Портфелия инстинктивно потрогала верхнюю пуговичку кофточки, проверяя, не
расстегнулась ли та.
вопрос и закивал, не отрывая глаз от Портфелии. - Пока нормально.
очнувшись, уставился на меня:
Из дипломата он извлек белую пенопластовую коробочку, открыл ее и вынул
обещанное - японский, величиной с мыльницу диктофон "SANYO".
поверхность корпуса. Джон нажал одну из боковых клавишей.
из-под его руки раздался мой сдавленный (а мне-то казалось, я спрашиваю
небрежно) голос: "Сколько?" Джона: "Как договаривались - триста двадцать".
Снова мой: "Давай проверим, что ли". Джон щелкнул клавишей "стоп".
приготовленную пачку денег, - пересчитай.
отшутиться, сказать что-нибудь такое, что сбило бы торжественность ее тона
и еще более возвысило бы скромного меня, но персональный пижон, таящийся в
каждом из нас, опередил меня:
твоем сейчас и испробуем.
копейка". Бывает, считаешь, червончик к червончику льнет, да похрустывает.
А тут - больше трояка бумажки нет. И те - как портянки.
дела безалкогольные. Это раньше "товарищ с Востока" шлеп об сцену
четвертаком: "Генацвале, - дурачась, Джон произнес эту фразу с акцентом, -
скажи, чтобы все слышали: эта песня - от Гиви. Для прекрасной блондинки за
соседним столиком..." И так - раз пятнадцать за вечер.
блондинки им и рубля жалко. На зарплату живем. А она у нас... Но не это
даже главное. Раньше - на работу, как на праздник. Придешь, люди - хмурые,
одинокие. А к концу - веселые все, парами расходятся. Сердце радуется. А
теперь? Как сычи. Только смотрят друг на друга. Суп жрут.
его позвали на эстраду.
закрывать будут. А спешить нам некуда. Ну?..
день так поздно нет дома. А здесь столько женщин, и каждая старается быть
красивой. Ведь так?
ревности. Уж я-то знал, какой Джон честный.
к девушке. Я всегда подозревал, что ты - толстокожая скотина.
на медведя ходят. Ночное задание. Детектив. В традициях западной прессы, -
я насмешливо покосился в сторону Портфелии. - "Подвиг вахтера" или
"Подпольный синдикат профессора Заплатина". Каково, а?
съест Маргаритища.
поглядывая на нас. - Погодите-ка, - пошарив по карманам, он достал
бумажник, извлек из него сложенный вчетверо листик в клеточку, развернул,
пробежал глазами и подал мне. - Взгляни.
вырисовывали отдельно:
удастся. Знай только, что она - во мне самом. Я ни о чем не жалею и никого
не виню. Ничего тебе не завещаю и ни о чем не прошу. Только постарайся
запомнить вот что: если будет тебе совсем худо, так худо, что впору лезть
в петлю, повремени с этим. Обратись к профессору Заплатину. Прощай.
ясно: он твоего деда оперировал, я помню, был об этом как-то разговор.
Видно, сдружились. Они же почти одного возраста. Но все равно, странная
записка.
Джон замолчал в нерешительности, но после паузы все-таки продолжил. - Его
в кресле нашли. За столом. На столе - записка. Написал ее и умер. От
удушья. Экспертиза показала.
перестал дышать.
Какая экспертиза? Какой дед?
дурацкий анекдот: "Шел ежик по лесу. Забыл как дышать... и умер".
хандрит, неделями находясь в полусонном состоянии, или носится, как
угорелый, дрожа от возбуждения.
операций" было все-таки слишком рано. На улице, как и всю неделю, было
сыро, чуть-чуть моросил дождик. Я открыл зонтик, и мы попытались
втиснуться под него. Но по-настоящему это удалось только Портфелии, так
как она была в серединке. Мы с Джоном держали ее под руки и всю дорогу
молчали, а она, напротив, болтала непрерывно. И о том, какая ужасная
выдалась погода, и о том, какой, вообще, ужасный климат в наших краях, и о
том, какая Маргаритище зверь, и о том, что быть начальником - дело
неженское (им это противопоказано; а равноправия они не для того
добивались, чтобы делать то, что им противопоказано), и о том, как она
попала в нашу дурацкую газету...
кокетством. Только для Джона. Ведь она прекрасно знает, что я прекрасно
зная, как она, завалив во второй раз вступительные экзамены, умоляла
Маргаритищу принять ее на работу "по призванию". Но, как бы там ни было,
своей болтовней она добилась главного: Джон отвлекся от своих тяжелых
мыслей, закурил и вновь стал поглядывать на нее с интересом.
войдя в ее мокрую тьму, и двинулись мимо анатомического корпуса. Где-то
неподалеку взвыла собака. Взвыла с такой ясно ощутимой тоской, что
казалось, не собака это воет, а человек пытается подражать собаке.
Портфелия еще крепче прижалась к нам.
лестнице; мы чувствовали себя группой круглых идиотов.
оглянулся. Из операционной вышел грузный пожилой человек в белом халате.