чернота сплошная - тихо оборачивается, а ты, значит, под легкой балдой в
кресле вроде бы один на всей Земле и ни хуя тебе, жалкой твари, не надо. И
вдруг светать начинает. Пути Млечного не видать, розовеет по краям.
Хитрожопый аппарат какой-то! Потом часы бьют: бам-бом! Зеваю. Шесть часов.
Скорее бы утро и снова на работу! Слава богу, думаю, не на нарах я лежу и
не надо, шеломку похлебавши, пиздячить на вахте, как курва с котелками...
Поддал я еще в баре на радостях от прибавки и попер к бывшему
международному урке, а у него в буфете хуй ночевал, пришлось бежать в
гастроном. Ну, захмелел урка, завидует мне и велит не трепаться, чтобы не
пронюхал всякий студент-хмырь.
борта к борту, как в кузове, жареные гвозди пересыпаются. Кизма на меня
полкана спустил, кричит: "Вы задерживаете важный опыт!", а около прибора,
от которого пар идет, бегает академик в черной шапочке и розовые ручки
потирает.
дрожит, хоть бацай на балалайке, а кончить никак не могу, дрожу, взмок
весь. В дверь Кизма стучит, думает, я закимарил с похмелья, и спрашивает:
"Скоро получу препарат или не скоро?" У меня уж руки не поднимаются, и
страх подступил. Все! Увольняй, бляди, без выходного пособия - пропала
малофейка! Открыл двери, зову Кизму. Так и так, что хочешь делай, -
сухостой у меня, никак не кончу. Академик просунул голову и говорит: "Что
же вы, батенька, извергнуть не можете семечко?"
уволиться, и тут вдруг одна младшая сотрудница, Влада Юрьевна, велит Кизме
и академику: "Коллеги, пожалуйста, не беспокойте реципиента!" то есть
меня. Закрывает дверь.
кирюха, собственной рученькой берет меня вполне откровенно за грубый,
хамский, упрямую сволочь, за член. И все во мне напряглось и словно кто в
мой позвоночник спинной алмазные гвоздики забивает серебряными молоточками
и окунает меня с ног до головы в ванну с пивом бочковым, и по пене красные
раки ползают и черные сухарики плавают. Вот, блядь, какое удовольствие!
сдержать себя не могу, заскрипел зубами, изогнулся весь и заорал. Потом
мне уже рассказывал Кизма, орал я секунд двадцать так, что пробирки
звенели и в осциллографе лампочка перегорела от моей звуковой волны. А сам
я полетел в обморок, в пропасть. Открываю глаза - свет горит, ширинка
застегнута на все пуговицы, в голове холодно и тихо, и вроде бы набита она
сырковой массой с изюмом. Очень я ее уважаю. Никакого похмелья нет.
которого пар идет, колдует и напевает: "...а вместо сердца - пламенный
мотор". Ну как не уважать себя в такую минуту!? Я и уважал. Вдруг что-то
треснуло, что-то открыли, гайки скинули, академик крикнул: "Ура!",
подбежал ко мне, руку трясет и говорит:
человеческого племени на другой планете! Каждый ваш живчик пойдет в дело!
В одном термосе - народ, в двух - нация! А может, наоборот. Сам черт не
разберется в этих сталинских формулировках. Поздравляю! Желаю успеха! - и
убежал.
дрочила. А, оказывается, вот что: мою наизлейшую малофейку погружали в
разные жидкие газы, замораживали, к ебаной бабушке, в камень, ну и
оттаивали. Оттают и глядят: живы хвостатые или нет. А в них гены
затасованы. Никак газ не могли подобрать и градусы. И вот - подобрали. И
что же? Ракет тогда не было, а Кизма мечтал запустить мою малофейку на
Андромеду, и, в общем, я в этом деле не секу, посмотреть надо, что выйдет.
Понятно? Ты ебало не разевай. Еще не то услышишь... Они попали бы на
Андромеду, и в стеклянном приборе, как в пузе, забеременели бы. Через
девять месяцев - раз и появляются на Андромеде живехонькие николаи
николаичи. Штук сто сразу, и приспосабливаются, распиздяи, к окружающей
среде. Не поверишь? Мудило! А ты купи карпа живого, заморозь, а потом в
ванну брось, он и оживет.
хотя нет... Сначала я говорю: "Дайте взглянуть хоть краем глаза на этих
живчиков". Пристроил шнифт к микроскопу, гляжу. А их видимо-невидимо.
Правда, что народ или нация, и каждый живчик в ней - николай николаевич.
Надо бы, думаю, по пизде на каждого, но наука еще додумается. Вот тут
приходит академик и говорит: "Вы, батенька, уж как-нибудь сдерживайте
себя, не рычите, не орите при оргазме, а то уж по институту слух пополз,
что мы вивисекцией занимаемся. А времена, знаете, какие? Мы - генетики -
без пяти минут враги народа. Да-с, не друзья, а враги. Сдерживайте себя.
Трудно, по себе помню. Но сдерживайте, скрипите хотя бы зубами".
зарождаются.
зубами и ждут самонарождения глистов в своих прямых кишках. По теории
вероятности успех обеспечен. А еще лучше вставьте им в анусы по зубному
протезу. Так будет ближе к глистине... Шарлатаны! Варвары! Нахлебники!
Враги народа! - тут академик закашлялся, побледнел весь, глаза закатил,
трясется, вот-вот хуякнется на пол, я его на руки взял.
как на утюг, разглаживайте морщинки!
слово.
ну мы и ебанули за успех науки. Академик захмелел и кричит, что не страшна
теперь человечеству катастрофа, и что если все пиздой накроются и
замутируют, то моя сперма зародит нового здорового человека на другой
планете, а интеллект - дело наживное, если вообще он человеку нужен.
Потому, что хули от него, кирюха, толку, от интеллекта этого? Ты бы
поглядел, как ученые хавают друг друга без соли, блядь, в сыром виде,
разве что пуговички сплевывают. А международное положение какое? Хуеватое,
вот какое! У зверей, небось, львов или шакалов, даже у акул, нету ведь
интеллекта. Ладно, прости за лекцию. Пей! А радиация, блядь! Из-за
радиации, знаешь, сколько импотентами стали? Хорошо, у меня иммунитет от
нее, суки позорной.
хавишнике на диванчик, а член не встает. Дрочу, дрочу, а он не встает. От
рук отбился, гадина, совсем, заелся, пропадлина козырная. А дело было
простое. Я же все воскресенье про Владу Юрьевну мечтал, сеансов набирался,
влюбился, ебитская сила! Но работать-то надо! Кизма опять нервничает, и
представь, Влада Юрьевна говорит, что у меня теперь тип какой-то
динамический образовался в голове и придется ей снова вмешаться. Я от этих
слов чуть не кончил.
его... Ах! Глаза закрываю, лечу в тартарары, зубами скриплю, хуй с ними, с
глистами, а в позвоночник мой по новой забивают, загоняются серебряными
молоточками алмазные гвоздики друг за другом. Ебс! Ебс! Ебс! И по жилам не
кровь течет, а музыка. И, веришь, ногти чешутся на ногах и на руках так,
что как кошке в течку, все охота царапать, царапать, царапать и рвать на
кусочки. Тебя пиздячило когда-нибудь током? Триста восемьдесят вольт,
ампер до хуя и больше в две фазы? А меня пиздячило! Так это все муде,
колеса по сравнению с тем, когда кончаешь под руководством Влады Юрьевны.
Молния, падла, колен в двадцать ебидозит тебя между большими полушариями,
не подумай только - жопы, - головы! И - все! Золотой пар от тебя остается,
испарился бы в дрожащую капельку и страшно, что рассыпались навсегда все
двадцать розовых колен твоей родной молнии. Выходит дело, я опять орал и
летал в пропасть.
толком ничего сказать не может. Влада Юрьевна ему и говорит, спиртом
рученьки протирая:
облика ученого, так идущего вам. Если Николай кричит, то ведь при оргазме
резко меняются параметры психического состояния, и механизмы торможения
становятся бесконтрольными. Это уже особая проблема. Я считаю, что
необходимо строить сурдобарокамеру и заказывать новейшую электронную
аппаратуру.
спокойные, зеленые, и никакого блядства в лице нет. Загадка, сука! То-то и
оно-то. А у Кизмы челюсть трясется и на ебале собачья тоска. Если бы был
маузер - в решето распотрошил бы меня. Блядь буду, человек, если не так.
Ну и я не фраер, подобрался, как рысь магаданская, и ебал я теперь, думаю,
всю работу, раз у меня любовь и второй олень появился на горизонте.
терять времени при мастурбации. У нас его мало - лабораторию вот-вот
разгонят.
думаю, разузнаю, где живет Влада Юрьевна. Подождал ее на остановке,
держусь на расстоянии, когда сошли. Темно было. Она идет под фонарями в
черном пальто-манто, ноги, как колонны у Большого театра, белые, блядь,
Афанасьев Роман
Афанасьев Роман
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Марко Джон
Сертаков Виталий