Чтение 3–й страницы книги ~Дисбат~

- Ты же отец! - Она соскочила с табурета и всем телом навалилась на
Синякова, обдав его забористой смесью запахов, где неизвестно чего было больше:
табака, виски или парфюмерии. - Ты же любишь Димку!

- А ты? - Он попытался оторвать Нелку от себя, но в минуты душевного
смятения она становилась цепкой, как прирожденный самбист.

- Я баба! - горячо и путано запричитала она. -- Что я могу сделать? Я же
там абсолютно никого не знаю! А ты в том городе пять лет учился! И в футбол
начал играть! И боролся за сборную! Сам мне рассказывал! У тебя там куча друзей
осталась! Ты обязан выручить Димку! Должны же у тебя, в конце концов, быть
отцовские чувства!

- Что же ты про мои отцовские чувства раньше не заикалась, когда по суду
его у меня забирала? - Он бросал ей сейчас в лицо обвинения, как комья грязи, а
она даже не утиралась.

- Я хотела как лучше... Хотела ему жизнь устроить... Ты бы ему чем помог?
Ты себе самому помочь не хотел...

- Зато ты помогла! - с горечью воскликнул Синяков. - Погубила ребенка!

- У меня в институте все схвачено было... Разве я виновата, что ректора
перед самыми экзаменами за взятки сняли? Поздно уже было... А на службу я Димку
в хорошее место пристроила. В элитную часть и подальше от всяких "горячих
точек". Кто же знал, что так получится... - Она энергично возилась на кровати,
пытаясь проникнуть под одеяло.

Возможно, Нелка действовала скорее инстинктивно, чем сознательно. Тело
было ее главным, а кроме того, хорошо испытанным оружием, и, добиваясь чего-то,
она пускала его в ход так же безотчетно, как кошка - когти, волчица - клыки, а
змея - жало.

Но с Синяковым такие номера давно не проходили. Вся душа его была в шрамах
от коварных Нелкиных ласк.

Едва только ее голая холодная ляжка коснулась его живота, Синяков выскочил
из постели и, прикрываясь подушкой (даже в гневе он стеснялся своего
заношенного нищенского белья), высказал все, что наболело за последний год и
чего, наверное, сейчас высказывать не стоило бы.

- Кто же знал, что так получится, говоришь? А то, что каждому воздается по
делам его, слыхала? Вот и дождалась ты наказания! За все твои подлые делишки!

За то, что ловчила всю жизнь! За то, что на чужое зарилась! За то, что
везде без очереди лезла! За то, что других дураками считала, хотя сама как была
чуркой неотесанной, так и осталась! Жаль только, что за грехи твои невинная
душа пострадала!

- Ах вот ты как заговорил! - Она уселась на кровати, не стесняясь ни своей
задранной до пояса юбки, ни выставленного напоказ срама. - Упрекать меня
вздумал, жук навозный! Забился себе в норку и нос наружу высунуть боишься!
Жизни испугался? Тряпка! А я еще на него понадеялась... Ну и хрен с вами
обоими! Что отец, то и сыночек... Ты здесь подыхай, а он пусть там за решеткой
сидит! В тебя уродился! Точная копия! Такое же чучело гороховое! Что другим с
рук сходит, ему на шее камнем виснет! Ух, неудачники! Я за вас упираться не
собираюсь! Ничего, пусть получит урок. Может, и поумнеет в отличие от
папочки...

Нелка вскочила, резким движением не только рук, но и бедер подтянула трусы
и энергичным шагом направилась к выходу.

Походка у нее, надо сказать, была весьма своеобразная. Ногу Нелка всегда
ставила на носок, как солдат, но едва только пятка касалась земли или пола, как
все ее тело плавно подбрасывало вверх, словно в каблуках скрывались невидимые,
но мощные амортизаторы. Недаром еще в молодости ей дали кличку "Дама на
рессорах".

В дверях Нелка столкнулась со Стрекопытовым, сегодня вернувшимся домой
раньше обычного.

- Уже уходите, мадам? - галантно поинтересовался он. - Рюмочку
Стеклоочистителя на посошок не желаете?

- Встречаются еще в нашей жизни малокультурные женщины, - философски
заметил Стрекопытов, когда лифт, уносивший Нелку, залязгал по этажам вниз. - Ни
тебе "здравствуйте", ни тебе "в сраку поцелуй".

Продолжая что-то недовольно бурчать, он удалился на кухню и принялся там
сортировать свою дневную добычу, не всегда состоявшую только из одних пустых
бутылок. Мусорные ящики таили в себе самые разнообразные сокровища. Однажды
Стрекопытов откопал там новенький пистолет с глушителем, который потом выгодно
продал азерам, торговавшим по соседству арбузами. В другой раз обнаружил еще
вполне живого младенца, за что заслужил устную благодарность от участкового
инспектора Дрозда.

Синяков продолжал пялиться на телеграмму, так и оставшуюся в его руке.
Можно было подумать, что он искал в ней некий иной, потаенный смысл. Сердце
его, еще в молодости подорванное спортом, допингом, алкоголем и целой чередой
неудачных любовных романов, ныло так, словно в каком-то из клапанов застрял
обломок железной стружки.

Срочно нужно было принять лекарство, и Синяков позвал Стрекопытова.

