дня! Зверски хотелось "двинуться" или хотя бы курнуть анаши! Он вспомнил, что в кармане у него лежит мастырка и мысленно хлопнул себя по лбу - идиот, он же мог пошабить в подворотне, пока искал ее паспорт! А теперь как? При ней невозможно, она услышит запах.

Мать была дома, она изумленно уставилась на Лину с ее чемоданом, но Сашка быстро увел мать на кухню и у них состоялся короткий деловой разговор. Мать давно знала, чем занимается сын, страдала, плакала, умоляла Сашу бросить наркотики, скрывала, как могла, от отца, постарела за последние два года на десять лет, и только молила Бога, чтобы Сашку не арестовали до призыва в армию. Армия! Ей казалось, что это единственное, что спасет ее сына. И вдруг - эта девочка, синеглазое существо, заморская кукла, одного взгляда на сына было ясно, чтобы понять, что он влюбился по уши. И мать поняла, что это - редкий, посланный Богом шанс в борьбе за сына! Почти не спрашивая, кто она и что, только уяснив исходные данные - вокзал, потерянный адрес тетки, мать сказала: "Хорошо, пусть она живет у нас хоть целый месяц, Саша, но при одном условии - ты от нее не отойдешь ни на шаг, ни на минуту".

- Но мама! У меня есть дела...

- С ней, - сказала мать. - С ней - куда угодно. Покажи ей город, своди в кино, на пляж, но имей в виду - такую девочку в этом городе нельзя оставлять ни на минуту, ты лучше меня знаешь, что с ней может случиться.

Он знал. В этом городе только азербайджанки могут свободно, без проблем ходить по улицам - все остальные хорошо знают, что на каждом углу, в трамвае, в магазине их могут облапать, схватить за грудь, хлопнуть по заду - прямо средь бела дня. А уж вечером в каком-нибудь парке... компанией меньше десяти человек туда идти нельзя. Он видел, что мать сознательно спекулирует на этом, но он принял ее условие - а что ему еще оставалось?

- Саша, дай мне слово, что ты бросишь курить эту гадость и колоться, и - все, и пусть она живет здесь, пожалуйста! Ну?

- Хорошо, мама.

- Нет, не "хорошо". Дай мне слово, простое слово мужчины.

У Сашки ломило суставы от потребности в наркотиках, ныло и разламывалось тело, и в кармане лежала заветная мастырка анаши, но поглядев матери в глаза, он сказал:

- Хорошо, даю слово.

Через час, запершись в ванной, включив душ на полную мощь и громкость, Сашка трясущимися от нетерпения руками размял этот крохотный брикетик анаши, смешал с табаком, набил гильзу от папиросы "Беломор", и, стоя у открытой форточки, сделал несколько коротких затяжек. Облегчающая слабость успокоения разлилась по мышцам, у Сашки даже слезы выступили на глазах. Сейчас бы уколоться! Может, плюнуть на все, сбегать на угол проспекта Вургуна и Кецховели, там сейчас должен дежурить Керим, за чек опиума он берет двадцатник, потому что опиум привозной, не местный, из Средней Азии или даже из Вьетнама, но это ерунда, двадцатник как раз есть. Где-нибудь в первой же подворотне он кольнет себя керимовским же шприцем и

- порядок, кайф...

Нет! Стоп! Хватит! Мужчина он или нет? Или просто тряпка?

Сашка скомкал недокуренную мастырку, швырнул в туалет и спустил воду. Затем долго мылся под душем и полоскал горло, чтобы избавиться от запаха анаши.

А еще через час, когда они с Линой вошли в лучший бакинский кинотеатр им. Низами посмотреть какую-то новую комедию, Сашка лицом к лицу столкнулся с утренним очкариком, хозяином украденной "Сейки". Бывший хозяин "Сейки" оказался директором кинотеатра им. Низами, и Сашка хорошо видел, как он ушел в дежурную комнату милиции за милиционером или дружинниками. У Сашки были секунды на размышление - бежать, но куда убежишь с Линой? И как ей объяснить? Глядя на дверь дежурной комнаты, он боковым зрением уже засек, как стоявший у двери билетный контролер снял трубку зазвонившего телефона. Сашка ухмыльнулся: блокируют двери, бежать поздно. Он посмотрел Лине в глаза и сказал:

- Слушай. Сейчас меня арестуют. Но это ерунда, это за одну драку. Живи у нас сколько тебе надо и скажи маме, что я держу слово. Меня отпустят. Жди меня, слышишь?

