Чтение 3–й страницы книги ~Рискнуть и победить~

был мой самый любимый предмет. После строевой подготовки.

- Кандидат, - поправил Митюков и переключил внимание на Ольгу. - Очень
приятно познакомиться. Мне знакомо ваше лицо. Я мог вас где-нибудь видеть?

- Запросто, - сказал я. - В Большом зале консерватории.

- Вы певица?

- Да ну, что вы, - снова вмешался я. - Обыкновенная деревенская
домохозяйка. Хотя по профессии музыковед.

- А ты обыкновенный деревенский плотник, - парировала Ольга.

Я решительно возразил:

- Ничего подобного. Столяр.

- Это, наверное, большая разница? - не без иронии предположил Митюков.

- Принципиальная, - подтвердил я. - Как между полковником И генералом.

И снова виновато глянул на Ольгу. Ну вот такая я сука. Нужно было
смотреть, за кого выходила замуж. Я и тогда не притворялся выпускником
дипломатической академии.

- Не обращайте на него внимания, его шутки далеко не всегда удачны, -
проговорила Ольга и с улыбкой прикоснулась рукой к локтю Митюкова. Эдак
доверительно. Как бы умоляя о снисхождении. Рукой в туго натянутой белой
лайковой перчатке по локоть. Выпростанной из-под небрежно наброшенного на
плечи норкового полупердяйчика. Когда этот шнурок из "Ле Монти" хотел мне
сообщить, сколько это стоит, я едва рот ему не заткнул. Дал ему кредитную
карточку "Виза" и сказал: "Сунь ее куда следует, а мне ничего не говори.
Вообще ничего. Понял? Может, мне повезет и я так до конца жизни этого не
узнаю. Потому что покупать такие вещи - грех. Как чревоугодие. А оно, между
прочим, в православии считается самым тяжким грехом. Вторым после уныния".
Он понял. И Митюков, судя по его физиономии, понял. Он взглянул вниз, на
Настену, которая деловито посыпала песочком его сверкающие штиблеты, и не
слишком естественно улыбнулся.

- Какое прелестное дитя! Вся в маму! И как нас зовут?

Прелестное дитя посмотрело на него снизу и спросило:

- А у вас автомат есть?

- Нет, - честно признался Митюков.

- А у папы был, - сказала Настена и потеряла к нему всяческий интерес.

Полковник повернулся к начальнику училища и отрекомендовал ему Ольгу. А
затем небрежно представил меня:

- Ее супруг. Пастухов, наш выпускник. При этих словах какой-то довольно
молодой штатский в коротком светлом плаще, стоявший рядом с
генерал-лейтенантом, быстро взглянул на меня и тут же отвернулся, продолжая
созерцать праздничную толпу, вливавшуюся через ворота на территорию училища.

Нестеров суховато-любезно поклонился Ольге и протянул мне руку:

- Здравствуйте, Сергей Сергеевич. Спасибо, что приехали.

- Спасибо, что пригласили, - ответил я. - Вы что, всем выпускникам
разослали приглашения? Не боитесь, что места не хватит?

- Нет, только тем, кто закончил училище с отличием.

- Тогда хватит, - сказал я.

Он хмуро покивал:

- Что делать! Такова жизнь.

- Да, - согласился я. - Такова.

Тут в ворота училища вкатились три черные "Волги", утыканные антеннами,
младшие офицеры кинулись к ним открывать дверцы, а начальствующий состав с
приличной неспешностью двинулся встречать высоких гостей.

Только штатский, который стоял рядом с начальником училища, остался на
месте. Будто это его не касалось. И может быть, действительно не касалось. А
что, интересно, его касалось?

Мы снова влились в праздничную толпу. Ольга внимательно посмотрела на
меня:

- Ну? В чем дело?

- Что ты имеешь в виду?

- То. "Такова жизнь". Какова?

- Ты же сама слышала. Такова. Боюсь, не удастся мне встретиться с
однокашниками. Из нашего выпуска красные дипломы получили шестеро. Трое в
Чечне остались. Один в Абхазии. И один в Таджикистане.

- Как остались? - не поняла она.

- Ну как. Насовсем.

Она помолчала и предложила:

- Хочешь уехать?

- Почему? Раз приехали на праздник, давай праздновать. Ты же хочешь
посмотреть, как я жил?

- Очень, - сказала она. - Да, очень. Пока готовилась торжественная часть,
я показал Ольге казарму, в которой прошли лучшие годы моей молодой жизни,
кухню, на которой тоннами чистил картошку по нарядам вне очереди. Правда,
сортир, который драил по тем же нарядам, показывать не стал. Зато с
особенным удовольствием показал "губу", обитель размышлений.

- Ты сидел на "губе"? - поразилась Ольга.

- Здравствуйте. Какой же нормальный человек не сидел на "губе"?

- И часто?

- Сейчас точно скажу. Сколько у Бетховена симфоний?

