войны, так как первым коснулся земли, спрыгнув с корабля. Его юная вдова
умолила ботов вернуть Протесилая на три часа в царство живых и умерла в его
объятиях.
прижала к своему огромному животу, гладила по голове, сминая волосы, и
уговаривала:
и заснули в таблице Элия. А утром пришли клиенты. А мы спим голые на ковре,
укрытые его пурпурной тогой. До спальни можно добраться только через атрий. А в
атрии клиенты, - она смеялась и плакала одновременно. - Элий закатал меня в
свой халат и унес на плече в спальню. А я спала и ничего не чувствовала. Потом,
когда он рассказывал мне об этом, я так смеялась, так смеялась...
Что можно было вообще сделать? Ну разве что соорудить пышный кенотаф да таскать
туда цветы и венки, но этим не утешить боль в сердце.
Ариетты М. и читал мне ее вслух часа два или три. А я под конец едва не
заснула. Самое обидное - я не знаю, где эта книжка. И не помню ни единого
стиха. Каждый день ищу ее и ищу... и не могу найти... Все ищу... каждый день...
Вот и сегодня искала. Помню - стихи были красивые... но ни одной строчки, ни
одного слова не помню...
похож на Элия. Летиция замотала головой:
Она поднялась. - Не могу одна, - призналась Августа. - Надо все время, чтобы
кто-то был рядом. Тогда принуждаешь себя держаться. Тебе деньги не нужны?
Прислать чек?
сестерциев.
пойти поиграть в алеаториум*? Немножко. Тысяч пять-шесть взять с собой и
поиграть. Ты не знаешь, Элий был игроком?
кого не было денег, несли драгоценности. Норма подумывала, не создать ли банк
данных для подбора доноров костного мозга.
белой развевающейся столе.
Глядя на вас, я чувствую себя виноватой. Да, да, сейчас время рожать новых
солдатиков. Надо и мне срочно обрюхатиться!
секретари и кураторы. Руфин все еще был императором, и без его закорючки на
документе не могло решиться ни одно важное дело. Люди возникали в палате, как
боги из машины в греческих трагедиях, выкрикивали свои краткие реплики и тут же
исчезали. Оставалось лишь тихое жужжание кварцевых ламп, запах лекарств и боль.
Боль, которую не могли снять никакие лекарства. У Руфина не было близких
родственников, чтобы сделать пересадку костного мозга. А мозг, пересаженный от
постороннего донора, не прижился. Если бы Александр был жив, он мог бы спасти
отца. Пассивно, одним своим существованием, как и должен был все делать в жизни
- просто жить, и одним этим фактом заставлять двигаться огромную махину
Империи. Но Александра убили. И Руфин даже не знал, кто. А его дочь слишком
мала, чтобы послужить донором.
Почти все, кто был рядом с ним в тот день и кому не сделали пересадку, уже
умерли. Криспина приходила редко. В первые дни Руфин справлялся о ней,
требовал, потом звал, потом умолял, в телефонной трубке будто издалека звучал
ее голос, равнодушный и какой-то механический. Явилась Мелия, первая его
супруга, долго сидела у постели и молчала. В конце концов он прогнал ее. Мелия
постоянно говорила об Александре, и, глядя на нее, Руфин видел перистиль,
залитый зеленым светом, и пурпурные пятна крови на полу, и тело Цезаря,
изуродованное смертью, почти уже не человеческое, будто сломанное посередине.
отказаться. Он все еще император. Красивая, полнотелая, немного бледная, она
смотрела на Руфина пустыми глазами, и в них не было ни сочувствия, ни жалости -
одно равнодушие.
причину своего отдаления.
выталкивал из отекшей гортани слова.
смог ничего сделать! - В ее голосе звучал гнев.- Не смог даже назначить нашу
крошку своей наследницей! Она самый прекрасный, самый лучший ребенок в мире. А
ты...
лекарств, превратившись в отвратительную тошнотворную смесь.
ожидавших. Среди посетителей она узнала Сервилию Кар, поэта Кумия, проходимца
Силана, который высмеял ее и Руфина, переделав комедию Плавта.
вместе с подонками-актеришками и тем самым еще больше унизил Августа. Криспине
еще тогда, после спектакля хотелось расцарапать лицо Силану. Сейчас злость
вернулась с двойною силой. Криспина подошла к драматургу.
каждого гневным взглядом. А они пытались подавить улыбки, но напрасно.
Облученные, обожженные - они смешны? Они умирают - это смешно? - Ей уже и
вправду казалось, что ежедневно, стиснув руки и наполнив сердце мужеством, она
приходила сюда, чтобы провести долгие часы у постели умирающего мужа, как это
делали другие.
вдову еще больше. Криспина размахнулась, ткнула кулачком в ближайшее лицо.
Кто-то схватил ее за локти и отвел в сторону. Криспина обернулась, готовая
влепить пощечину. Перед ней был банкир Пизон.
Пизон. - Ступай, детка, мои люди тебя проводят.
бессовестно, но ему почему-то верили.
в темном платке, плотно обвязанном вокруг головы. А рядом с Нормой стояла
Летиция. Белая стола доходила молодой женщине до щиколотки. Сервилия не видела
дочери с тех пор, как она... Она прикидывала в уме и не могла сосчитать.
Сколько же дней они не виделись? Кажется, со дня свадьбы. Неужели со дня
свадьбы? Летти изменилась. Выросла еще немного. И повзрослела. Летиция
позвонила матери один только раз, когда родился Постум. "Мама, у меня сын", -
голос ее дрожал. "А мне все равно", - ответила Сервилия и повесила трубку.
Правда, она носила траур по человеку, которого никогда не любила. Как хорошо
носить траур и при этом не страдать. Тот траур дарил ей незабываемое чувство
превосходства. Все почитали ее несчастной, не подозревая, как она счастлива.
Правда, покойный успел сделать на прощание последнюю гадость: оставил почти все
свое состояние Летиции. Но этот факт давал Сервилии возможность проклинать его
еще изощреннее.
запах духов.
Молодая женщина уже привыкла к непримиримости и равнодушию Сервилии - и вдруг
такой сильный прилюдный порыв! Почти актерский. Юлия Кумекая стояла рядом и
одобрительно кивала. Как будто хотела сказать: хорошо сыграли, боголюбимые
матроны.
Норма Галликан. - Обязательно закрыть волосы и надеть маски. Не хочу, чтобы
радиоактивная грязь разносилась по Риму.
вернулся и почти бегом припустил за остальными - не мог пропустить столь важный
момент. Норма Галликан была уверена, что Пизона не приглашали, он пришел сам.
Но она не стала выпроваживать банкира.