Чтение 3–й страницы книги ~Хорошо быть генералом~

- И я туда, - сказал Истомин.

- Значит, нам опять по пути, - сказала Анюта.

Но Истомин счел необходимым уточнить:

- Временно.

Свою первую жену Анюту он не видел годков эдак шестнад-
цать, а то и больше, - словом, с тех пор, как их спонтанный
молодежный брак захирел и угас, не просуществовав и пары
лет. Анюта где-то безвестно инженерила, и никаких сведений о
ней Истомин не искал.

А ведь было: дворец на Грибоедова, марш Мендельсона,
вспышки блицев, ликующие родственники, ананасы в шампанском
и мороженое из сирени...

Любопытно все же: как она сейчас выглядит, Анюта его по-
лузабытая?..

А вот как она и выглядит: фирмовые джинсики, синие крос-
совки "Адидас", тонкий свитерок, скрывающий всякое присутс-
твие груди, а вот лицо уже тронуто временем, вот уже морщин-
ки от глаз побежали, вот уже шея над свитерком неважно выг-
лядит - измято, хотя глаза, макияж, руки, фигурка - все
тип-топ, все на среднестатистическом уровне, все оптимально.

Опять-таки любопытно: а сколько ей сейчас лет? Тридцать
семь, кажется, она на три года моложе его самого...

- Как ты живешь, Истомин? - спросила Анюта.

- Я живу разнообразно, но в целом хорошо, - ответил Исто-
мин. - А ты как?

- Поговорим сначала о тебе.

- С чего бы мне такое преимущество? - раскокетничался Ис-
томин, покачивая рулем, поигрывая брелоком для ключей, пог-
лаживая рукоятку переключателя скоростей, вставляя в магни-
тофон кассету.

И тотчас же от заднего стекла, из стереоколонок сладким,
почти детским голосом тихонько запел о любви заокеанский шо-
коладный кумир молодежи, чья слава, говорят, понемногу зат-
мевает некогда вселенскую славу знаменитых английских "жу-
ков".

- Когда это ты отказывался от преимуществ? - удивилась
Анюта. - Что-то не припомню...

- Ты меня не видела сто лет. Я изменился, повзрослел сна-
чала и постарел потом. Я непрерывно отказываюсь от лишних
преимуществ, я не ищу их, я скромен в быту.

- Ты, может, и постарел, - грустно сказала Анюта, - но
совсем не изменился. Как был ерником, так и остался им. Что
это, Истомин? Защитная реакция?.. Но от кого тебе защищать-
ся, Истомин? От меня? От меня не надо защищаться. Меня же
нет. Я миф, фантом, облако в джинсах. Будь самим собой, Ис-
томин, пока нам по пути.

- Временно, - опять уточнил Истомин.

- А я и не посягаю на вечность. Я сойду, когда буду не
нужна тебе.

- Разве ты нужна мне? - раздражаясь и поэтому грубо спро-
сил Истомин.

- Иначе ты бы меня не посадил в машину.

- Я тебя посадил потому, что ты голосовала.

- А я голосовала, потому что ты _хотел_ меня посадить...
Пустой разговор, Истомин, сказка про попа и собаку. Не будем
терять времени, скоро Загорск, а у меня еще расчетов куча.

И вправду, краем глаза заметил Истомин, мимо мелькнул
указатель поворота к населенному пункту Радонеж.

- Каких расчетов? - поинтересовался Истомин.

- По проекту. Моей группе через месяц сдавать проект, за-
казчик торопит, Болдырев больной, Чижова опять в декрет уш-
ла, работать не с кем, кручусь, как заведенная...

- Куда же ты едешь?.. Сидела бы, считала.

- Я никуда не еду, Истомин, пойми ты наконец и говори
быстрее, что тебя мучает?

- Ничего меня не мучает. С чего ты взяла?

- Хорошо, я буду задавать конкретные вопросы. Ты вежливый
человек, Истомин, ты ответишь женщине.

- Спрашивай, женщина, - усмехнулся Истомин, почему-то
поддаваясь ее напору, вступая в какую-то придуманную ею иг-
ру, в эту, конечно же, абсолютно не нужную Истомину игру,
но...

