ночлег.
всегда благословлять день прошедший и радоваться дню наступающему. Я же,
слабый и суетный человек, проклинаю прошедший день и страшусь дня
наступающего. Что будет, если именно завтра рухнет этот треклятый ветвяк?
А вдруг ночью меня зарежут упившиеся до безумия служивые, или склюет на
рассвете косокрыл, или сволокут на свой шабаш Незримые? Тысячи коварных
"если", от которых зависит моя жизнь. В такую ловушку не попадал еще никто
из рожденных на Земле людей. Впрочем, нет! Тут я как раз ошибаюсь... По
крайней мере, кто-то один уже побывал здесь... Рука его бесспорно
ощущается в архитектурном замысле этой грандиозной мышеловки... Великий
Зодчий... Прозорливый Зиждитель... Я должен пройти по твоему следу...
воя. Трудно было даже представить себе, какое существо могло его издавать,
- столько первобытной тоски и тупой бессмысленной жестокости было в этом
глухом, монотонном звуке. Спустя несколько секунд где-то в стороне
раздался ответный вой. Над траншеей промелькнула темная фигура. Какой-то
твердый предмет со стуком скатился вниз, и болотник быстро схватил его. И
почти сразу слева и справа от нас засвистели, завыли сделанные из берцовых
костей дудки. В лагере забегали и заголосили служивые.
туманную мглу, слегка подсвеченную блуждающими огоньками
мотыльков-светоносцев. Это была одна из первых моих ночей здесь.
Нестерпимо болели стертые в кровь ладони. Я не спал и чувствовал, что мои
товарищи по несчастью тоже не спят. Тоска, неизвестность и тревожное
предчувствие терзали душу. Шум, внезапно поднявшийся в лагере, не удивил
меня - я тогда просто не знал, чему здесь удивляться, а чему - нет.
Траншея в то время была еще совсем неглубокой, примерно в три-четыре моих
роста. Поэтому я сумел неплохо рассмотреть высокую зыбкую тень, бесшумно
появившуюся со стороны лагеря. Казалось, она не шла, а медленно плыла в
изменчивом, завораживающем сиянии ночи. Даже не замедлив мягких,
скользящих шагов, призрак прыгнул прямо через наши головы, не долетев до
края траншеи, завис в воздухе, немного потоптался в пустоте и затем канул
во мрак. Как запоздалое эхо совсем с другой стороны донесся шорох
осыпающегося в траншею мусора.
отчетливо ощущался в его словах. - Нет на свете никаких Незримых.
себе, где хотят! - Головастик презрительно сплюнул. - Они с человеком что
хочешь могут сделать. А сами, как туман. Никаким оружием их не достать.
только вслух об этом говорить не полагается.
будет...
служивый порядочно трусил, иначе зачем трубить, спускаясь в траншею. В
левой руке он держал ярко пылавший обрубок смоляной пальмы. Хочешь не
хочешь, а нам пришлось стать перед ним во фрунт.
углы, потом стал так, чтобы наши сложенные в кучу топоры оказались у него
за спиной, и только тогда сказал:
чужой?
слово, произнесенное им здесь.
ткнул факелом в сторону Головастика.
могу рассказать...
исполнения удар сшиб Головастика с ног. Прием против каторжан почти
безотказный - все мы, увлекаемые колодкой, разом опрокинулись на спины,
причем, я придавил болотника, а Яган меня.
на грудь. В искренности его намерений сомневаться не приходилось.
топоров (собственное его оружие - тщательно смотанный боевой кнут-самобой
- так и осталось висеть на поясе - видно, пачкать не хотел) и сноровисто
размахнулся.
резко взмахнул рукой. В свете факела что-то сверкнуло.
человеческих существа: одно - полулежащее на дне траншей, а другое -
заносящее топор. Служивый снова шумно выдохнул, но уже не как боксер на
ринге, а как бык на бойне. Руки его застыли над головой, а потом медленно
опустились к груди - топор он держал перед собой торчком, как свечку.