- Сгоняй в гастроном, - попросил он. - Купи водки. Пару банок. Деньги в
куртке.

- Празднуешь что-нибудь? - поинтересовался Стрекопытов, обычно мутные
глаза которого после принятия внутрь стеклоочистителя светились, как весенние
льдинки.

- Наоборот... - неопределенно ответил Синяков и, смежив веки, вытянулся на
кровати.

Нужно было ехать к Димке. Двух мнений тут существовать не могло. Даже если
он и не сможет выручить сына, то хотя бы поддержит в трудную минуту. А там как
знать... Некоторые его бывшие сокурсники, по слухам, действительно выбились в
люди. Кто-то сделал карьеру в ментовке, кто-то что-то успешно перепродавал, еще
кто-то подвизался в политике, а один малахольный малый даже числился в
литераторах. Многие, правда, успели благополучно спиться или, скошенные
циррозом печени, ранними инфарктами и дорожно-транспортными происшествиями,
парили землю на кладбище.

Как это часто бывает, когда внезапно возникшая животрепещущая проблема не
оставляет никакой возможности для колебаний и рефлексий. Синяков сразу забыл о
всех своих действительных и мнимых болячках. Собственные беды отступили куда-то
на задний план, а предстоящее путешествие через три или четыре часовых пояса
уже не казалось чем-то кошмарным (и это при том, что еще совсем недавно он не
допускал даже мысли о самостоятельном походе в магазин).

Уж если судьба сама взнуздала и запрягла тебя, остается только скакать,
пока держат ноги, стучит сердце и не лопнула селезенка.

Проблема состояла лишь в том, что у Синякова совершенно не было средств.
Существовал он на мизерное пособие, выплачиваемое какой-то подозрительной
фирмой, скрывавшейся под вывеской общественного фонда помощи ветеранам спорта,
а на самом деле торговавшей контрабандными сигаретами и фальшивой водкой.

Конечно, денег можно было попросить у Нелки, но после того, что случилось
сегодня, он не стал бы унижаться перед ней даже под угрозой немедленной
кастрации. Знакомых с тугими кошельками у Синякова отродясь не водилось, да и
времени на всякие финансовые операции не оставалось, ведь у него обязательно
потребовали бы залог, надежное поручительство, нотариально заверенный договор и
еще какую-нибудь подобную фигню. Оставалось только одно - воспользоваться
обширными, хотя и не совсем безобидными связями Стрекопытова.

А тот, легкий на помине, уже маячил в дверях.

- Ты прости меня, - с порога заявил он. - Я полбанки по дороге прикончил.
Подругу встретил. Клавку Метлу, ты же ее знаешь.

- Это которая лысая? - машинально поинтересовался Синяков.

- Нет, которая на протезе. Народная артистка. На углу у пивного ларька
поет. "Полосатая рубашка, полосатые штаны, привязались ко мне парни, покажи да
покажи..."

Ужин был сервирован на том самом табурете, где еще совсем недавно сидела
Нелка. Разрезая деревянной линейкой ливерную колбасу (после недавней кухонной
драки участковый Дрозд изъял из квартиры все ножи), Стрекопытов как бы между
прочим поинтересовался:

- Что это за краля к тебе наведывалась? На порядочную не похожа, но
шалавой тоже не назовешь.

- Жена моя, - нехотя признался Синяков. - Бывшая... Ну, поехали!

- За ваше уважение! - Это был любимый, но отнюдь не единственный тост
Стрекопытова.

Сам он пил из серебряной церковной чарки, опять же найденной на помойке, а
в распоряжение квартиранта предоставил хрустальный бокал с фирменной
гравировкой парижского ресторана "Корона".

- Неприятности у меня, - сказал Синяков после третьего захода. - Сын в
беду попал. Судить его будут. Телеграмма пришла. На, прочти.

- Ни-ни, - замахал руками Стрекопытов. - Лучше на словах расскажи. Сам
знаешь, какой я читатель, особенно ежели под мухой...

Тут хозяин квартиры был абсолютно прав и в чем-то даже самокритичен.
Выпив, он начинал медленно, но верно регрессировать, а проще говоря, терять
человеческий облик - переставал пользоваться какими-либо столовыми приборами,
абсолютно не разбирал как печатные, так и рукописные тексты (за исключением
тех, что имелись на винно-водочных этикетках), забывал все, касающееся
абстрактных понятий, и подозрительно косился на бытовые приборы, хоть немногим
более сложные, чем штопор или электророзетка.

Зато при всем при этом Стрекопытов как бы в виде компенсации приобретал
обезьянью ловкость (вкупе с обезьяньими ужимками), звериную интуицию и какую-то
совершенно невероятную атавистическую память, проблески которой не раз ставили
Синякова в тупик.

После первой бутылки он обычно садился на корточки, а после второй,
случалось, и на четвереньки становился.

Впрочем, все это было еще впереди, а покуда Стрекопытов окружающую
действительность воспринимал вполне адекватно, рассуждал здраво и кильку из
консервной банки брал не рукой, а все той же линейкой. Выслушав Димкино
послание, он глубокомысленно заявил:

- Случай тяжелый, но не смертельный. Бывает и хуже. Жаль, конечно, что он
статью свою не сообщил... Ну ничего, если в зону загремит, я туда
соответствующую маляву организую. Чтобы, значит, не обижали парня и на хорошее