Чтение 3–й страницы книги ~Человек, который не мог творить чудеса~

- Пока. Потом объяснят. В крайнем случае спроси какого-нибудь
ассистента у себя на кафедре.

Сузи вышла, еще раз повторив, что ей очень страшно.

И свеча потухла.

- Удобно, - зевнул Вэл, поворачиваясь лицом к стене. - По крайней мере,
не надо вставать.

Но тотчас же зажглась электрическая лампочка в цветной розетке на
потолке.

- На этот раз, кажется, чудеса районной электросети. Все-таки придется
встать, - сказал я и выключил лампочку.

Но не успел дойти до койки, как она снова зажглась без участия
выключателя.

- Чудеса продолжаются, - иронически заметил Вэл, - и ведь самое
страшное, что они не дадут нам спать.

- А мы перехитрим их.

Я опять встал, повернул свечу фитилем в подсвечник и вывернул лампочку,
положив ее на стол. Но едва лег, как она уже совсем волшебно зажглась на
столе, не соединенная с сетью.

- Удольфские тайны, - удивленно повторил Вэл и, как мне показалось,
даже не без удовольствия. - Кто-то в округе проводит опыты с
беспроволочной передачей электроэнергии. Надо бы ему помешать. - Он сунул
чудесно светящуюся лампочку в ящик стола и прильнул глазом к щелке между
крышкой и ящиком. - Светится. Но спать можно.

Так мы и заснули, перехитрив всех удольфских волшебников. О чудесах
сговорились молчать и хорошо сделали, потому что ни хозяева, ни прислуга
их не подтвердили. Свечи и лампочки у них загорались и гасли без всякого
волшебства, и ночь прошла спокойно, без гроз и молний.

А на следующий день, вернувшись в Лондон, я набросился на утренние
газеты и перелистал их с сугубым разочарованием. Ни "Таймс", ни "Гардиан",
ни утренние выпуски радио ни словом не обмолвились о зеленой молнии.
Только в "Дейли миррор" на пятой или шестой странице приютилась крохотная
заметка о метеорите, замеченном в полете и сгоревшем в атмосфере где-то
над южной Англией. О зеленом тумане не было сказано ни слова. Должно быть,
он не распространялся дальше коттеджа Доуни на Саутгемптонской дороге.

Сузи я не нашел, а Вэла застал за ленчем в маленьком кафе близ
университета. Разочарование мое его никак не задело: подумаешь, событие -
гроза без дождя и молния без грома. Пусть этим занимаются метеорологи, а у
него есть дела поважнее, в частности отношение Бен Джонсона к Флетчеру и
Марло. Мне же, по его мнению, как ассистенту кафедры, и совсем не подобало
заниматься разгадкой удольфских тайн: оставим чудеса со свечкой и
лампочкой физикам и электрикам.

Я робко сопротивлялся:

- Я приемлю чудеса только в цирке, а чудеса без участия иллюзиониста
меня пугают.

- А ты уверен, что это чудеса, а не опыты?

- Чьи?

- Узнаем у Сузи. Она докопается.

Но Сузи не докопалась, докопался я.

3. ОРЛЯ

Спал я плохо. Три раза просыпался, разбуженный одним и тем же кошмаром.
Вернее, схожим по смыслу.

Сперва я увидел улицу, запруженную народом. Ни одного авто и омнибуса.
Только стоящие плечом к плечу люди. Мужчины. Одинаково стриженые головы и
черные пиджаки. И запрокинутые кверху лица, обращенные ко мне. Затем, как
в кино, когда камера наезжает на объект съемки, улица выросла и
приблизилась. Лица придвинулись вплотную и стали одним лицом. Моим лицом,
размноженным тысячи раз. Тысячи моих глаз вопрошали меня о чем-то
серьезном и страшном.

О чем?

Я проснулся, сел на постели и замер в темной тишине комнаты. Гулко
пробили каминные часы один раз. Час ночи. Стараясь не вспоминать о
нелепом, но почему-то пугающем сне, я прислушался к привычной тишине ночи,
но, кроме тиканья часов, ничего не услышал. "Приснится же такое", -
успокаивающе подумал я и снова заснул.

И вновь я увидел улицу, только ночную, пустынную, освещенную лишь
тусклыми пятнами света от невидимых фонарей. Одинокая фигура незнакомца
двигалась мне навстречу, и мы, не сворачивая, столкнулись лицом к лицу. И
опять я увидел свое лицо с холодно вопрошающими глазами.

Кто-то из нас сказал:

"Близость должна быть совершенной и полной".

И мы шагнули друг в друга, как в туман, в ночь, в темноту, оформленную
смутными очертаниями моей спальни. Я понял, что проснулся.

