Чтение 3–й страницы книги ~Конец закона~

инерция возбудила безмерную жажду богатств и наслаждений. Наука открыла
шлюзы небывалых возможностей, прежде чем успели возникнуть новые социальные
отношения и духовные потребности. А деловитый, алчный хозяин немедленно
использовал то, что давало ему выгоду и могущество. Так что в самой фирме
"Провидение" не было ничего странного.

Но девушка, почти ребенок! Живая, непосредственная, искренняя - и деловито
щебечущая о сводничестве! Возможно, у изголовья ее постели до сих пор сидит
старая любимая кукла, с которой делятся маленькими девичьими тайнами. А
может, не кукла? Может быть, там лежит пистолет? Пачка наркотика?

Если бы так! Но там, скорей всего, кукла.

Полынов стиснул перильца мостика.

Его отвлек звук, похожий на шлепанье босых ног. Слабо белея в темноте, по
настилу, важно переступая лапами, шествовала лебединая пара. Самец глянул
на Полынова, как на досадную помеху, и замедлил шаг, чтобы пропустить
подругу. Полынов сдержал желание погладить птицу. Звук, похожий на шлепанье
босых ног, стал удаляться и вскоре пропал. Полынов покинул парк, но уже не
стал искать экзотический кабачок, а поужинал в первом же, какой встретился,
ресторанчике.

Возвращался он другой дорогой, через самую старую часть города, где дома
еще помнили лихих дуэлянтов, а то и закованных в металл феодалов. Впрочем,
металла на этих тихих улочках было и сейчас достаточно - чуть не на каждом
перекрестке стояли, сидели, простирали длани конные и пешие исторические
деятели местного масштаба. Самым тяжеловесным был памятник Тиллу, который,
невиданно расширив в каком-то там веке пределы страны, убил, сжег больше
своих сограждан, чем любой воинственный недруг. У попираемого бронзовыми
копытами подножия лежали цветы. Настроение Полынова испортилось
окончательно, хотя в другой вечер он, скорей всего, даже не заметил бы
этого проявления рабских чувств - мало ли таких памятников и таких цветов!
Тем большее удивление он испытал, обнаружив на крохотной площади
поразительную и даже несовместимую со всем прочим скульптуру. Посреди
площади, как живой, стоял прикованный к столбу человек, чьи ноги уже
охватило жадное пламя костра. Освещенные изнутри языки спектролитового огня
бросали отсвет на искаженное лицо, которое, однако, было величественно в
смертной муке, одухотворено страстью, что сильнее боли. Словно подхваченное
отблеском, тело взмывало над пламенем костра, над тщетой инквизиторского
усердия; оно взлетало, как стартующая ракета, и это движение контрастно
усиливала тупая плоскость монастырской стены, перед которой стоял памятник.

Не надо было пояснений, чтобы понять - Джордано Бруно.

Полынов благоговейно приблизился. И вздрогнул. Здесь тоже лежали цветы, но
тут же на низком постаменте белела выведенная мелом надпись: "Разум -
сифилис человечества".

Мгновение - Полынов был уже за оградой. Это движение не было плодом
раздумий. Мел въелся в шершавый камень, но он тер, тер, не щадя ладоней, и
не расслышал поскрипывающих шагов, а когда поднял голову, то увидел
внушительную фигуру полицейского, который смотрел на него, словно
раздумывая, брать за шиворот или погодить.

- Так, - промолвил полицейский. - Нарушение правил - зачем?

- Надпись, - задыхаясь, выговорил Полынов. - Хулиганская надпись, которую я
стер. Неужели вы ее не видели?

- Иностранец? - полицейский качнулся. - Все равно не дозволено. Платите
штраф.

- Но как же так? - вскричал Полынов. - Какие-то хулиганы позорят вас,
позорят страну, а вы...

- Вас не касается, вы потоптали цветочки. - Равнодушно глядя мимо Полынова,
полицейский протянул руку, уверенный, что штраф тотчас скользнет в ладонь.

