приблизил его, повернул браслет так, что синяя ленточка стала оранжевой, и
легонько бросил на стол злополучную нитку жемчуга. При этом не отключился
мысленно, он только подождал, пока оранжевый контур "окна" не стал вновь
синим, и продолжал слушать.
мир с одинаковым знаком. Соприкосновение не дает аннигиляции. Поверхность
касания незначительна. Сопротивление нуль.
с Хмеликом была явно не подходящая обстановка.
ВОКРУГ ШАРИКА. ЧЕЛОВЕК ИЗ РИО
Мгновенное переселение из московской квартиры в школу и тот же путь в
обратном порядке стали уже прочно усвоенным опытом. А опыт все расширялся.
Озеров побывал всюду, куда осмеливался прежде только заглядывать.
Упоителен был первый шаг по камням Парижа. Зачиналось теплое воскресное
утро. Озеров сидел один в московской квартире: соседка его еще накануне
уехала к родственникам в деревню. Он кое-как позавтракал и "вызвал" Париж.
Город возник перед ним знакомой по фильмам площадью с Триумфальной аркой
посредине. Он огляделся, двинул "окно" дальше, к аркадам Лувра, почти
вплотную приблизив его к древним каменным стенам. Между Озеровым и
столицей Франции было не более полуметра. Он подкрутил браслет, подождал
оранжевой каемки и шагнул на парижскую землю. "Окно" исчезло.
смешавшись с прохожими, и вскоре понял, что осторожность ни к чему. На его
ковбойку и джинсы никто не обращал внимания. Идет ничем не приметный
паренек с окраины, должно быть провинциал, потому что часто
останавливается и глазеет на то, к чему парижане привыкли с детства. Но,
пройдя два-три квартала, он перестал останавливаться, даже не
интересовался названиями улиц, потому что рю де Ришелье звучало для него
так же прекрасно, как и рю Риволи; он просто шел, сворачивая куда-нибудь,
одних обгоняя, другим уступая дорогу, смущенно отворачиваясь от
насмешливых глаз своих парижских ровесниц. Порой, проходя мимо
какого-нибудь магазина, он, словно не веря себе, дотрагивался до окна,
украшенного товарами, и пальцы ощущали прохладу стекла или осторожно,
незаметно, чуть-чуть касались ствола дерева на обочине тротуара - дерева,
которое помнило, должно быть, и коммунаров Парижа, и Гюго, и Золя. Может
быть, именно отсюда любовался Маяковский перспективой улочки, сбегавшей к
набережной Сены; может, именно здесь пришло ему в голову стихотворное
объяснение в любви к красивейшему городу мира. "Я в Париже, в Париже, -
шептал Озеров, - слышите, Петр Кузьмич, уважаемый директор! Вы думаете,
что я сижу сейчас у вас в Федоскине, а я шагаю по набережной Вольтера!"
сгружал на тротуар какие-то ящики.
заплатит.
они были водворены в профессорскую квартиру, ее хозяин, молчаливый старик
с седой эспаньолкой, не говоря ни слова, уплатил ему двадцать франков.
Озеров, как истый парижанин, не моргнув глазом выпил бокальчик чего-то
горячительного, но безвкусного, к тому же еще противно молочного цвета и
пахнущего анисовыми каплями. Но как это называется, спросить не рискнул. К
тому же шофер торопился:
Па-ри-же!" Домой он вернулся только к вечеру, истратив все свои франки. Он
съел кусок мяса в теоном кабачке у рынка, попробовал кавальдоса, который
оказался не вкуснее самогона, проехался на метро и добрый час отдыхал под
кронами Тюильрийского парка. Где-то на окраине у забора, оклеенного
афишами велогонок, он "вызвал" свою московскую комнату и повалился на
постель, даже не сняв ботинок, - так гудели ноги. И, уже засыпая,
вспомнил, что, пожалуй, никто и не заметил, как он появился в Париже и как
оттуда исчез.
"Окно" уже не удовлетворяло его: он стремился к открытой двери. И сезам
отворялся поочередно то в Риме, то в Лондоне, то на каналах Венеции, то на
пляжах Дубровника или Ниццы. Озеров где-то читал, что Валерий Чкалов
мечтал полетать, "вокруг шарика", имея в виду нашу планету. А Озеров
осуществил эту мечту без самолета, без риска и без гроша в кармане: добрый
джинн, к сожалению, не снабжал Аладдина валютой, а случаев, подобных
встрече с парижским шофером, увы, больше не было. Приходилось поэтому
сокращать свои прогулки по глобусу или закусывать, скажем, в лондонском
Гайд-парке на травке захваченными из дому бутербродами с любительской
колбасой. Однажды он угостил этой колбасой бродягу на побережье Тихого
океана, и тот объявил, что в жизни не ел ничего более вкусного. Колбасу
запивали краснодарским чаем из термоса, а в ответ бродяга попотчевал
Озерова пивом в закусочной мотеля на федеральном шоссе.
Однажды Озеров открыл ее в часы занятий в школе, когда у него не было
уроков. Он осторожно, стараясь, чтобы никто его не увидел, пробрался к
себе, закрыл дверь и начал волнующую игру с браслетом, когда тот, как
живой, отвечая на прикосновение пальцев, отдавал им свое тепло. Теперь
нужно было только указать точку на карте. Озеров задумался: города надоели
- вечная сутолока на улицах, бензиновая вонь, крикливая, как базарная
торговка, реклама. Может быть, в горы, на альпийские луга или вершины? Но
костюма нет подходящего: пиджак да рубашка - пожалуй, холодно будет. А
если в джунгли? Куда-нибудь в Индонезию или на Соломоновы острова? Но тут
же подумалось о разнице во времени, хотя он и не помнил точно, какая она,
- вдруг там уже поздний вечер? А на берегах Амазонки, пожалуй, даже ночь.
Лучше всего махнуть по Пулковскому меридиану в Экваториальную Африку.
Озеров попытался представить себе каргу африканского материка и сейчас же
запутался: где Конго, где Нигерия, - по памяти не сориентируешься. Еще
попадешь в Анголу, к португальским колонизаторам. Впрочем, Ангола,
кажется, много западнее, на Атлантическом побережье. Южная Африка не
манила. Из книг Озеров знал о вельде - степь, полупустыня, - в общем, не
очень интересно. Тут вспомнилась как-то прочитанная книга о путешествии по
Верхнему Нилу: леса, озера, болота - как раз то, что нужно. Озеров тотчас
же дал указание: где-нибудь у истоков Нила. Браслет в таких случаях, когда
указание не было точным, давал движущийся пейзаж.
красноватые отмели. Промелькнула лодка с неграми в белых рубахах. В
илистой пойме дремали неподвижные, как бревна, крокодилы. Вспучивались
пузыри в густом сером иле, что-то противно булькало. Мимо! В "окне"
показалось грязное озерко или большая заводь со скалистыми берегами; на
желтых камнях сидели незнакомые птицы. Озеров перемахнул на
противоположный берег, где деревья подымались словно из воды: их
обнаженные корни уходили в тихую рыжеватую муть. Он "подвигал" берег то
вправо, то влево в поисках прохода, и проход нашелся - даже не тропа, а
дорога, по которой сквозь заросли как будто тащили к берегу связку бревен.
"Слоновый водопой? - подумал Озеров. - А есть ли здесь слоны?" Географию
он знал плохо и раздумывать над этим не стал. Он только помедлил минут
пять, но в "окне" все было спокойно. Тогда он приблизил устье дороги,
перевел синеву рамки в оранжевость и вышел на берег неведомой и поэтому
уже манящей реки.
ощущение удивления и взволнованности, родственное тому, что он испытал во
время своей прогулки в Париже. Волновала необычайность самого приключения,
чудесная его основа, и это волнение, уже притупившееся в неоднократных его
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Шилова Юлия