Чтение 3–й страницы книги ~Злым ветром~

лучше на них не смотреть, на часы. За окном уже черно. Поздно, конечно. Мы
давно перешли работать в кабинет администратора. И вообще порядком уже
вымотались.

Наконец я объявляю, что на сегодня хватит. Кажется, сделали все, что
возможно, все сведения, какие возможно, добыты. Договариваемся, что завтра
утром я приеду к ребятам, проанализируем все данные, наметим план. Это дело
вести им. В общем, не бог весть какое дело.

Честное слово, я первый раз смотрю на часы, только когда сажусь в
троллейбус. Что касается домашних, то мое возвращение в половине первого
ночи их нисколько не удивит. Тем более мама знает, что я на концерт пошел.
Ох уж мне этот концерт! Все-таки по отношению к Светке это хамство, честное
слово. В третий раз ведь! В конце концов, почему она должна страдать из-за
меня! Был бы у нее кто-нибудь другой, она бы уже на всех концертах
перебывала. Но при мысли о "другом" мне становится не по себе. Нет, надо
жениться на Светке, пока не поздно. И баста. Мы, правда, условились, что
сделаем это перед Новым годом. Но так долго ждать опасно. За это время,
знаете, всякое может случиться. Вот поженимся, и тогда все. Я буду спокоен.
Спокоен? Он, видите, будет спокоен! Он не читает газет, он не знает, что у
нас на сто браков сорок два развода. Вполне достаточно, чтобы включить мой
случай. В один прекрасный день я умчусь в командировку, не успев
попрощаться, как это не раз бывало. И Светка подумает: есть в конце концов у
нее муж или нет? А я в это время буду сидеть вечером где-то в чужом городе
один в гостинице...

Но тут мои мысли делают вдруг странный зигзаг. Один в гостинице
вечером... Вот так, один, сейчас сидит бедный Тарас Семенович Попийвода,
кем-то обкраденный, без единой вещи, и мало того, кем-то глубоко
оскорбленный, униженный. И между прочим, от меня немало зависит, чтобы это
исправить. К тому же зацепочка, совсем маленькая зацепочка, все-таки, как
мне кажется, проглядывает...

Утром я прежде всего докладываю обо всем нашему Кузьмичу. Но про
зацепочку пока молчу. Надо все это еще раз продумать.

- Ты долго не задерживайся там, - ворчит Кузьмич. - Пусть дело сами
ведут. За тобой вон магазин еще. Помни. И Колька Бык тоже не унялся. Вокруг
этой компании работать надо. Если они что сотворят, ты в ответе, так и знай.
И потом, чего ты тянешь со справкой по автобазе?

Я бодро заявляю, что все будет в порядке.

Мой оптимизм приводит к тому, что Кузьмич окончательно заводится. Он
звонит в отделение и предупреждает, что я не приеду и чтобы ребята работали
сами, а дело будет у него на контроле. Все Кузьмича знают и возражать,
естественно, не решаются. Я тоже.

Молча отправляюсь к себе и по дороге обдумываю, как быстрее закруглить
эту проклятую справку о раскрытой краже на автобазе.

И еще я прикидываю, как бы все-таки в течение дня выкроить часок и
заскочить к ребятам в отделение. Кузьмич, конечно, об этом догадался, когда
я молча вышел из его кабинета, и проводил меня весьма подозрительным
взглядом.

Если бы Кузьмич знал, что нас ждет по этому делу с гостиницей, он бы
меня пулей послал в отделение.

Подземный толчок происходит вечером, когда мы с Игорем приползаем
наконец к себе в отдел и устало покуриваем на нашем продавленном диване.
Раздается звонок. Я машинально смотрю на часы. Маленькая стрелка
приближается к шести. Звонит Кузьмич.

- Это ты? - спрашивает он. Голос у Кузьмича странный. - А ну быстренько
ко мне, - приказывает он.

Игорь провожает меня сочувственным взглядом.

Когда я вхожу, Кузьмич стоит у окна, и его плечистая, грузная фигура в
несколько, правда, старомодном костюме выглядит тем не менее весьма
внушительно на фоне темнеющего, фиолетового неба. Он энергично потирает
ладонью свой седоватый ежик на макушке, что безошибочно свидетельствует о ею
настроении, весьма как будто неважном. При звуке открываемой двери Кузьмич
оборачивается и, хмурясь, отрывисто спрашивает:

- Был сегодня в том отделении?

- Не был, - с чистой совестью отвечаю я.

- Ну так вот. На их территории снова кража в гостинице, - сухо сообщает
он. - В другой, конечно. Но, кажется, тем же способом. - Он называет
гостиницу и прибавляет: - Отправляйся. Чтобы одна нога тут, другая там.
Живо.

Секунду я, не двигаясь, соображаю, что к чему. Реакция у меня,
вообще-то говоря, кажется, неплохая. Но на этот раз я все же не могу сразу
переварить эту неожиданность. Потом довольно глупо спрашиваю:

- Опять, значит?

- Да, опять, - отвечает Кузьмич и не без сарказма, в свою очередь,
спрашивает: - Надеюсь, сегодня ты в театр не собрался?

