начал медленно сворачиваться в ржавую трубу, точь-в-точь колено обычной
водосточной. Не дожидаясь дальнейших сюрпризов, Прохоров выстрелил из
обоих стволов. Я знал, что ружье у него заряжено крупной картечью, но она
прошла сквозь лист, ничего не изменив в его структуре. Будто бросили в
волка горсть песку.
Ржавая труба не слишком быстро, но и не слишком медленно наподобие лениво
летящей птицы ринулась мимо остолбеневшего Прохорова к стоявшему позади
Угличу. Тот даже выстрелить не успел, поднял двустволку прикладом вверх и
ударил в разворот багрово-пылающего листа. Приклад, как топор, расколол
лист надвое, и обе огненные половинки, скользнув по рукам Углича,
погрузились в черную жижу. Тотчас же вода закипела, вздымаясь двумя
фонтанами пара, как новоявленные гейзеры. Славка вскрикнул, выронил
двустволку, погрузил обожженные руки в болото. Но вода кругом была слишком
горячей.
- Назад! - крикнул Прохоров и помахал рукой: отступайте, мол. Я подхватил
Славку под руки, и оба мы, ковыляя кое-как на залитых грязью лыжах,
отступили метров на пятьдесят.
Обе половинки раскаленного листа сближались, соединяясь по разрыву, как
амеба. "Дальше! Дальше!" - кричал, отходя, Прохоров. Но сам он почему-то
отходил медленно, в руке у него чернел не то камень, не то деревяшка.
Лист, поднявшись из дегтярной жижи, согнулся и разогнулся, словно пробуя
прочность стыка. Он был совсем такой же, как и десять минут назад, когда
его расколол приклад Углича.
И тут Прохоров швырнул свой черный, похожий на камень предмет прямо в
центр огненного листа, одновременно плюхнувшись в болотную грязь. Грохот
взрыва ударил в барабанные перепонки. Прохоров уже стоял на лыжах, а
пылающего листа словно и не было - только плавали кругом какие-то рыжие
тряпки. Но они медленно подтягивались друг к другу. Казалось, их
стягивала, точно магнит, какая-то неведомая сила, и с каждой минутой лист
постепенно собирался из лохмотьев и вскоре вырос до размера половичка,
какой обычно кладут у входной двери в квартиру.
- Это "лимонка", - пояснил Прохоров. - Сберег после войны на всякий
случай. Мало ли что на охоте бывает...
- Этого зверя и "лимонка" не берет, - сказал я. - Потопали-ка домой
скорее, пока он не склеился. А Славку в больницу придется отправить. Руки
здорово обожжены.
Возвращались молча. Углич стонал, то и дело останавливаясь и опуская руки
в холодную жижу болота. Шли долго, поминутно оглядываясь, не преследует ли
огневка. Но она не появлялась. Наконец добрались и до подводной хребтины
тропы. Только тут Прохоров спросил:
- Что ж делать будем?
- Телеграфируем в Новосибирск.
- Там уж знают. Еще до вашего прихода все болота кругом на вертолетах
обследовали. Ничего не нашли.
- Теперь уже не искать надо.
- А что? Газом травить?
- Не знаю. Может, и газом.
О клещах мы забыли. Появился враг пострашнее... То он возникал у кромки
болота в совхозе "Ермак", то совсем рядом с нашей деревней на лесной
пасеке. В совхозе два багровых листа сожгли трактор. Причем, по
свидетельству очевидцев, вспышка горючего не принесла им никакого вреда:
огневки вынырнули из пламени, как купальщики из бассейна. На авторемонтном
дворе, когда они налетели, народу было немного, да и те разбежались кто
куда. А непонятные создания, покружившись над ожидавшими ремонта машинами,
слизнули на лету дремавшего на солнце пса, кур и скрылись на болоте. На
пасеке огневки - их было уже три - учинили форменный разгром. Все ульи
были сожжены целиком, а пчелы исчезли, словно их ветром сдуло. Пасечника
спасла сетка, коснувшись которой огневки почему-то отступили, только
слегка оплавили металлические прутики. Но самого пасечника из-за ожогов на
лице вслед за Угличем пришлось отправить в больницу.
Я жил у Прохорова, вместе с ним волнуясь и нервничая в ожидании ответа на
мою подробную телеграмму в Новосибирский академгородок. Ответ не заставил
себя ждать. Уже на другой день после налета огневок на пасеку на лужайке у
сельсовета опустился вертолет со странным грузом - огнетушителями. Груз
сопровождал завхоз экспедиции Панкин, обогнавший ученых, застрявших где-то
по пути из-за нелетной погоды.
Мы, естественно, заинтересовались.
- Зачем огнетушители?
- Лучший вид оружия. Проверен в Англии. О хейлшемском метеорите слыхали? -
И Панкин рассказал нам о судьбе внеземной жизни, погибшей от огнетушителя
английского школьника.
- Что же будем делать? - повторил свой вопрос Прохоров.
- Ждать, - решил Панкин.