Ах, это осторожное "но"! Все сверхразумные аргументы лег-
ко подвергнуть сомнению, если в конце любого утверждающего
предложения (или утвердительного? - автор забыл, как пра-
вильно...) поставить не точку, а запятую и следом - "но".
Вот так: курить, естественно, вредно, но... Или: бег трусцой
укрепляет здоровье, но... И так далее, продолжайте сами.

- Ты женат?

- Разумеется. Четырнадцать лет уже. Сыну - тринадцать.

- Ты спокоен дома? Заметь, я не спрашиваю - счастлив, я
спрашиваю - спокоен...

- Странный термин...

Истомин подумал, впрочем, что не такой уж и странный.
Скорее, точный. Счастье - понятие расплывчатое, строгого оп-
ределения ему не существует. Как в философии: абстрактная
категория... Кстати, вот и определение: счастье - это по-
кой... Покой нам только снится... Банальная фраза эта, дав-
ным-давно украденная у Блока, почему-то на секунду расстрои-
ла Истомина, и что-то уже кольнуло в левой стороне груди -
не сердце, нет, а будто электрической иголочкой кто-то прит-
ронулся... Спокоен?.. Нет, конечно! Скорее наоборот: он не-
понятно почему напряжен, словно ждет откуда-то подвоха, уда-
ра, каверзы какой-нибудь... Примеры? Да мильон! Иной раз на-
меренно не хочет заглянуть в дневник к сыну. А вдруг там
двойка?.. Придется что-то говорить, раздражаться, закипать
от молчаливого упрямства сына, от непонимания им простых ис-
тин... Для кого простых? Для него, Истомина? А если для три-
надцатилетнего сына они - _не истины_? То-то и оно... Или
опять-таки с раздражением порой ловит себя на мысли, что вот
он дома, а жены нет, и она не где-нибудь - у подруги там или
у любовника, а всего лишь на своей распрекрасной работе, но
горит и ликует, как у любовника, ставит общественное выше
личного. И, между прочим, не проверяет у сына дневник...
Спокоен он... Как же...

- Тогда второй вопрос, - быстро сказала Анюта.

- Постой, я ж не ответил.

Истомин пришел в себя, как вынырнул из-под воды: даже в
ушах звенело.

- Почему же?.. Все очень-очень понятно... Скажи, а твоя
жена спокойна?

Заладила: спокоен, спокойна...

- Абсолютно! - сказал так поскорее, чтобы не думать, не
анализировать суть, зря не мучиться. А Анюта заметила.

- Вот и врешь, - спокойно сказала она. - Жить с тобой -
сплошная нервотрепка.

- Ну уж!.. - Истомин отлично знал, что он не сахар, но
сей факт его не тяготил, он даже в меру гордился им: вот мы
какие непростые, какие мы сложносочиненные. - И потом: ты-то
что волнуешься? Ты свое со мной отжила. Или отмучилась, а,
подруга?..

- Отжила... - эхом повторила Анюта.

- Слушай, - окончательно обозлился Истомин, - если ты
помнишь, не я от тебя ушел, а ты от меня. Собралась, сказала
"прощай!" и пошла к мамочке. А я остался. Один, между про-
чим. И ведь звонил тебе, говорил: не дури, вернись. А ты?

- А я не вернулась.

- Почему?

- Ты не хотел.

- Ты что, дура? Я же звонил...

- Истомин, перед кем ты ломаешь комедию? Передо мной? Не
надо, я театр не люблю. Разве что перед собой... Ты ведь не
жил со мной, ты _существовал_, ты тяготился и домом, и мной,
и мамой - она умерла в прошлом году, - ты придумывал любой
предлог, чтобы уйти. И все бы ладно: ну не нагулялся мужик,
молодость в нем играет, но зачем ты на меня давил?

- Я тебя давил?! Окстись, подруга!

- Давил, Истомин. Ты разогнал всех моих друзей: они тебя
не устраивали, они были для тебя примитивными, они ходили в
походы и пели у костра песни, которые ты не понимал. Ты не
дал мне пойти в аспирантуру: женщина не должна быть слишком
занятой, любая эмансипация, по-твоему, имеет границы. Ты от-
нимал у меня дело, но ничего не давал взамен. Ни себя не да-
вал, ни дома... В самом деле, Истомин, зачем ты заставлял