Чтение 3–й страницы книги ~Показания Оли Н.~

страх, а может - женский. Еще вчера у меня было место, где собирались
такие же люди, как я, - школа. И был порядок. Школы нет, а Ким в один день
стал не мальчиком. Или я не заметила раньше?

Я не пошла домой. Был день, светло. Только холодно.

Я поднялась по Узкой улице, мне захотелось посмотреть на наш поселок
сверху. Дверь в церковь была открыта, и перед ней много людей. Внутри
пели. Я никогда не видела столько людей у церкви. А внутрь даже не
войдешь. Я вдруг подумала: сейчас по всей Земле люди куда-то идут, только
не сидеть дома. Одни - в церковь, другие в мечеть, третьи - в райком,
потому что хочется найти защитника.

Я вышла на обрыв. Река рано замерзла, и по ней неслась снежная пыль.
Ветер был ужасный. Я вдруг посмотрела вверх и подумала: почему все говорят
про летающие тарелочки? Вроде бы их видели. Почему они не прилетают?
Именно сейчас они должны прилететь и помочь. Надо бы сказать маме про Кима
- может, это смешно? Но потом поняла, что мама страшно испугается. Она
каждый день приносит с работы разные истории - про самоубийства, про
грабежи. На станции я сама видела военные патрули - никогда еще не было
военных патрулей на тихой пригородной станции.

Я не знаю, почему стало так плохо с энергией - это было во всем мире.
Но вечерами телевизор еще работал. Через несколько дней после того, как
закрылась школа, я увидела по телевизору съемку Земли со спутника - не
помню, как называлась передача. Мама тоже была дома, еле живая после
дежурства. Она рассказывала, как в больнице делают железные печки. Им
привезли дрова - некоторые препятствия закрыты, и все рабочие рубят лес,
чтобы не замерзли города. Мы сидели дома и смотрели на Землю сверху. И
тогда я поняла, как плохие наши дела. Огоньков на Земле было много тысяч.
Они горели точками по всей суше, только неравномерно - в некоторых местах
пылали впритык друг к дружке, в других, например в тундре, их куда меньше.
Всего их было столько, словно какой-то злодей истыкал иголкой полотно
Земли.

Мы с мамой знали, что Огоньки не только плодятся, но и растут. Мама
сказала:

- Еще совсем немного, и они соединятся.

- И тогда будет новое Солнце, - сказала я.

А диктор говорил, какие общие исследования ведут ученые разных стран.
Потом - об энергетическом голоде и изменении климата на всей Земле из-за
того, что количество кислорода в атмосфере уменьшилось и происходит
интенсивное испарение. Поэтому облачный слой почти непроницаем для
солнечных лучей и растения не получают света и тепла. Произошло резкое
похолодание, и надо ждать сильных бурь. Потом нас призывали к спокойствию
и порядку.

Я почти перестала спать. Я видела, что случилось, когда новый Огонек
проснулся под домом у станции. Дым был до самых облаков - весь дом сгорел,
даже не все успели убежать. И мне начало казаться, что если я засну, то
под нашим домом тоже появится Огонек и я не успею убежать.

Потом налетела первая из больших бурь. Она началась ливнем. Ливень
сожрал снег, на реке появились полыньи. Ливень не прекращался, а ветер
становился все сильнее. С некоторых домов сорвало крыши. Мать оставалась в
больнице - их перевели на казарменное положение. Бензин выдавали только
"Скорой помощи" и милиции.

Я как-то пробралась к маме - очень проголодалась. Дома все кончилось,
я думала, у мамы должна быть какая-то еда. Больные лежали в коридорах и в
холле. Некоторые просто на полу. Мать вынесла мне тарелку супа, и я съела
его, сидя у горячей печки. Мама была совсем худая, глаза красные, она
сказала, что у них больше всего сердечников и астматиков - люди умирают от
перепадов давления и недостатка кислорода. Еще там было много покалеченных
и даже с огнестрельными ранами - мама шептала мне про то, как милиция
сражалась с бандой грабителей и было много убитых и раненых. Она велела
мне переехать в больницу - тут спокойнее, а дома опасно. К тому же в
больнице не хватает санитарок, от меня будет польза. Потом она рассказала,
что возле госпиталя был Огонек, но он погас - это было так странно, что
приезжала комиссия из Москвы. Они ничего не нашли, даже следов Огонька.

Когда буря немного улеглась, я пошла домой, чтобы собрать вещи, и
встретила Холмика. Я его давно не видела. Холмик сказал, что он в дружине
- собирают в магазинах и на складах продукты и теплые вещи, свозят в
стационарные склады, потому что их охраняют солдаты.

