Чтение 3–й страницы книги ~Чужая память~

лабораторию.

Ржевский кончил говорить.

Они смотрели на него. Шестнадцать человек, которые имеют право сказать
"да". Или отказать в деньгах. Или отложить исследования. Остапенко
убежден, что все обойдется. Из окна кабинета отличный вид. Москва-река,
трамплин на Ленинских горах, дальше - стадион. Вечернее солнце золотит
лысины и серебристый пух над ушами. Чего же они молчат?

Остапенко постучал по столу концом карандаша.

- Вопросы? - сказал он.

- А как дела у наших коллег? - спросил крепкий широкий мужчина в
цветном галстуке. Он буквально убивал себя этим галстуком - остальное
пропадало в тени. - Что делают в Штатах?

Ржевский вновь поднялся. Этот вопрос полезен.

- Мы полагаем, - сказал он, - что японцы уже близки к успеху. С
американцами сложнее. В прошлом году была публикация - с собаками им
удалось.

- Джексон? - спросил Семанский с далекого конца стола.

- Джексон и Хеджес, - ответил Ржевский. - Потом замолчали.

- Ясно, - сказал мужчина в ярком галстуке. Почему-то Ржевский никогда
раньше его не видел. - Значит, на пороге?

- Сегодня трудно допустить, чтобы целое направление в биологии было
монополией одной страны. Мы все едем по параллельным рельсам.

- Голубчик, - раздался голос сбоку. Ржевский обернулся и не сразу
разглядел говорившего - солнце било в глаза. Голос был скрипучим, древним,
- значит, вы предлагаете заменить собой Господа Бога?

Ага, это Человеков, бывший директор ИГК. Великий консультант и
знаменитый тамада на докторских банкетах.

- Если нам выделят средства, то мы постараемся выступить коллективным
богом.

Не этих вопросов Ржевский опасался.

- Удивительно, - сказал Человеков. - И во сколько нам обойдется ваш
гомункулус?

- Ржевский знакомил нас с цифрами, - сказал Остапенко. - Хотя,
разумеется, он в них не уложится.

- Вы думаете, что Пентагон засекретил? - спросил человек в ярком
галстуке.

- Я ничего не думаю, - сказал Ржевский. - Хотя убежден, что делать
людей дешевле ортодоксальным путем.

Кто-то засмеялся.

- Перспективы соблазнительны, - сказал секретарь отделения. - Именно
перспективы. Когда-нибудь мы научимся делать это в массовом порядке.

- Не думаю, что в ближайшем будущем, - сказал Ржевский.

- Первая атомная бомба тоже дорого стоила, - сказал Сидоров. Сидоров
был против методики Ржевского. Его фирма работала над близкими проблемами,
но, насколько Сергей знал, они зашли в тупик. - Меня смущает другое -
неоправданный риск. Кто-то здесь произнес слово "гомункулус". И хоть
литературные аналогии могут показаться поверхностными, я бы сказал больше
- чудовище Франкенштейна. Где гарантия, что вы не создадите дебила?
Монстра?

- Методика отработана, - сказал Ржевский.

- Я вас не перебивал, Сергей Андреевич. Между опытами над животными и
экспериментами над человеком лежит пропасть, и каждый из нас об этом
отлично знает.

- Что предлагаете? - спросил Остапенко.

- Создать комиссию авторитетную, которая ознакомится с результатами
работы института...

- Я в январе возглавлял уже такую комиссию, - сказал Семанский.

- Тогда вопрос об опыте над человеком не ставился.

- Ставился. Это было конечной целью.

- Считайте меня скептиком.

- А если американцы вправду сделают? - спросил человек в ярком
галстуке.

- Ну и Бог с ними! - взвился Сидоров. - Вы боитесь, что там тоже
есть... недальновидные люди, которые захотят выкинуть несколько миллионов
долларов на жалкое подобие человека?

Началось, подумал Ржевский.

- Я понял, - вмешался Айрапетян, отчеканивая слова, словно заворачивая
каждое в хрустящую бумажку, - профессора Ржевского иначе. Мне показалось,
что наиболее интересный аспект его работы - в ином.

Остапенко кивнул. Ржевский подумал, что они с Айрапетяном обсуждали все
это раньше.

- Клонирование - давно не секрет, - сказал Айрапетян. - Опыты
проводились и проводятся.

- Но вырастить в колбе взрослого человека, сразу... - сказал Человеков.

- И это не новость, - сказал Сидоров.

- Не новость, - согласился Айрапетян. - Удавалось. С одним минусом.
Особь, выращенная ин витро, была "маугли".