- Мне скоро вообще будет не с кем собираться, - сердито отвечаю я.

- Ну, ну, мы это как-нибудь поправим, - неожиданно смягчившись, обещает
Кузьмич, как будто речь идет о незначительном недоразумении по службе.

- Буду весьма обязан, - не очень остроумно отвечаю я.

Что поделаешь, в такой момент не всякий на моем месте нашел бы что
ответить поумнее.

- Ладно. Ты пока двигай, - примирительно говорит Кузьмич. - А то этот
парень что-то уж слишком разошелся.

Тут я наконец понимаю, что главное чувство, которое мною сейчас
владеет, это злость.

И вот я снова в гостинице. Авдеенко, Яша Фролов и другие ребята
приехали сюда чуть раньше. Я уже по привычке - до чего же быстро, между
прочим, вырабатываются эти привычки! - смотрю на дверь злополучного номера.
Так и есть, она открыта запасным ключом. Кузьмич прав, почерк один и тот же.
Даже номер такой же, как и вчера, "полулюкс". И тоже разгневанный и
одновременно какой-то потерянный человек в нем. Тоже командированный. Он
моложе и энергичнее Попийводы и весь кипит от негодования. Собственно, это
совсем молодой бородатый парень, жилистый, загорелый. Буйная его бородища
словно компенсирует недостаток волос на голове, там уже светится солидная
лысина. Видимо, сообразив, что главный тут я, он смотрит на меня злыми
глазами и угрожающим тоном говорит:

- Имейте в виду, урон, нанесенный этой кражей, денежному выражению не
поддается. И пусть они, - он небрежно кивает на моих ребят, - ерундой не
занимаются. Переписывают, понимаете, каждую украденную пуговицу. Да дьявол с
ним, с барахлом! Украдены бесценные экспонаты, ясно вам?

- Не совсем, - осторожно отвечаю я.

- Совсем ясно не будет, не рассчитывайте. Но в первом приближении. Я,
между прочим, палеонтолог. В последние годы Иртыш обнажил новые уникальные
четвертичные отложения. И вот нами собран богатейший научный материал. Это,
надеюсь, понятно? Так вот. Мне предстоит сделать первое сообщение о наших
находках. И я прихватил с собой несколько образцов окаменелостей, самых
ярких, самых сохранившихся... Ну, словом, древних ракушек, что ли. Внешне
весьма даже забавных. Они были у меня в коробке такой, а крышка из стекла. И
вот этот дикарь, этот... - он захлебнулся от ярости, - польстился,
понимаете.

- В первом приближении, - говорю, - все понятно. Постараемся найти ваши
окаменелости. Но чтобы вам была ясна наша работа, тоже, конечно, в первом
приближении, имейте в виду: бывает так, что именно мелочь приводит нас к
цели. Нам приходится самим все обнажать, никакой Иртыш нам тут не помощник.

Я не могу удержаться от иронии. Мне не нравится его пренебрежительный
тон.

Но отчаяние этого парня так глубоко, что он ничего не замечает. Стиснув
зубы, он стонет, как от сильной зубной боли, машет рукой и отходит к темному
окну. И я тут же забываю о своей обиде, во мне снова вспыхивает злость. "Ну
погоди же, - мысленно обращаюсь я к неведомому вору, - все тебе отольется,
все".

Я оглядываюсь. Заплаканные, напуганные горничные тоже здесь. И дежурная
по этажу. Но это уже совсем другой случай, чем вчера. Увидя меня, она
почему-то обрадовалась. Просто засветилась вся.

- Вы здесь главный? - спрашивает.

- А в чем дело?

- Я хочу с вами поговорить без свидетелей.

- Пожалуйста, - отвечаю.

Мы переходим с ней в кабинет администратора на том же этаже. Красива
она, между прочим, чертовски. Костюм облегает ее формы так, что я стараюсь
глядеть ей только в глаза. Но и в глазах этих можно запросто утонуть. И
улыбается она мне так, что я вспоминаю знаменитую новеллу, где герой все
искал веревку от колокола, чтобы прогнать беса. Татьяна Ивановна, она просит
называть ее Таня, умоляюще складывает на груди розовые ручки с длинными
перламутровыми ногтями и говорит:

- Ради бога, спасите меня. Вы такой милый, такой интеллигентный. И вы
все можете, я знаю... Я... я вам буду...

Она уже готова броситься мне на шею или что-то в этом роде. В общем,
вся эта песня мне знакома. Расчет тут детски наивен и в то же время
удивительно нахален. Вот такое сочетание. Всякое мне уже предлагали,
почему-то полагая, что я непременно должен дрогнуть и послать ко всем чертям
свои принципы, не говоря уже о служебном долге.

Я говорю с подчеркнутым дружелюбием:

- Татьяна Ивановна, давайте прежде всего разберемся в происшедшем. - И
поскольку в общих чертах ситуация мне уже ясна, напрямик спрашиваю: - В
котором примерно часу он появился, этот человек?

Она, слегка опешив, испуганно смотрит на меня, закусив нижнюю губку, и
даже слезинки в уголках ее глаз как-то незаметно высыхают. Потом неуверенно
говорит:

- Часа в три...

Я уже не даю ей опомниться: