Уходит он от меня, вижу, что уходит, а ни в чем не виновата...
уходил. Он лишь старался спрятаться от воспоминаний, но каждый новый шаг
наталкивал его на них.
тогда, в детстве, когда Удалова сбросили в воду два пятиклассника, он
представлялся большим и бездонным озером. Но страшнее тогда было не это, а
то, что пятиклассники отобрали деньги, выданные матерью на молоко, и еще
страшнее -- то, что вечером собирались обедать к тете Агриппине и мать
велела беречь выглаженные штаны.
сторонам. Он боялся любого предмета, дома, камня, могущего вызвать острое
сжатие в груди или неожиданную вспышку горя.
уравновешенный и скорее счастливый, чем наоборот, вдруг попал в жуткую
передрягу, только из-за того, что у него хорошо заработала память. И он не
видел, что за ним спешат Ксения и профессор Минц.
смотрит, бешеный...
по косогору, расстегивая рубаху. В этот момент он видел перед собой лишь
поднимающуюся в мольбе голову Машеньки, слышал ее сдавленный крик -- вода
тогда была холодной и серой, и лодка, в которой она перебиралась с того
берега, перевернулась уже недалеко от Удалова, который ждал ее, и Машеньку
быстро понесло течением, и надо было сделать страшное усилие над собой,
чтобы вбежать вводу, холодную и злую,-- а он ведь плавал еле-еле и знал
заранее, что Машеньку ему не спасти, но надо было все равно нырять и утонуть
самому, потому что остаться на берегу тоже нельзя. И он тогда вошел в воду
по колено -- вода обожгла ноги и прижала брюки к икрам и начала толкать
вниз, вслед за Машенькой, и Корнелий все медлил, никак не мог заставить себя
сделать еще один шаг. А потом увидел, как совсем недалеко с берега в столбе
брызг, как торпеда, врезается в воду дядя Георгий --
растворяются в серой мгле... А потом дядя Георгий долго болел воспалением
легких, а Машенька ничего не сказала Удалову. Но это было потом.
танк.
опозданием на много лет, он должен броситься в воду, чтобы искупить
тогдашний свой страх. Он никогда не думал, что это так ужасно -- вспомнить.
Христофорович.-- Но и то, что мы с вами сегодня узнали, хоть дорогой ценой,
послужит темой для серьезной и в целом оптимистической статьи. --
Оптимистической?-- спросила Ксения. -- Природа милосердна,--сказал Лев
Христофорович,--а я попытался лишить ее милосердия. Я не подумал о том, что
память человека гуманна и потому избирательна. Мы куда острее переживаем
горе, разочарование, потерю, чем радость или достижение, потому что жизнь
учит нас на наших ошибках. Но горе уходит -- с горем нельзя жить рядом. В
прошлом мы запоминаем хорошее. Дурное уходит в подсознание. Оно живет там
как бы за занавеской. Чтобы не мучить нас. Мы с улыбкой вспоминаемо том, как
мальчишкой потеряли двадцать копеек и как ужасно было остаться
безмороженого, потому что эти двадцать копеек ты копил целую неделю. Мы
снисходительны к ужасу, который вроде бы выветрился из памяти. А
представляете, каково было сегодня Корнелию пережить заново все такие
трагедии, которые в самом деле с высоты лет давно уже перестали быть
трагедиями. -- Нет,-- сказал Удалов.-- Там рубля два было, мне мать на
молоко дала. А они отобрали.-- Он вытер слезу. Он на глазах успокаивался.
Видно, желтая таблетка начинала действовать.-- Но ведь она утонуть могла.
заговаривается.
редакцию. -- К двенадцати часам жду статью! -- весело крикнул он. -- Нет,--
вздохнул Удалов.-- Писателя из меня не вышло.
коленку. Как я плакал? Мне тогда было полтора года...