Чтение 3–й страницы книги ~Покер с акулой~

робот. Потом из трубки послышались стоны и нечто, больше всего напоминающее
поскуливание. Я опять глянула на часы - шесть. Нет, уснуть точно не удастся.

- Какой у вас телефон?

Но Лана, очевидно, не поняла, потому что забормотала:

- Селезневский проезд, 15, квартира 42. Ба, да это соседний с нами дом!

- Сейчас приду, - пообещала я, сбрасывая одеяло. Ну если у этой тетки
просто истерический припадок, мало ей не покажется. Виданное ли это дело,
трезвонить посреди ночи и не давать людям спокойно спать!

Полная злобы, я влезла в джинсы, свитер, надела пуховик и, подобравшись
на цыпочках к двери, стала осторожно поворачивать ключ. Домашним можно еще
целый час поспать, я успею вернуться, вот только опрокину ведро ледяной воды
на голову наглой истерички. Ключ, звякнув, упал на пол. Я вздрогнула. Только
не хватает разбудить детей. Но в доме стояла сонная тишина. Даже собаки,
моментально прибегающие на звук открывающейся двери в надежде на то, что их
возьмут прогуляться, мирно дрыхли на диване в гостиной.

Я вышла из подъезда и поежилась. Еще не рассвело, темное небо усыпали
яркие, какие-то ненастоящие звезды. Стоял дикий холод, градусов тридцать не
меньше, и, пока я бежала к соседней блочной башне, под ногами громко хрустел
снег. Ощущение было такое, словно идешь по крошащимся осколкам.

Дом с виду походил на наш, как близнец. Но внутри поджидал меня сюрприз -
оказались отключенными лифты, оба сразу. Я чертыхнулась, у нас из экономии
вырубают только один, причем пассажирский. Всем ведь понятно: если
понадобится, не дай бог, тащить в "Скорую помощь" носилки с больным, то с
12-го этажа это не так просто сделать. Но здесь, очевидно, никто не боялся
заболеть. Прикинув, что сорок вторая квартира скорей всего на седьмом этаже,
я, отдуваясь, полезла вверх. Лестница выглядела чистой, но, может, такое
впечатление складывалось потому, что ее освещали тусклые, едва ли не
двадцатипятиваттные лампочки. Стояла гробовая тишина, ни малейшего звука не
долетало до слуха. Где-то на третьем этаже мне стало страшно и, пожалев, что
ввязалась в эту историю, я побежала по ступенькам. Но моя физическая
подготовка оставляет желать лучшего, поэтому на пятом, задохнувшись, я
притормозила и оставшийся путь проделала медленно, предвкушая, что скажу
незнакомой Лане.

Дверь сорок второй квартиры выделялась на фоне других. Обитая красивой
зеленой кожей, она выглядела дорого и щеголевато. А вместо обычного звонка
красовалась выполненная из непонятного материала собачья морда. Жуткий китч!
Кирюшка недавно увидел эту штуку на рынке и долго просил установить
"собачку" у нас дома. Я еще тогда подумала - неужели есть человек, способный
купить подобный мрак? Оказывается, есть!

Нажав на "нос", я послушала хриплую трель, призванную имитировать лай.
Дана не спешила открывать дверь. "Лай" стих. Я повторила операцию. Но
истеричка не торопилась. Обозлившись, я дернула за ручку. Видали нахалку! Не
дала мне поспать, а сама преспокойненько задрыхла! Я хорошо знаю таких
припадочных! Небось, устала комедию ломать и рухнула в объятия Морфея,
совершенно не ожидая, что такая дура, как я, примчится ее спасать!

Дверь неожиданно без скрипа приотворилась. Ну и прекрасно, сейчас ей мало
не покажется! Нарочно громко топая сапожищами, я влетела в темную прихожую и
заорала:

- Лана, вы где?

В ответ раздался едва различимый стон. Я ринулась на звук. В небольшой
комнате на кровати лежала женщина. Спальня без слов рассказала о хозяйке -
хорошо обеспеченна и одинока. Постель застелена кокетливыми желтыми
шелковыми простынями, повсюду рюшечки, бантики, кружавчики, искусственный
мех и розовые оборочки. Сама Дана была облачена в невероятную
красно-оранжево-черную пижаму из тех, что за бешеные деньги продаются в
специализированных магазинах белья. Подходящий прикид для истерички, как
правило, это "тонко чувствующие и художественные натуры". Я открыла было
рот, чтобы выплеснуть благородное негодование, но тут же осеклась. Может,
незнакомка и припадочная, но сейчас ей явно было плохо. Синеватая бледность
заливала лицо, капли пота покрывали лоб. На одеяле валялась трубка
радиотелефона. Я набрала "03".

На двадцатом гудке я вся искрилась злобой.

Это только в кино все сломя голову кидаются к носилкам, где испускает
последний вздох больной, в жизни же никто даже пошевелиться не желает.
Наконец безликий голос сообщил:

- "Скорая" слушает.

- Пожалуйста, пришлите врача, женщине плохо.

- Возраст? - равнодушно поинтересовалась трубка.

Более дурацкого вопроса и придумать нельзя. Впрочем, понятно, почему его
задают первым. Если, к примеру, узнают, что заболела восьмидесятилетняя
старушка, спешить не станут. Бросив мимолетный взгляд на Лану, я ответила:

- Сорок пять.

- Что с ней?

- Не знаю, она без сознания.

- Боли есть?

- Не знаю, вроде нет.

- Адрес.

Я быстро продиктовала название улицы.

- Кто вызывает?

- Соседка.

- Ждите, - без всяких эмоций оповестила диспетчерша и отсоединилась.

Я с тревогой посмотрела на больную. Внезапно она открыла глаза и
пробормотала:

- Анечка, ты пришла!

Я не стала ее разубеждать и подтвердила:

- Пришла, пришла, сейчас врач приедет. Лана как-то странно всхрапнула и
почти неразборчиво забормотала:

- Подделка, подделка, искал...

- Все, лежи тихо, - успокоила я ее, бросая взгляд на часы.

Ну где же "Скорая"? Так и умереть можно, не дождавшись помощи.

Лана беспокойно зашевелилась.

- Лежи смирно, - велела я. Но женщина, словно заигранная пластинка,
повторяла:

- Подделка, подделка...

- Хорошо, хорошо, подделка, - попробовала я ее утешить, - не бойся,
сейчас медицина прикатит. Что у тебя болит?

Но Лана замолчала, потом вновь всхрапнула и неожиданно громко и сильно
вскрикнула:

- Он мне не поверил, все искал, искал, но нету...

- Хорошо, хорошо, - решила я успокоить женщину.

- Ты веришь?

- Конечно.

- Тогда расскажи всем, что он меня убил! - страстно выкрикнула Лана и
откинулась на подушку.

Лицо ее страшно задергалось, рот с усилием сделал вдох, но выдоха не
последовало. Глаза уставились в одну точку, руки неожиданно вытянулись. Я
перепугалась окончательно, но минуты текли и текли, миновало четверть часа,
и тут прозвенел резкий звонок. Громыхая железными ящиками, двое довольно
молодых мужчин вошли в комнату и, глянув на Лану, разом вздохнули.

- Надо же, - вздохнул один, - под самый конец смены.

- Еще б полчаса и спокойненько домой ушли, - добавил второй.

Первый вытащил какие-то бланки. Второй нагнулся над Ланой и велел мне:

- Дайте полотенце, похуже, чтобы не жалко было выбросить.

Ничего не понимая, я пошла в ванную, сдернула с крючка розовую махру и
отдала фельдшеру. Тот зачем-то засунул полотенце Лане между ног.

- Вы что, гинекологический осмотр производить собрались? - удивилась я.

Доктор вздохнул, накапал в стаканчик коричневую жидкость и, протягивая
мне резко пахнущую емкость, спокойно пояснил:

- Белье испачкается, вам потом выбросить придется.

- Почему? - не поняла я, крайне удивленная, что они даже не пытаются
оказать больной помощь.

- Потому, - ответил врач, накручивая телефон, - после смерти сфинктры
расслабляются, и содержимое мочевого пузыря и прямой кишки...

Он не договорил и крикнул в трубку:

- Алло, "Скорая", экипаж пятнадцатый, высылайте своих, у нас труп. Нет,
до приезда. Я стояла, плохо соображая, что происходит.

- Фамилия? - спросил доктор.

- Моя?

- Нет, умершей.

- Не знаю. Врач хмыкнул.

- Ладно, имя и возраст.

- Лана, а сколько лет, понятия не имею. Терапевт окинул меня холодным
взглядом и поинтересовался:

- А вы, собственно, кто такая?

Я замялась, ну как объяснить ему суть? Рассказать, как мне позвонила
ночью незнакомая женщина, а я побежала на зов? Лучше поступлю проще:

- Соседка.

- Соседка-беседка, - присвистнул фельдшер, - давайте быстренько
документики поищем. Небось паспорт лежит в письменном столе или в шкафу с
бельем.

Он оказался прав. В соседней комнате, в баре, на стеклянной полке стояла
небольшая коробочка. Сверху лежала бордовая книжечка. Я открыла ее -
Светлана Родионовна Ломакина, 1952 года рождения.

- На сердце не жаловалась? - поинтересовался врач, бодро заполняя
бумажки, - может, стенокардией страдала?

- Я плохо ее знала, - промямлила я.

- Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу, - пробубнил
фельдшер, связывая бинтом запястья несчастной.

Потом он вытащил небольшой кусок оранжевой медицинской клеенки, быстро
написал на ней печатными буквами "Ломакина" и начал, насвистывая,