до конца. Я ведь незаконнорожденный.
Белая кость.
глупый.
чистая правда. А вот мама...
голосе собеседника явственно прозвучало удивление и даже некоторое
разочарование. Или настороженность? В общем, было слышно, как ему не
понравилось, что у Никиты хорошая память. Он молчал довольно долго, судя по
тихому щелканью зажигалки, прикуривал, потом произнес задумчиво: - Разве я
мог в твоем доме, при твоих интеллектуалах-родителях и всяких строгих
бабушках, рассказывать, что мама моя была банная официанточка?
тобой изменились. А правда, Ракитин, смотри, как изменились у нас с тобой
роли. Мог ли я тогда, двадцать лет назад, представить, что ты, Ракитин,
будешь излагать для потомков мою скромную биографию? Мне ведь всегда
хотелось написать книгу. И сумел бы, между прочим. Эх, было бы у меня
свободное время, я бы не хуже тебя написал, старичок, - на этот раз вместо
похлопывания по плечу последовало лукавое подмигивание.
делаю, ты книги пишешь. Тебе деньги сейчас нужны позарез, так сказать,
вопрос жизни и смерти. Вот я и решил дать тебе заработать. Доброе ведь дело?
Доброе. А мне нужна качественная биография, и я не хочу, чтобы кропал ее
какой-нибудь безымянный журналистишко. Книгу про меня напишет настоящий
писатель. Известный. Профессиональный. Я могу заплатить, а ты уж, будь
любезен, добросовестно меня обслужи, - опять последовал здоровый раскатистый
смех, и потом, уже серьезно, собеседник произнес: - Не обижайся, старичок.
Шучу.
секретность? Почему никто не должен знать, над чем я сейчас работаю?
какой это будет сюрприз, какая бомба?!
"Хитришь ты, старичок. Ты бы с удовольствием организовал широкую рекламную
кампанию и рассвистел на весь свет, что писатель Виктор Годунов отложил все
свои творческие замыслы и занят работой над книгой о тебе, драгоценном,
потому что твоя биография куда интересней любых смелых фантазий писателя
Годунова. Но ты наступил на горло собственной песне и держишь наш с тобой
творческий союз в тайне из-за того, что боишься: вдруг узнает об этом один
человек? Самый важный для тебя человек. Твоя жена. Ей вовсе не понравится,
что я тебя, как ты выразился, "обслуживаю", и начнет она задавать тебе массу
ненужных вопросов, которые могут привести к глубоким семейным разногласиям,
а еще, чего доброго, поставит условие, чтобы обслуживал тебя кто-то другой.
Кто угодно - только не писатель Годунов. Конечно, потом она все равно
узнает. Но книга будет уже написана..."
передничках с подносом в предбанник заходят: "Петр Иванович, чайку не
желаете?" А кроме передничка, на ней ничего. Ну разве бантик какой-нибудь в
прическе. Так вот и был я зачат, в банном поту, за самоваром. Номенклатурная
полукровка.
как, отсмеявшись, собеседник уставился на него совершенно стеклянными злыми
глазами.
щелчок. Он разжигал свою потухшую сигарету, потом стал ходить по комнате из
угла в угол. Пленка запечатлела звук его тяжелых, мягких шагов.
крайкоме. Я, ты знаешь, пятьдесят седьмого. В шестьдесят четвертом, когда
скинули Хруща, партаппарат стало трясти. Моего папу вынесло наверх,
засветила ему должность первого секретаря, и тут какая-то сука возьми и
стукни на него самому Леониду Ильичу, мол, с моральным обликом у этого
коммуниста не все ладно. Есть у него побочный сынок от банной девочки.
Рассчитывали на семейственность Леонида Ильича, думали, он осудит такой
открытый разврат. А получилось наоборот. Брежнев сказал: "У мужика сердце
широкое, гулять-то все гуляют, но есть такие, которые потом от детей своих
отказываются. А этот признал сына. Хороший человек". И тут же, за банкетным
столом, в охотничьем домике, был мой папа утвержден первым секретарем
Синедольского крайкома партии.
стенографистки. В общем, одно ясно. Своим возвышением папа обязан мне. И он
об этом не забывал до конца дней. К тому же мой сводный братец, единственный
его законный наследник, начал здорово пить. Ему уже стукнуло двадцать пять.
Ни учиться, ни работать не желал. Баб менял, из Сочи не вылезал. И вечные
скандалы, то витрину в ресторане разобьет, то на глазах у всех какой-нибудь
провинциальной актрисульке под юбку полезет. А однажды в Москве, в Доме
работников искусств, взял и помочился в рояль.
это, кстати, ты не забудь включить, - наставительно произнес он,
отсмеявшись, - очень характерная деталь.
сводный брат?
зелененьких крокодильчиков ловит, - последовал легкий смешок, потом голос
стал серьезным и задумчивым, - а вообще, старичок, над семейной историей
придется подумать. Здесь начинается самое трудное. Кто был мой папа, знает
весь край. Врать нельзя. Но всю правду писать тоже нельзя. Красивого там
мало. Ему тогда подвалило к пятидесяти, а маме едва исполнилось
восемнадцать. Он, конечно, был добрый человек, заботился о нас. Мама ни в
чем не нуждалась, я ходил в лучшие ясли, в лучший детский сад. Однако
номенклатурные дети из высшего эшелона садов-яслей не знали. Дома росли, с
нянями, гувернантками. В яслях-садах со мной были дети приближенной челяди.
Шоферов, горничных, садовников, охраны. Хотя, с другой стороны, я им не
совсем ровня. И сразу, с пеленок, чувствовал это.
собеседник, - а в школу я уже пошел как незаконный сын короля края. Принц по
рождению, но и челядь по судьбе. Вот тебе, писатель Годунов, жизненная
драма. Вот противоречие, которое я преодолевал в себе и в других с самого
нежного возраста.
привести хотя бы несколько примеров, как именно ты преодолевал это
противоречие?
классе мы с пацанами курили во дворе школы. А тут директриса идет. Школа
была лучшая в крае, закрытая. Почти всех детей привозили и увозили черные
"Волги". У ворот охрана. При физкультурном зале бассейн со стеклянным
куполом. На завтрак икорка, ананасы. Но при этом все очень строго. Почти
военная дисциплина. Так вот, идет директриса, зверь-баба, генерал в юбке.
Все успели быстренько папироски загасить, а один, не помню, как звали, сунул
от испуга горящий окурок в задний карман штанов. Сам понимаешь, что было.
Потерпел всего минуту и завопил, будто режут его. Потом мы поспорили, можно
ли терпеть такую боль и не орать. Это моя была идея, бычки об руки тушить.
Кто больше выдержит.
тыльной стороне было пять аккуратных круглых шрамов размером со старую
копейку.
хриплым и растерянным. Ничего, плевать. Собеседник все равно слышал только
себя. - Ну а еще что-нибудь?
пробормотал: - Да вот, пожалуй, история со старым золотым прииском, - и
вдруг запнулся, закашлялся, даже почудилось, будто испугался чего-то. - Нет,
это не интересно.
каким образом ты сколотил свой изначальный капитал? Ты не пользовался
бандитскими подачками, как другие. А политику без денег не сделаешь. Мы ведь
никуда не денемся в книге от этого вопроса.
тобой о детстве говорим. О маме с папой.
И к изначальному капиталу ни малейшего отношения не имеет.
Собеседник понял, что совершил большую ошибку, обмолвившись о прииске, он
очень жалел, что сорвалось с языка нечто лишнее. Вероятно, имелись у него
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Березин Федор
Белогорский Евгений
Распопов Дмитрий