Затем служивый надломился в коленях, захрипел, забулькают горлом и,
обильно разбрызгивая горячую, липкую кровь, рухнул поперек наших
распластанных тел. Ниже левого уха у него торчал нож, железный нож
диковинной формы, с двумя направленными в противоположные стороны лезвиями
и с крепкой, чашеобразной гардой посередине. Вот что за штука,
оказывается, упала этой ночью в нашу траншею.
лучшим образом. Никто не знал, как поступить с трупом, пока я не предложил
план - очевидный для меня и весьма необычный для остальных - упрятать его
в специально выдолбленной яме. Здесь не имеют понятия о могилах. Для
покойников существует Прорва.
достаточно просторное углубление. Мы трудились сначала стоя, потом на
коленях, а под конец, при свете нарождающегося дня, даже лежа - но и после
этого дно ямы можно было без труда достать рукой. Топорища были слишком
коротки для этой работы, а спуститься вниз нам не позволяла колодка. От
всего пережитого Яган, похоже, повредился умом. Он проклинал Головастика
за дерзость, болотника за горячность, меня за то, что я не помешал
болотнику. Несколько раз он бросал топор и вновь брался за него только
после того, как Головастик весьма красочно и убедительно живописал, что
ожидает нас, если служивые наутро обнаружат здесь труп своего дружка.
окончательно рассвело.
до того вымотало нас, что топоры буквально вываливались из рук. Невыносимо
хотелось спать, голова раскалывалась, а в глазах пылали радужные пятна. Но
уж совсем худо мне становилось при мысли о том, что предстоит нам
следующей ночью. Ведь как ни вяло мы работали, но на четверть метра все же
углубились. Значит, и могилу придется углублять. И так каждую ночь! Долго
ли так может продолжаться? Ведь погода, между прочим, стоит теплая. А что,
если разрубить труп на мелкие части и вместе со щепой отправить наверх?
Нет, не выйдет. Не представляю даже, кто из нас за подобное дело способен
взяться. Тем более, что содержимое корзин контролируется. Во избежание
возможных побегов. Господи, как же быть?
лучше бы вообще ничего не делать! Вместо еды нам бросили сверху кусок
засохшего дерьма. Еще и издеваются, гады!
кротовую нору. Головастик сразу уснул, бессильно раскинув натруженные
руки. Болотник словно оцепенел, вперив в пространство неподвижный взгляд,
и нельзя было понять, что он видит сейчас - стенки траншеи или суровые
пейзажи своей родины.
сторону. - Мое настоящее имя, полученное мной при рождении, известно
только женщинам моего Дома. Враги называли меня Душегубом. Друзья -
Шатуном. Ты можешь звать меня как угодно: голозадый, вражья морда, падаль
болотная.
вчерашнего дня.
голосе. - Или завтра я буду есть самую лучшую на свете пищу, или сам стану
едой для косокрылов.
черные тени мешали рассмотреть детали, но я мог поклясться - в траншее
что-то изменилось.
видеть ЭТО, но в то же время не мог отвести взгляд. Щепа, заполнявшая
могилу, шевелилась и лезла прочь, как закипающая каша. Крикнуть я не мог -
язык не слушался. Пошарив вокруг, чтобы разбудить Ягана и болотника, я
изведаю новый ужас: возле меня никого не было! А между тем могила
разверзлась и мертвец медленно-медленно разогнулся, вставая в ней. Его
неимоверно распухшая, покрытая засохшей кровью голова была похожа на
черный лакированный шар. Из шеи по-прежнему торчал нож, хотя я прекрасно
помнил, как болотник, прежде чем засыпать яму, извлек его из раны. Нет,
нет, подумал я. Так быть не может. Это происходит не со мной. Это дурной
сон. Мираж.
Флинт Эрик
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Конан-Дойль Артур
Пехов Алексей
Контровский Владимир