вести ее из равновесия - дело безнадежное, в крайнем случае
Володька, если очень ей надоедал, мог схлопотать поварешкой
по лбу и получал, бывало, несмотря на каратистскую реакцию.
на язык была несдержанна, что на уме, то и _несла_. Всем пе-
репадало, даже гостям, а среди них случались люди высокопос-
тавленные, солидные и тоже - без чувства юмора. Ну, обижа-
лись. Настасья Петровна извинялась: мол, сами страдаем, сами
все понимаем, но где сейчас найдешь верную домработницу, а
Алексей Иванович, напротив, всегда радовался случайному атт-
ракциону, даже загадывал: кому Таня сегодня нахамит. И в
один прекрасный момент понял: хамит-то она только тем, кто
неприятен хозяевам, о ком они за глаза дурно отзывались, а
приглашали в дом лишь из какой-то корысти, по необходимости.
Ну-ка, признайтесь: у кого таких знакомых нет? То-то и оно,
у всех есть... Но хамила она легко и беззлобно. Могла ска-
зать толстяку: убери живот, всю скатерть измял. Или его гру-
дастой половине: не наваливайся на стол, а то сиську в борщ
уронишь. И потихоньку, постепенно Таня стала своего рода
достопримечательностью дома Алексея Ивановича и Настасьи
Петровны. Люди шли в гости - "на Таню", на аттракцион, как,
помните, заметил Алексей Иванович, и подлизывались к ней, и
сами ее провоцировали на _выступление_, и, узнав про ее сла-
бость, привозили ей в подарок платки.
ладывая в духовку нечто белое, что впоследствии превратится
в пирог с капустой: на кухонном столе валялись ошметки ка-
пустных листов, торчала сталактитом кочерыжка.
творог. - Дала бы мне кочерыжечку, а, баба...
лабит? Хотя тебе полезно, на, грызи... мужик, - добавила в
ответ на "бабу". - А жрать-то они станут?
есть, - и хрустел капустой, и хрустел. - Ты вот что. Скажи
Настасье, как проснется, чтоб ко мне не лезла. Я в кабинете
посижу, набросаю пару страничек - о чем говорить буду...
ни ляпнешь - все умным кажется. Парадокс.
вился: ничего себе словечко бросила, неслабое, сказал бы Во-
лодька, и в самый цвет. Иногда Алексею Ивановичу казалось,
что Таня всех ловко мистифицирует: телогрейкой своей, бота-
ми, всякими там "одежами", "нонеча" или "ложь на место", а
сама вечерами почитывает словарь Даля и заочно окончила Пле-
хановский институт - это в смысле того, что готовит отлично.
Но рационально мыслящая Настасья Петровна сей феномен объяс-
няла просто:
таком случае сама она в академики не выбилась? И Алексей
Иванович, хотя и лауреат всех мастей, а ведь не академик,
даже не кандидат каких-нибудь вшивеньких наук.
ту.
дет, а чего зря думать? Что спросят, на то и ответит, дело
привычное. Четыре года назад, к семидесятилетию как раз, це-
лых три часа в Останкинской концертной студии на сцене про-
торчал - при полном зале. Удачным вечер вышел, толковым.
Только ноги болели потом, массажистка из поликлиники неделю
к нему ездила, однако, не бесплатно, не за казенное жало-
ванье:
труду.
форточку распахнул настежь, снял с книжной полки два тома
собственного собрания сочинений и нашарил за книгами плоскую
пачку сигарет "Данхилл". Щелкнул зажигалкой, неглубоко затя-
нулся, пополоскал рот дымом, послушал себя: ничего не боле-
ло, не ныло, не стучало, хорошо было.
пе, курить ему не разрешалось. Не разрешалось ему пить
спиртное, волноваться по пустякам, есть острое и горячее,
быстро ходить, ездить в общественном транспорте, толкаться в
магазинах и т.д. и т.п., список можно продолжать долго. Но
Алексей Иванович к этому списку относился скептически, любил
опрокинуть рюмочку-другую, суп требовал только с пылу, имел
дурную, на взгляд Настасьи, привычку шататься по магазинам,
- особенно писчебумажным, а иной раз позволял себе тихое
развлечение и катался в метро: там, утверждал он, путешест-
вуют славные красивые девушки, _славнюшки_, на них глаз от-
дыхает, а сердце радуется. Единственное, что он соблюдал
непреложно, - не волновался по пустякам. Да он и в молодости
на них внимания не обращал, никогда не портил себе жизнь
пустой нервотрепкой.
ты, прятала спиртное, а приезжая в Москву, старалась никуда
не отпускать мужа одного, порой до полного маразма доходила:
отнимала у него карманные деньги.
сился Алексеем Ивановичем как раз к разряду пустяков. Сига-
реты он наловчился прятать виртуозно, как, впрочем, и водоч-
ку, часто менял свои _схроны_, а что до денег - так у какого
порядочного главы семейства нет заначки? Только у одного за-
начка - рупь, у другого - десятка, а Алексей Иванович меньше
сотни не заначивал, с молодости широк был. А зудеж? Да бог с
ней, пусть развлекается. Алексея Ивановича все эти игры тоже
развлекали, он чувствовал себя Штирлицем на пенсии, ушедшим
от дел, но квалификации не потерявшим.
стола, пачку вернул на место, забаррикадировал книгами. И
вовремя: в дверь забарабанили.
ку, намеренно громко шаркая, пошел к двери, отпер. Настасья
Петровна ворвалась в кабинет, как собака Баскервилей, только
не фосфоресцировала. Но нюх, нюх!..
шаркая назад, к креслу, тяжело в него опускаясь, кряхтя,
охая, чмокая пастилкой. - Что я, враг себе?
рочку не считай, я носом чую.
Иванович. - Ты меня простудила.
противника: не забывайте, что в юности Алексей Иванович
всерьез боксировал, тактику ближнего боя хорошо изучил.
обвинениях, чего Алексей Иванович и добивался.
лять: холодно, мокро, миазмы. Вот и догулялись.
скроет. Дать лоб - это уж фигу.
Иванович. - Лучше отстань от меня. Я думаю, а ты мешаешь. Я
же сказал Тане, чтоб не пускала...
жений не выбирала. - А с телевизионщиками, значит, ты сам
говорить будешь, да?
жену невинными выцветшими голубыми глазками, часто моргал,
как провинившийся первоклашка, - с телевизионщиками ты пого-
воришь. Вместо меня. А я полежу, почитаю. Вот галазолинчика
в нос покапаю и лягу. Я ведь кто? Так, Людовик Тринадцатый,
человек болезненный и слабый. А ты у меня кардинал Ришелье,
все знаешь, все умеешь.
зала Настасья Петровна. - Ты подумал, о чем говорить ста-
Влодавец Леонид
Елманов Валерий
Никитин Юрий
Журавлев Владимир
Афанасьев Роман
Посняков Андрей