- Кого?
- Экспедицию. Ученые, думаешь, зря едут?
- Пока ученые едут, нас с тобой эта пакость одолеет. Летит и летит. Управы
на нее нет.
- Есть управа, - вмешался я. - Зря, что ли, прислали эту кучу
огнетушителей? Знали что делали. Ну, а у нас выхода нет. Чем скорее
начнем, тем меньше жертв.
- Не дам, - запротестовал Панкин. - Отвечать будете.
- Ответим, - сказал Прохоров, - а мешкать нельзя. Завтра с утра и начнем.
Десяток лыж в деревне найдется. Охотники тоже.
К вечеру, когда на дороге нашли полурасплавленный велосипед
Вальки-почтальонши и ее саму в бессознательном состоянии, Панкин
капитулировал.
- Ладно. На мой страх и риск. Берите. Только и я с вами.
Сафари с огнетушителями
На рассвете к подводной тропе вышли семеро охотников во главе с
Прохоровым. У каждого под локтем болтался на охотничьем ремешке
огнетушитель. Кто посильнее, взял два.
- Сафари на Венере, - сострил Панкин.
Никто не откликнулся. Только Прохоров, нащупав ногой тропу в осоке, сурово
погрозил пальцем.
- Придержи язык, парень. Не на волка идем.
Болото встретило нас тем же сизоватым туманом, пронизывающей до костей
сыростью, ядовитой зеленью осоки и дегтярной водой в широких, как пруды,
бочажках. Пахло тиной и тухлыми яйцами.
- Сероводород, - пояснил всезнающий Панкин.
И опять никто не откликнулся. Только чмокали, тяжело разбрасывая грязь,
сапоги, осторожно ступавшие по узкой хребтине тропы. Огневки не
показывались. Или улетели, или спали где-нибудь в кипящей воде. Мы шарили
глазами по сторонам, пытаясь отыскать в рассеивающемся тумане следы этих
диковинных гейзеров, пока Прохоров, возглавляющий нашу цепочку, не крикнул:
- Справа кипит!
Я увидел то же самое, что и в первый раз: ржавая вода в бочажке кипела,
как в чайнике, а затем что-то свернулось трубкой и двинулось к нам над
стрелками опаленной осоки, словно на воздушной подушке.
Прохоров замешкался, но шедший за ним по пятам охотник успел нажать боек
огнетушителя. Струя пены ударила прямо в центр огненной трубки. Она
съежилась, сморщилась, сломалась, как смятая в руке сигарета. Пена
буквально съедала самую ткань огневки. То, что могло стать
огненно-багровым листом, потонуло в ржавой воде, словно старая грязная
тряпка. Даже вода нигде не вспузырилась.
- Клево, - сказал охотник.
Настроение у всех поднялось. Прошлое ощущение беззащитности как рукой
сняло. Уже не подводный горбыль тропы откликался на каждый шаг наш, а
прогибавшиеся в холодной грязи самодельные лыжи-плетенки, да и близость
острова уже ощущалась и в густоте окружающего тумана, как бы собирающегося
сюда со всего болота, и в более частом кустарнике на кочках. Но ничто не
выдавало присутствия поджидающего нас зверя. Да и можно ли было назвать
это нечто зверем? Кто знает, может быть, на неведомой нам планете то был
растительный организм вроде летающего цветка-мухоловки. Огонь внутри? А
разве наша крапива" не обжигает? Только природа ожога и его сила сделали
эту летающую крапиву смертельно опасной.
Остров на болоте - клочок торфяной суши, окруженный вязкой ржавой топью с
проплешинами осоки и ряски, яркой даже в эти белесые утренние часы. Солнце
уже взошло, хотя из лесу его видно не было, но в хлопьях тумана на берегу
уже проступали переплетения кустарника, почти черного по сравнению с
болотной зеленью. Болото мелело, теряло вязкость, плетеные лыжи уходили
под воду. Прохоров снял их и стоял по колено в грязи.
- Лыжи оставим вон на той горбинке, - он указал на полосу подсохшей рыжей
грязи, полого подымающейся за его спиной к кустам, цеплявшим туман, как
новогодняя елка вату.
- Отсюда начнем, сюда и вернемся. Пойдем в растяжку, полукольцом, как на
зверя. Ничего не пропускай, какая бы пакость ни встретилась. Любую туши.
- А ежели не горит? - спросил кто-то.
- Все одно пропенивай.
Мы ринулись напрямик сквозь кусты, ломая и раздвигая их. Никакой внеземной
жизни кругом - только цепкий таежный кустарник, продираться сквозь который
с нашим необычным охотничьим снаряжением было адски трудно. Казалось, мы
преодолевали проволочные заграждения на особо укрепленном участке. Все
молчали, будто боясь неосторожно вырвавшимся словом насторожить врага.
И лишь тогда, когда кусты расступились под напором замшелых елей и
лиственниц, Прохоров, тяжело вздохнув, проговорил:
- Не пойму что-то.
- Чего именно?