энтузиазма, а пианист похож на большую ворону, склевывающую с клавиш
крошки. Сзади оркестра высится торжественный орган. От тоски я начинаю
пересчитывать блестящие трубы и каждый раз получаю другое количество
никелированных железок, их то семьдесят, то восемьдесят две. За этим
нехитрым занятием время идет быстрее, и наступает долгожданный антракт.
Одна беда, бабушка никогда не ходит в буфет, она предпочитает
прогуливаться по фойе.
шумный, ударные прямо по ушам бьют.
следует с ним мило распрощаться и отправиться домой. Кстати, в
директорской ложе оказались не удобные кресла, с мягкими спинками и
широкими подлокотниками, а страшно некомфортные простые стулья,
выкрашенные белой краской. Наверное, считается, что человек, попадающий
сюда, настолько увлечен музыкой, что не должен замечать ничего вокруг.
Но мне было жестко, а потом заболел позвоночник. Наконец пришло время
перерыва.
хотела сказать:
испугалась:
наверное от духоты. Бога ради, Даша, принесите стакан воды. В буфете
небось очередь, тут туалет есть, если выходить не в фойе, а в боковую
дверь, можно и из-под крана налить, - и он протянул мне складной
стаканчик.
предбанничек, который отделял директорскую ложу от общего коридора.
Наверняка тут имеется капельдинер. Этакая женщина в форменном костюме и
с пачкой программок в руке.
окна стоял мужчина, одетый в темно-синий костюм не слишком хорошего
качества.
парня. Странный какой, очень бледный, лоб потный, руки дрожат.
руке.
рядом. - Не успела я моргнуть, как он сунул мне пузырек:
бык.
капли пота, глаза обведены черными кругами. Я повертела в руках пузырек.
совпадать с числом прожитых лет. Давайте остановимся на четырех
десятках?
потом залпом опустошил бутылку, на дне осталась пара капель. Я взяла
пустую бутылочку, пузырек и вышла в предбанник, чтобы отдать служителю.
Но мужчина в синем костюме словно испарился. Тут прозвенел звонок,
маленькое пространство мигом наполнилось людьми, народ потянулся в ложу.
Я сунула лекарство и пластиковую емкость в свою сумочку, верну капли
после концерта, а бутылку выброшу в урну. Пробравшись на свое место, я
хотела было спросить у спутника, не стало ли ему легче, но тут грянула
бравурная музыка, и я уставилась на сцену. Второе отделение было намного
лучше, потому что в нем принимала участие молодая певица с мощным
меццо-сопрано. От девушки волнами исходила энергетика, чувствовалось,
что она талантливый, яркий человек, поэтому зал замер, изредка взрываясь
бурными аплодисментами.
ряду, и мой спутник сидел, привалившись к стене с закрытыми глазами.
Лицо его было спокойно, похоже, Комолову стало намного лучше, и он
наслаждался чудесным пением. Сейчас, прокручивая назад ленту событий, я
искренне удивляюсь: ну почему, увидав его, бледного, с сомкнутыми
веками, я не подняла шум? Но справа от меня сидела дама, а чуть впереди
покачивалась в такт пению пожилая пара, и все как один с закрытыми
глазами. Отчего я не насторожилась, когда в перерыве между ариями Стас
не начинал бурно хлопать в ладоши? Ведь зал заходился в овации, но люди,
находившиеся в ложе, даже и не думали аплодировать. Наверное, среди тех,
кто получает контрамарки в директорскую ложу, считается дурным тоном
столь откровенно выказывать восторг. А главное, я не ждала ничего
плохого, представьте теперь мое удивление, когда после окончания
концерта Стас даже не шелохнулся.
пару минут. Но когда ложа опустела, не выдержала и осторожно коснулась
плеча Комолова:
захотел пропустить концерт даже в день, когда его бросила жена, и,
пожалуйста, заснул!
заглянула женщина, лет пятидесяти пяти, одетая в темный костюм.
на лестнице рассосалась, можно пройти на выход.
его разбудить. Служащая мягко улыбнулась в ответ:
один очень большой начальник, депутат из демократов, не стану вам
называть его фамилию, заснул в этой ложе прямо во время концерта
Плетнева. Представляете, за роялем гениальный пианист, за пультом не
менее гениальный Спиваков, а из директорской ложи слышны раскаты
молодецкого храпа. Уж жена его толкала, толкала, еле добудилась.
Достоевского и слушать классическую музыку. Но посмотрите в метро,
что-то все держат либо Маринину, либо Головачева. А насчет музыки...
Знаете, сегодня в этом зале больше половины сидело тех, кто пришел из-за
престижности мероприятия.
Запад. Анечка поет теперь на лучших сценах мира, наше государство не
хочет платить денег талантливым людям, считается, что выступать в
Большом зале огромная честь, но ведь людям хочется кушать! Вот и
уезжают, кстати, я помню Анечку студенткой, бедной провинциальной
девочкой, которая поставила перед собой цель взобраться на вершину
музыкального Олимпа. Следует признать, Аня преуспела, она фантастически
трудолюбива. Талант, конечно, хорошо, только он должен идти рука об руку
с усердием. Знаете, сколько я перевидала молодых людей с уникальными
задатками, которые исчезли в никуда? Не хотели трудиться и сгинули, а
Аня при довольно скромных возможностях превратилась в звезду. Впрочем,
извините, разболталась, давайте будить вашего спутника.
Комолов рухнул на стулья. Мы с капельдинершей завизжали, на звук мигом
примчалось несколько теток, похожих, словно близнецы. Все одинаково
причесаны, одеты в темные костюмы и светлые блузки.
констатировала смерть, тут же появилась милиция, меня отвели в довольно
просторную комнату, и молодой человек, одетый в джинсы и вытянутую
трикотажную кофту, начал устало задавать вопросы. Имя, фамилия, год
рождения, местожительство... Я старательно отвечала. Умершего совсем не
знаю, зовут его Стас Комолов, в антракте жаловался на плохое
самочувствие, накапала ему валокордин.
симпатичный человек лет тридцати в синем костюме. Он сходил за
валокордином и водой. Кстати, вот.
и стаканчик.
станете говорить с сотрудниками Большого зала, передайте в аптечку. А
бутылку некуда выбросить.