Ничего не оставалось делать, как отсчитать бумажки. Получив деньги и
протянув квитанцию, полицейский величественно удалился.

Звонить Лессу было рано. За окном номера в мглистое ночное небо тупыми
колоннами упирались здания с бессчетным количеством этажей. Все видимое
пространство было загромождено плоскостями домов. Далекие пунктиры окон
придавали им сходство с панелями вычислительных машин. Некоторые точки окон
зажигались, другие гасли, и это еще больше усиливало сходство. Полынов
задернул штору.

На столике вежливо подал голос видеофон.

- Слушаю, - сказал Полынов.

- Простите за позднее вторжение, - послышался в трубке напористый голос. -
Говорит Бизи, корреспондент газеты "Темпора". Я здесь, в отеле, и, честно
говоря, вы доставите мне кучу неприятностей, если откажете в крохотном
интервью. Всего минут десять, не больше!

Интервью у Полынова брали много раз, но сейчас для этого вроде не было
повода. Как и зачем его разыскали? Полынов не мнил себя фигурой, о
перемещениях которой трубят телеграфные агентства. Экранчик не передавал
объема, и на лице репортера, стандартно-приветливом и
стандартно-невыразительном, ничего не удавалось прочесть.

- Видите ли, - сказал Полынов, колеблясь, - на традиционный вопрос "как вам
понравилось..." я пока ничего не могу ответить. О науке мне говорить не
хочется. А все другое вас вряд ли может заинтересовать. Поэтому...

- Минуточку! Поставим вопрос иначе. Разве вам, известному психологу, не
интересно понаблюдать, чем живет и дышит обыкновенный гражданин той страны,
с которой вы хотите познакомиться? Только, пожалуйста, не говорите, что все
газетчики одинаковые!

Полынов от души рассмеялся.

- Жду вас, - бросил он в трубку. - Заходите. Видеофон не лгал. Лицо Бизи
действительно оказалось тем самым, о которых говорят, что оно не имеет
особых примет. Но видеофон скрыл одну важную особенность взгляда вошедшего.
Глаза Бизи вбирали, ничего не отдавая, смотрели равнодушно и вместе с тем
цепко, но эту цепкость трудно было приметить. Такого "закрытого" взгляда не
бывает у репортера, для которого важно в любой обстановке тотчас установить
контакт с любым человеком. Такой взгляд скорей присущ закулисным политикам,
кадровикам и работникам секретных служб, хотя, разумеется, не всем.

Предлагая гостю кресло, Полынов поспешно соображал, в какой мере верна
неприятная догадка и что все это, черт возьми, значит?

- Итак, - сказал он, - раз я имею дело с обыкновенным рядовым газетчиком...

Полынов выдержал паузу.

- Разрешите? - Бизи вынул из нагрудного кармана сигару. - Смысл вашей
интонации мне понятен. Искренне восхищен. - Он наклонил голову. - Все
верно. Позвольте представиться: Бизи, сотрудник департамента социальных
проблем. Извините за этот маленький камуфляж. Как журналист я имел шанс
встретиться с вами наедине, а это, поверьте, очень важно,

- Не знаю, - медленно проговорил Полынов, - что меня сейчас удерживает от
намерения указать вам на дверь.

- Любопытство, - коротко ответил гость, закуривая. Полынов посмотрел на
него с невольным уважением.

- Послушайте, Бизи... А может, не Бизи?

- Нет, фамилия подлинная. И департамент тоже. Можете удостовериться.

Он протянул запрессованную в пластик карточку.

- Однако вы не просто сотрудник, - сказал Полынов, возвращая документ. -
Разговор, стало быть, официальный? Хотя что я, для официальных переговоров
не являются в плаще и маске. Вы не находите начало несколько... э...
опереточным?

- Что делать, обстоятельства. - Бизи спокойно разглядывал дымящийся кончик
сигары. - Во всяком случае, разговор не доставит вам никаких неприятностей.
Помимо тех, которые уже были в этот вечер. Если они, конечно, были.

- Вам-то какое дело?