- Каждый должен делать полезное.

Мы с ним стояли совсем близко от Огонька, что горит во дворе дома. Я
к этому Огоньку привыкла. И каждый день смотрела, как он понемножку
растет.

Холмик был возбужден, ему казалось, что он делает что-то нужное. А я,
насмотревшись на больных, сказала ему со злостью:

- Ты хочешь, чтобы мы умерли на неделю позже?

- Я хочу, чтобы не умирали.

- У тебя есть надежда?

Я спросила, потому, что хотела, чтобы меня кто-нибудь успокоил.

- Да, - сказал Холмик. - Потому что Земля больна оспой. А каждая
болезнь проходит.

- Это ты сейчас придумал?

- Это только образ.

Мы отошли под стену, где меньше дуло. Я спросила, кого из наших он
видит. Холмик сказал, что с ним в дружине Селиванов. Я удивилась, потому
что Селиванов тупой и бездельник.

- Люди меняются, - сказал Холмик. Потом подумал и добавил:

- У нас тоже не все ангелы. Некоторые берут для себя.

Но не стал объяснять, относилось это к Селиванову или нет. И еще
сказал:

- Вчера вечером расстреляли трех мародеров. Только я не пошел
смотреть.

- А Кима не видел?

- Нет. Селиванов говорил, что он уехал в Москву.

- Спасибо.

- Ты за что благодаришь?

- Неважно. А как Сесе?

- Ничего, - сказал Холмик, но так сказал, что я сразу же стала
настаивать: что случилось?

- Он болеет, - сказал Холмик.

- Чем болеет?

- У него орор.

- Не может быть!

- Почему?

- Ты сам видел, сам?

Я поняла, что все могут умереть или заболеть, а Сесе не может, не
должен, потому что это несправедливо!

- Да, - сказал Холмик. - Я его видел.

- Он в Москве? В больнице?

- Нет. Он дома.

- Почему?

В Москве больницы переполнены. Ты не представляешь, что там делается.
Теперь у кого орор, остаются дома.

- Я скажу маме - его возьмут к нам в больницу.

- Не возьмут. И он сам не согласится. Он же понимает.

- Что здесь можно понимать?

- То, что в больницах еле справляются с теми, кому можно помочь.
Орорным помочь нельзя, ты же знаешь!

- Но ведь говорили про сыворотку!

- Оля, я пошел, ладно? Некому сейчас делать сыворотку.

Он убежал, а я пошла домой. Я думала, что надо навестить Сесе. Кто за
ним ухаживает? Ведь он жил один, рядом со школой.

Я вернулась к Огоньку. Он был такой же, как вчера. Ведь он живой или
почти живой. Он растет. Он хочет всех нас убить. Или он не знает, что
убивает? Между мной и Огоньком был железный столбик - его поставили, когда
огораживали Огонек. Если стоять, прижавшись щекой к углу дома, то край
Огонька касается столбика. Коснулся, мигнул, отодвинулся. Снова
коснулся... Уйди, говорила я ему, пожалуйста, уйди... Долго смотреть на
Огонек нельзя - болят глаза. Оспа Земли, повторяла я про себя. Оспа,
которая может покрыть всю кожу, и тогда больной сгорит. И это случится
очень быстро. Если бы я знала, что я сейчас умру, но мама будет жить, и
Холмик будет жить, и Дашка, - это было бы плохо, но не так страшно,
честное слово. Но если я знаю, что вместе со мной умрут все, даже самые
маленькие ребятишки, и вместо всех домов и церквей, музеев и заводов будет
только огонь, - это страх непереносимый.

И у меня в сердце была такая боль, что я забыла о Сесе.
Холодно-холодно и тошнит.

У самого дома меня вырвало. Может быть, потому, что я долго не ела, а
тут целую тарелку супа в больнице. Может, от ужаса. И сколько мне жить в
этом ужасе? Мама говорила в больнице, что у них много самоубийц, которые
не сумели себя убить. Оказывается, больше половины самоубийц остаются
живыми.

Я включила телевизор, но он не включался.

Снова начался ливень, он бил по стеклу, словно кулаками. Стало
темнеть, и дали свет.

Я экономила свет, у меня горела только одна лампочка в большой
комнате. Ливень стучал в окно, и я не сразу поняла, что там - человек,
который тоже стучит. Я не подумала, что это может быть Ким, и открыла. Мне
было не страшно - мне было все равно.

Это был Ким.

Он был в кожаной куртке и кожаных штанах. Совсем пижон. И кепка у
него была черная кожаная. Он отпустил черные усики.

- Привет, - сказал он. - Где мать?