- Девять.

- Правильно, девять. На все девять у нас был абонемент в Зал Чайковского.
И еще одна симфония Малера. Очень длинная.

- Пятая.

- Возможно. Хорошая симфония. Но явно затянута. Я опоздал из увольнения
ровно на два с половиной часа. Десять "губарей" получается, так? И еще была
симфония Гайдна. Где музыканты свечи гасят. Закончил свою партию, погасил
свечу и тихонько ушел.

- "Прощальная".

- Она самая. Очень красивая симфония. Я вспоминал ее ровно семь суток.

- Семь суток?!

- А как ты хотела? Это была четвертая самоволка за месяц. Мог и под
трибунал загреметь.

- В ту ночь ты первый раз остался у меня.

- Об этом я тоже вспоминал. Семь суток и всю остальную жизнь. И сейчас
вспоминаю, - добавил я.

В общем, удалось мне ее отвлечь. Мы посмотрели торжественную часть,
поаплодировали приветствию президента, которое огласил какой-то сановный
штатский валуй, из тех, что прикатили на черных "Волгах", посмотрели присягу
и парад салабонов. Потом объявили перерыв, и на курсантиков набросились
мамаши, впихивая в их желудки содержимое сумок. Папаши наверняка пытались
зарядить чад и другим припасом, покрепче. И если кто дрогнул, то я тому не
завидую. Прапоры, они народ терпеливый. Как крокодилы. Своего часа дождутся.

Потом действие переместилось на стадион, где старшекурсники показывали
свое мастерство. Пока они выкладывались на штурмовой полосе, а потом под
ахи, охи, визги и аплодисменты зрителей крушили ребрами ладоней кирпичи,
ломали доски и швыряли друг друга оземь, как цыган шапку, я попытался
собраться с мыслями.

В самом факте персонального приглашения меня на этот праздник молодости,
силы и красоты не было ничего необычного. Среди публики я заметил нескольких
знакомых ребят с младших и старших курсов - одного майора, трех или четырех
капитанов, пару старлеев. Наверное, и они закончили училище с красными
дипломами.

То, что меня сразу узнал Митюков, тоже было нормально. Уж ему-то я крови
попортил. А сколько он мне - об этом и не говорю. И даже то, что меня узнал
Нестеров, было, в общем, вполне объяснимо. Тем более что Митюков меня
представил, хоть и через губу. Другое было необъяснимо. Каким образом
Нестеров мог вспомнить, что мое имя Сергей? Да не просто Сергей, а Сергей
Сергеевич. Училище ВДВ - не то место, где к курсантам обращаются по имени
или по имени-отчеству. "Курсант Пастухов, три наряда вне очереди!" "Есть,
товарищ сержант!" "Курсант Пастухов, в следующий раз я не смогу спасти вас
от трибунала. И вряд ли захочу. Вы все поняли?" "Так точно, товарищ
генерал-лейтенант!"

Сергей Сергеевич. Это просто узнать. Нужно всего лишь затребовать из
архива училища мое личное дело. Не проблема. Но чтобы его затребовать, нужно
иметь для этого какую-то причину.

Какую? С каких фигов начальнику училища интересоваться личным делом давно
выпущенного курсанта, да к тому же уволенного из армии вчистую? Об этом он,
кстати, не знал. Или знал?

Поднакапливалось вопросов.

А главное - этот штатский.

Лет тридцати пяти. Вряд ли больше. Среднего роста. Плотный. Но не
тяжелый. Не накачанный, как бычок. Черные, с ранней проседью волосы.
Короткая стрижка. Жестковатое лицо. Давний белый шрамик на лбу, над левым
глазом. Хорошо, видно, кто-то ему врезал. Левая бровь чуть изломана этим же
шрамиком. От этого на лице постоянное словно бы слегка насмешливое
выражение. Светло-серый приличный костюмчик. Голубоватая рубашка, аккуратный
галстук в тон. И что важно - несуетность. Человек, который знает себе цену.
И цена эта, видно, немаленькая. Все нормально, в общем-то.

Кроме одного. Не нравятся мне такие штатские, которые смотрят не на
Ольгу, а на меня. И при этом скрывают, что смотрят. И очень даже умело
скрывают. Он смотрел на меня затылком.

Ладно. Как любит говорить один мой знакомый хирург, экс-капитан
медицинской службы Иван Перегудов, по прозвищу Док, понаблюдаем.

Ольга повернула ко мне раскрасневшееся от свежего ветерка и азарта лицо:

- А ты тоже умеешь кирпичи разбивать?

- Конечно, умею.

- Рукой?!

- Зачем рукой? Кирочкой. Такой молоток с плоским концом. Ну, видела,
когда я фундамент выкладывал.

- А рукой? Как они?

- Когда-то умел. А сейчас вряд ли.

- А доски ломать умеешь? Тоже рукой?