К ним уже шел дежурный милиционер.

Сашка двинулся с Линой в зрительный зал. Милиционер грубо взял его за локоть:

- Падажди, стой! Пашли со мной, - сказал он с азербайджанским акцентом.

- А в чем дело? - разыграл изумление Сашка.

- Ни в чем. Там узнаешь.

Лина с ее распахнутыми от ужаса голубыми глазами замерла на месте. Сашка сказал ей, уходя:

- Не бойся. Наш адрес: Мельничная, дом 6, иди домой.

Через час Сашка Романов по кличке Шах оказался в Бакинском городском управлении милиции, в камере предварительного заключения. Его сокамерником, одним из двенадцати обитателей КПЗ, задержанных в этот день по разным поводам в городе Баку, был я, Андрей Гарин, специальный корреспондент "Комсомольской правды".

Тот же день, 13 часов 15 минут

Все. На этом рукопись Белкина обрывалась. Я положил перед собой чистый лист бумаги и записал: "1. Пожилой, лет 50-55, бесцветный, с металлическими зубами - был на Бакинском аэродроме и на Курском вокзале в Москве. 2. Был ли гроб с наркотиками? Проверить. 3. Вызвать из Риги Айну Силиня...". Скорее всего, подумал я, Айна - это та самая Лина Бракните, возлюбленная Сашки Шаха, а Сашка Шах - это Султан. Раз Белкин назвал себя в рукописи Гариным, значит, все имена вымышлены, а вот детали, факты - в них я поверил сразу. Конечно, нужно быть осмотрительным и перепроверять каждый факт по десять раз. Писатели не следователи, они не обязаны протоколировать действительность, они могут менять факты, тасовать их и даже выдумывать, но на этих страницах, которые я прочел, так много достоверных или, по крайней мере, правдоподобных деталей, что не проверить их просто грех. Молодец Пшеничный, что нашел эти блокноты, жаль только, что не нашел продолжение. Я записал на своем листе: "Блокноты Белкина - редакция `Комсомольской правды`". Это еще не был план следствия или даже наброски к нему, а только первые узелки для памяти, и в эту минуту появился Светлов.

- Разрешите? - он был в летней форменной рубашке, с новенькими погонами подполковника, в фуражке. Невысокий, плотный, упитанный сгусточек энергии с цепкими и веселыми умными глазами. Сняв фуражку, он вытер ладонями пот на ранних залысинах и прошел в кабинет. - Как поживаем, гражданин начальник?

- Пока жив, - сказал я, пожимая ему руку, и кивнул на кресло возле своего стола. - Садись. Узнаешь? - Я подвинул ему папку с делом N-СЛ-79-1542.

Он открыл папку, взглянул на первую страницу и лицо его выразило разочарование:

А, это! Это я знаю. У меня бриллианты до сих пор лежат в сейфе.

- Хорошие бриллианты?

- Бриллианты замечательные! Редкая работа! Заберешь к себе? Я тебе советую поинтересоваться у ювелиров, кому они раньше принадлежали. У меня еще руки не дошли, но раз ты это дело берешь к себе...

- Подожди, - перебил я. - Ты знаешь про труп, про бриллианты, а кто второй похищенный - ты знаешь?

Он пожал плечами:

- Тоже какая-нибудь фарца. Да я этим не занимаюсь, мало у меня дел, что ли? Это дело, по-моему, сейчас в Москворецком районе. А как оно к тебе попало?..

- Так вот садись и читай, - я опять пододвинул к нему папку. - Только внимательно и до конца. Особенно вот эту рукопись...