Часы пробили три раза. Значит, ночь еще не кончилась. Из полуоткрытого
окна несло лондонской ночной сыростью. Я вдруг озяб и глотнул прямо из
бутылки бренди, стоявшей рядом на столике. Закурил, затянулся и подумал
традиционно: что, мол, сей сон означает? Но раздумывать не стал:
сонливость успокаивала и звала к дремоте.

Третий сон подытожил первые два.

Я стоял у большого овального зеркала, освещенного двумя трехсвечными
канделябрами по бокам, и всматривался в свое зеркальное отражение. У него
не было ни глаз, ни ушей. Только в глазницах сверкали зеленые искры.

"Мне нужны твои глаза, чтобы видеть то, что ты видишь, - сказало оно, -
твои уши, чтобы слышать то, что ты слышишь, и твоя кожа, чтобы ощущать
тепло или холод прикосновения. Мне нужен твой мозг, чтобы восхищаться тем,
что тебя восхищает, страшиться того, что страшит тебя, и удивляться тому,
что тебя удивляет".

И я в третий раз проснулся, отметив про себя, что литературный штамп "в
холодном поту" не так уж далек от истины. Лоб у меня был холодный и
влажный. А будильник истошно звонил о том, что пора начинать еще одно
утро.

Я принял душ, оделся, приготовил наспех яичницу с беконом и вдруг,
случайно взглянув на книжную полку, заметил что-то неладное. В первый
момент я даже не сообразил, что именно, и только потом дошло: мраморный
бюст Шекспира наверху исчез. Я вспомнил, что еще вчера вечером я видел
его: доставал с верхней полки роман шекспировского современника Роберта
Грина "Крупица здравого смысла, купленная миллионами раскаянии". Я даже
подумал при этом, что хорошо бы все-таки стирать пыль с бюста - стоит
высоко, миссис Соммерфилд, убиравшей мои комнаты, трудно до него
дотянуться. Но куда же он все-таки делся? Тяжелая штуковина, которую
запросто и не сдвинешь. И кто снял? Кроме Розалии Соммерфилд, ко мне никто
не входил.

Я вышел в коридор и громко позвал миссис Соммерфилд, жившую рядом.
Минуту спустя она появилась, кутаясь в теплый стеганый халат.

- Что случилось, сэр?

Я показал на верх полки с книгами.

- Вы куда-нибудь убрали его?

Она не поняла.

- Что именно, сэр?

- Шекспира! Мраморный бюст, который стоял на полке.

- Я никогда не дотрагивалась до него, сэр, - сказала она с
достоинством.

- Может быть, он упал и разбился?

- А с какой стати я бы стала это скрывать? - В словах ее уже прозвучали
нотки закипавшего раздражения.

- Но я еще вчера вечером видел его на месте.

Розалия Соммерфилд выпрямилась, как стальная пружина.

- Вы, кажется, подозреваете меня, сэр?

- Что вы, миссис Соммерфилд! Я, право...

Но она не дала мне закончить:

- Только у вас и у меня есть ключи от ваших комнат. Поэтому я требую
вызвать полицию. Кстати, сержант Филби еще не ушел на работу.

Полицейский сержант Филби жил в угловой комнате по коридору и вошел ко
мне в полной форме, но явно смущенно и неохотно.

- Леди уверяет, что вы хотите сделать заявление, сэр. Я не на работе,
но могу принять его, если желаете.

- Я не собираюсь делать заявления, Филби, - сказал я поспешно. - Ничего
серьезного не произошло. У меня ни к кому нет никаких претензий.

- Второй ключ от этой квартиры у меня, сержант, - вмешалась настойчиво
Розалия Соммерфилд, - а со вчерашнего дня у мистера Клайда посторонних не
было. Следовательно, подозрения в краже или уничтожении мраморного
Шекспира падают на меня. Но я вчера полночи просидела у миссис Уинтон из
двенадцатого номера: у нас у обеих бессонница и мы до трех часов ночи
раскладывали двойной пасьянс Марии-Антуанетты. Сами понимаете, сержант,
что после этого я не могла беспрепятственно и незаметно проникнуть к
спящему мистеру Клайду и бесшумно унести статую с книжной полки, да еще у
самого потолка. Настаиваю, чтобы мои показания были занесены в протокол.

- Миссис Соммерфилд! - взмолился я.

- Где именно стояла статуя? - спросил Филби.

Я взглянул на полку и обмер: бюст Шекспира стоял на своем месте.

Что произошло дальше, нет смысла описывать. Филби веселился, а Розалия
выговаривала мне тоном королевского прокурора:

- Ваши трюки, сэр, можете показывать в цирке. Но я сдавала комнаты
ученому, а не фокуснику.

А мне было совсем не смешно. Я стоял неподвижно, тупо соображая: что,
что, что же произошло? Может быть, мы с Розалией стали жертвой обмана
зрения, оптического фокуса, причудливой игры утреннего света на запыленном