ведром и этими малолетними ихтиандрами.
росил старший, а младший, уцепившись ручонкой тому за трусы,
все время шумно шмыгал кнопочным носом и, не жалея нежный
орган обоняния, нещадно его сминая, утирал свободной ла-
донью.
понравилась просьба. Собственно, не сама просьба, а та изящ-
ная форма, в которую облек ее семилетний проситель. - Я, по-
нимаешь ли, пейзажист, а не портретист... - сказал и спохва-
тился: не поймут. Объяснил: - Я пишу - ну рисую - природу.
Лес там, речку, домики всякие, коровок, - он слышал где-то,
что уменьшительно-ласкательные суффиксы в разговоре с детьми
способствуют взаимопониманию. - А людей, брат ты мой, не
люблю... - Поправился: - В смысле: рисовать не люблю.
Вадима.
лю. Ну как тебе объяснить?.. Ты в школе учишься?
вы там пишете? - ты любишь?
нравился: этакий Песталоцци. - А считать? Арифметику?
се, да и не знал: с тех реликтовых пор, как он сам перебрал-
ся во второй и пошагал дале. Министерство просвещения не
дремало; программы, говорят, чуть не ежегодно меняются.
Писать и считать не любишь. Но умеешь: приходится. А любишь
физкультуру. Так и я. Природу рисую с удовольствием, а людей
не хочу.
вздохнул. - Значит, не нарисуете?
донь молчаливого соплячка от собственных трусов и бережно
сжал ее в своей. - Ладно?..
траве: у младшего только голова торчит из-за зеленой стены,
качается из стороны в сторону, а старший на бегу склонился
над ним, шепчет чего-то: может, про неумелого дядю-художни-
ка, не любящего людей рисовать. А дядя-художник уже забыл о
собеседниках, развернулся к этюднику, карандашом на картон
замахнулся... И вдруг обмер. Натуры не было.
Кусты и деревья, намечающие извилистую ленту реки, росли
по-прежнему. Линия электропередачи исправно гнала ток по
проводам откуда-то куда-то. Строения на горизонте виднелись.
А вот цветы - центр этюда! - исчезли. Напрочь. Как не цвели.
глаза потереть - скорее машинально, чем по необходимости: на
зрение не жаловался. Но вовремя опомнился, крутанул голову
назад: где эти двое? А двоих-и след простыл. Исчезли в траве
по всем законам диверсионных действий.
разведчики или - что понятнее и удобнее Вадиму - мерзкие
шпионы-провокаторы отвлекли его внимание, затеяли глупый и
долгий разговор, а основные силы врага втихую оборвали цве-
ты.
Они, что ли; наняли? Ирокезов, делаваров, сиу? Вожди красно-
кожих, черт бы их побрал...
дой, тут видна рука (вернее - голова!) талантливого органи-
затора. Мыслителя. Кто он? Один из "адидасов"? Вряд ли...
Нахальны, самоуверенны, балованны. Девица и мальки отпадают,
очевидно. Значит, есть еще кто-то. Мозг клона. Посмотреть,
бы на него...
дется, Вадим не сомневался. Нас много, сказал "адидас". Шес-
теро известны. Кто еще? И что ждет его через час? вечером?
завтра?..
диму не нравилось.
росли цветы. Заметно было, что росли. Диверсанты не просто
сорвали их - нахально и торопливо, но аккуратно срезали
стебли - вон, срезы какие ровные! - и унесли с собой. Поста-
вят дома в вазы с водой на радость бабушкам и дедушкам: дес-
кать, какие внучата заботливые. И не без чувства прекрасно-
го...
картону. Сам толком не понимая, кому и что он доказывает,
писал этюд без цветов, хотя ради них сюда и пришел. Будь он
менее зол, подумал бы, проанализировал бы свое дурацкое по-
ведение, пришел бы к ясному и грустному выводу, что его
тридцать ничем не отличаются от Их пятнадцати. Или даже се-
ми. Что упрямство сродни глупости и давно следовало бы сме-
нить место, не терять время, не расходовать дефицитные крас-
ки. Но злость слепа, и Вадим не желал размышлять, яростно
шлепал кистью по картону, писал этюд под названием "Пейзаж
без цветов". Злость работе не мешала, и этюд, как ни стран-
но, получался.
дать, поначалу думал только о мести. Просто жаждал отмщения.
Можно было поймать кого-нибудь (например, "адидасов") и от-
лупить безжалостно. Или связать и раскрасить гуашью. Можно
было пойти к родителям доморощенных ирокезов и нажаловаться.
Можно было...
взрослого и мудрого человека - Вадим скоренько определил: не
обращать внимания. Терпеть и быть тем не менее начеку. Пусть
их... Наиграются - и надоест.
и, неожиданно довольный работой, "почапал" домой. После обе-
да гулял по окрестностям, искал натуру для будущих этюдов.
Все время, однако, был в напряжении: ждал подвоха. Или Они
выдохлись, или в Их планы не входили тотальные действия, но
во время прогулки ничего не случилось, и Вадим счастливо -
он уже так считал! - вернулся на дачу, когда стало смеркать-
ся, попил чаю с клубничным вареньем, найденным в шкафу, пос-
мотрел по старенькому дедовскому "Рекорду" программу "Время"
и молодежную передачу "А ну-ка, девушки!" и завалился в пос-
тель. Утро вечера не дряннее - старая поговорка, переделан-
ная Вадимом на новый лад, как нельзя лучше подходила к ситу-
ации.
робно и жутко. Подумалось: закрыта ли дверь? Помнится, запи-
рал на щеколду... Но не полезут же Они в дом в конце кон-
цов?.. Тут он Их всех, как котят, переловит и хвосты откру-
тит. Вадим в темноте сладостно улыбнулся, представив, что
Они сглупили и посягнули на него - спящего и якобы беззащит-
ного. То-то будет шуму...
сон (это у него быстро выходило, снотворных не держал), как
вдруг услыхал странный, пронзительно-протяжный вой. То есть
вой этот Вадиму спросонья показался пронзительным, а когда
он, резко поднявшись в постели, прислушался, то понял, что
воют не так уж громко и, главное, где-то совсем рядом.
нывно тянул одну плачущую протяжную ноту: у-у-у-у-у...