Передавая ему рукопись Белкина, я снова обращаю внимание на то, что первая страница машинописного текста напечатана небрежно, с опечатками в тексте, а все остальные страницы чистые, даже красивые, как из машбюро, хотя Пшеничный написал в рапорте, что изъял их на квартире Белкина.

Светлов стал читать. Через несколько минут он расстегивает ворот форменной рубашки, приспускает галстук, потом закуривает и спрашивает, не отрываясь от чтения:

- Слушай, у тебя нет пива холодненького?

- Тут не держим, - усмехнулся я. - Потом можем сходить, здесь бар рядом.

В дверь постучали, я сказал "войдите" и взглянул на часы. Было 13.30 минут - почти сорок минут назад я говорил по телефону с Пшеничным. Он вошел и представился:

- Здравствуйте. Моя фамилия Пшеничный.

Оказалось, он значительно моложе, чем я ожидал. Худощавый, высокий, сутулый блондин лет 32-х. Удлиненное блоковское лицо, голубые серьезные глаза. Когда он проходит в кабинет, я вижу, что он слегка волочит левую ногу. Я поднимаюсь ему навстречу, пожимаю руку, говорю:

- Шамраев, Игорь Есич. А это, знакомьтесь, подполковник Светлов...

- Привет, мы знакомы, - бегло, не отрываясь от последних страниц рукописи Белкина, выбрасывает руку Светлов, и Пшеничный пожимает ее, садится на свободный стул. Его глаза уже с порога оглядели мой кабинет, запротоколировали тут же - и меня, и Светлова, и папку с делом Белкина на столе. Да, это именно тот человек, который мне нужен, даже лучше, чем я ожидал - моложе. Тридцать лет - самый следственный возраст, опыт уже есть и интерес к делу еще не угас. Настоящий следственный лошак.

- Так! Ясно! - Марат Светлов хлопнул последней страницей рукописи Белкина по столу: - Тебе надо лететь в Баку и начинать оттуда. Там наркотики, этот Генерал, Зиялов. Фамилии, конечно, липовые, придуманные, но докопаться можно - кто с этим Белкиным в одном классе учился, кто у него сочинения списывал. Это несложно. Но надо же! Наркотики уже по воздуху в гробах перевозят! Замечательно! - он даже встал, прошелся по кабинету. - Но я тебе для чего? Не понимаю.

- Видишь ли, ты прочел в деле: следователь Пшеничный считает, что по этому делу нужно создать бригаду. И я с ним согласен. Поэтому я включил в бригаду его, себя, и тебя вместе с твоим отделением.

- Меня?! Да ты что?! Обалдел? Щелоков меня вам в жизни не отдаст, ты что! Ты же знаешь его отношения с твоим Генеральным.

- Даже если я веду это дело по заданию ЦК? Мы должны найти этого Белкина до одиннадцатого, К отъезду Брежнева в Вену. И по закону я могу просить в свою бригаду любых сотрудников МВД.

- Ну, попроси! "По закону"! - передразнил он. - Сунут тебе какого-нибудь долдона, сам не рад будешь.

- Хорошо, это мы обсудим после, - сказал я. - А сначала меня интересует: ты сам-то хочешь работать это дело или нет? Смотри: наркотики, бриллианты, убийство и похищение корреспондента - полный джентльменский набор. Для такого сыщика, как ты, это в самый раз. И внеочередная звездочка на погоне не помешает. А?

- Ну ты и гусь! - усмехнулся Светлов. - Знаешь, на что подцепить. Тут только один недостаток в этом деле.

- Какой?

- Бабы нету.

- Как нету? Даже две! Аня Зиялова, в которую Белкин влюбился на аэродроме, и эта Лина, в которую влюбился Сашка Шах.

- Это сомнительно, - Светлов поморщился. - Это сочинено для повести. Тот влюбился, этот влюбился - нет, это литература. Вот гроб с наркотиками

- это да, это никакой писатель не придумает. И то, что его арестовали...

- Этого ничего не было, - негромко сказал Пшеничный.