на другой берег и там играли детским полосатым мячом в футбол.
Придя домой, я вынул из шкафа на кухне оставшиеся пять яиц, переложил их в
пустую коробку из-под туфель и перенес к себе за перегородку. Тети Алены
не было дома. Я поставил коробку на шкаф, чтобы до нес не добрался кот. Я
думал отвезти яйца в Москву, показать одному биологу.
свалился со шкафа вместе с коробкой. По полу, сверкая под косым лучом
утреннего солнца, разлилось месиво из скорлупы, белков и желтков. Кот,
ничуть не обескураженный падением, крался к диванчику. Я свесил голову и
увидел, что туда же, с намерением скрыться в темной щели, ковыляет
пушистый, очень розовый птенец побольше цыпленка, с длинным тонким клювом
и ярко-оранжевыми голенастыми ногами.
извернулся, чтобы не попасть мне в плен. На подоконнике он задержался,
нагло сверкнул на меня дикими зелеными глазами и исчез. Пока я выпутывался
из простынь и бежал к окну, кота и след простыл.
туфель. Вернее всего, кот услыхал, как птенец выбирается на свет,
заинтересовался и умудрился взобраться на шкаф.
воюешь?
со сна. А про разбитые яйца добавила:
яиц, внушающих грезы наяву. Притом существовала прекрасная незнакомка,
присутствие которой придавало сюжету загадочность.
уменьшившийся со времени моих детских приездов сюда. Тогда он казался мне
обширным, дремучим, впору заблудиться. А всего-то умещались в нем, да и то
в тесноте, два куста сирени, корявая яблоня, дарившая тете Алене кислые
дички на повидло, да жасмин вдоль штакетника. Зато ближе к дому, там, куда
попадал солнечный свет, пышно разрослись цветы и травы - флоксы, золотые
шары, лилии и всякие другие полу одичавшие жители бывших клумб или грядок,
порой случайные пришельцы с соседних садов и огородов - из травы и полыни
поднимались курчавые шапки моркови, зонтики укропа и даже одинокий
цветущий картофельный куст. На его листе я и нашел клочок розового пуха.
известны такие птицы, розового пуха должно хватить.
службу. Проходил его три, четыре, пять раз за день. Примелькался торговкам
и сам знал их в лицо. На пятый день я увидел ее и сразу узнал, хотя она
была без платка и лицо ее, обрамленное тяжелыми светлыми волосами,
странным образом изменилось, помягчело. С реки дул свежий ветерок, она
накинула на плечи черный с розами платок, и концы волос шевелились,
взлетали над черным полем. Глаза ее были зелеными, брови высоко проведены
по выпуклому лбу. У нее были полные, но не яркие губы и тяжеловатый для
такого лица подбородок.
перед ней лежала груда больших красных яблок, и у прилавка стояла
небольшая очередь.
здесь показалось сначала продолжением грез, в которых ее зовут Луш.
тем, как она продает яблоки. Как устанавливает на весы гири и иногда
подносит их к глазам, будто она близорука или непривычна к гирям. Как
всегда, добавляет лишнее яблоко, чтобы миска весов с плодами перевешивала.
Как прячет деньги в потертый кожаный плоский кошелек и оттуда же достает
сдачу, тщательно ее пересчитывая.
мной было три человека. Она все еще меня не замечала.
моя очередь. Женщина не подняла глаз.
сумкой. - Больше бери, жена спасибо скажет.
продаю.
теплом, не по погоде, просторном костюме. - Закончили дело, можете не
любезничать. У меня обеденный перерыв кончается.
заинтересованы продать свой товар.
начинается.
прилавок и принялась сворачивать газетный кулек.
яблок, вытер его носовым платком и откусил. Женщине видны были мои
действия, и, когда я вертел яблоко в руке, разглядывая, я встретил ее
взгляд. Я тут же улыбнулся, стараясь убедить ее улыбкой в своей полной
безопасности, она улыбнулась в ответ, но улыбка получилась робкой, жалкой,
и я понял, что лучше уйти, пожалеть ее. Но уйти я не смог. И дело было не
только в любопытстве: я боялся, что не увижу ее снова.
замедленными и неловкими, словно она оттягивала тот момент, когда отойдет
последний покупатель и вернусь я.
в саду какого-нибудь любителя-селекционера, то не раньше августа. Мне
показалось, что яблоко пахнет ананасом. Я добрался до середины и вытащил
из огрызка косточку. Косточка была одна. Длинная, острая, граненая.
Никакое это не яблоко.
деньги в кошелек, закрыла его. И тогда, сделав несколько шагов к ней, я
произнес негромко:
его, но рука не дотянулась, замерла в воздухе, словно женщина сжалась,
замерла в ожидании удара, когда все, что было до этого, теряет всякий
смысл перед физической болью.
заученные, как будто она давно ждала этого момента и в страхе перед его
неминуемостью репетировала ответ. - Меня зовут Мария Павловна.
Павловна. И вас это не касается.
выгоревшей потертой фуражке лесника отодвинул меня и накрыл ладонями
пальцы Марии Павловны.
бешенством в белесых глазах, что у меня мелькнуло: не будь вокруг людей,
он мог бы и ударить.
лесника.
Конюшевский Владислав
Перумов Ник
Суворов Виктор
Эриксон Стивен
Акунин Борис
Журавлев Владимир