Остапенко снова кивнул.

- Маугли? - Человек в ярком галстуке нахмурился.

- В истории человечества, - начал Айрапетян размеренно, как учитель, -
бывали случаи, когда детей подбирали и выращивали звери. Если ребенка
находили, то он уже не возвращался в люди. Он оставался неполноценным. Мы
- общественные животные. Взрослая особь, выращенная ин витро, - младенец.
Мозг его пуст. И учить его поздно.

- Вот именно, - сказал Сидоров. - И нет доказательств...

- Простите, - сказал Айрапетян. - Я закончу. Достижение Сергея
Андреевича и его сотрудников в том, что они могут передать клону память
генетического отца. Поэтому мы здесь и собрались.

Они же все это слышали, подумал Ржевский. Но существуют какие-то шторки
в мозгу. Сито, которое пропустило самое главное.

- Подтвердите, Сергей Андреевич, - попросил Айрапетян.

Ржевский поднялся. Река казалась золотой. По ней полз розовый речной
трамвайчик.

- На опытах с животными мы убедились, - сказал Ржевский, - что новая
особь наследует не только физические характеристики донора, но и его
память, его жизненный опыт.

- К какому моменту? - спросил Человеков.

- К моменту, когда клетка экстрагирована из организма донора.

- Конкретнее, - попросил Остапенко.

- Мы выращиваем особь до завершения физического развития организма. Для
человека этот возраст - примерно двадцать лет. Если донору, скажем, было
пятьдесят лет, то все знания, весь жизненный опыт, который он накопил за
эти годы, переходят к его "сыну". Я думал, это понятно из моего сообщения.

- Понятно, - сказал Османский. - Понятно, но невероятно.

- Ничего невероятного, - возразил Айрапетян.

- Все без исключения животные, выращенные по нашей методике, - сказал
Ржевский, - унаследовали память своих доноров. Кстати, три дня назад ко
мне забрался шимпанзе, которому от роду две недели. Но он не только знал,
как открыть замок клетки, но и помнил путь по институту до моего кабинета
и даже знал, стервец, где у меня в письменном столе лежат конфеты. На
самом же деле знал не он, а его генетический отец.

- Он ничего не поломал? - спросил Сидоров.

Наверняка у него свой человек в моем институте, подумал Ржевский.
Донесли, как я опозорился.

- Ничего, - ответил он. - Испугался я, правда, до смерти. Вхожу в
кабинет, думаю, кто же это сидит за моим столом?

Остапенко постучал карандашом по столу, усмиряя смех.

- Если ваш гомункулус решит погулять по институту, это может кончиться
совсем не так смешно.

- Надеюсь с ним договориться, - сказал Ржевский.

- Нет никаких гарантий, - настаивал Сидоров, - что разум гомункулуса
будет человеческим. Нормальным.

- Пока что с животными все было нормально.

- Да погодите вы! - вдруг закричал Человеков. Острый кадык ходил под
дряблой кожей. - Нам предлагают новый шаг в эволюции человека, а мы спорим
по пустякам. Неужели непонятно, что в случае удачи человечество станет
бессмертным? Мы все можем стать бессмертными - и я, и вы, и любой...
Индивидуальная смерть, смерть тела перестанет быть смертью духа, смертью
идеи, смертью личности! Если понадобится, я отдам вам, Ржевский, мою
пенсию. Я не шучу, не улыбайтесь.

Ржевский знал Человекова давно, не близко, но знал. И даже знал обоих
его сыновей - Человеков запихивал их в институты, спасал, отводил от этих
пожилых балбесов дамокловы мечи и справедливые молнии...

- Спасибо, - сказал Ржевский без улыбки.

- Всю жизнь я накапливал в себе знания, как скупой рыцарь, набивал свою
черепушку фактами и теориями, наблюдениями и сомнительными гипотезами. И
знал, что с моей смертью пойдет прахом, сгорит этот большой и бестолковый
склад, к которому я даже описи не имею... - Человеков постучал себя по
виску согнутым пальцем. - И вот сейчас пришел человек, вроде бы не
шарлатан, который говорит, что ключи от моего склада можно передать
другому, который пойдет дальше, когда я остановлюсь. Вы не шарлатан,
Ржевский?

- В этом меня пока что никто не обвинял, - сказал Ржевский и заметил,
как шевельнулись губы Сидорова, но Сидоров промолчал. Сидоров не верил, но
уже понимал, что пожилые люди, собравшиеся в этом кабинете, согласятся