сторон, играючи приподнять над топью, примериться и со смаком разорвать,
как большого твердого жука... Стена двигалась. Коричнево-зеленое тесто
ползло вперед. Начинался новый вдох.
Накапливала силы. Еще день-другой она будет дышать, с каждым часом все
размашистее, потом замрет на недолгое время - и ринется вверх, по камням,
по голым склонам, по мутной остекленевшей слизи, оставшейся с зимних
приливов... А может быть, и по вагончикам биостанции, есть такая
вероятность. На прилив лучше смотреть откуда повыше, например с той
стороны разлома, стоять на краю и снимать на пленку, как падают вниз и
корчатся на дне ползучие гиганты и чуткие ветвистые плотоядные, а еще как
сыплются вниз колоссальные одноклеточные, упакованные в мембрану, поросшую
отравленными иглами, как шарахаются от них коричневые фитофаги с
рудиментарным фотосинтезом и слепые, но стремительные в атаке болотные
гады, разбуженные всколыхнувшейся топью, - да мало ли безмозглых и
бессмысленных тварей создано природой в припадке избыточности и неизвестно
зачем, а ведь каждая форма уникальна, каждую беречь надо. Так же, как и
себя от нее. Но после отлива подбирай все, что осталось - раздолье: иногда
сельва позволяет людям считать себя объектом изучения, могла бы ведь и не
позволить... Вот и сейчас, выдирая бахилы из клейкой грязи, Симо привычно
отметил незнакомый прежде вид фотосинтезирующей планарии и еще что-то
мелкое, копошащееся в трясине и ничего путного не напоминающее. Животное.
Пожалуй, новый отряд, а вернее всего, класс или даже тип. Поймать бы, -
подумал Симо, - Джулии показать, самому покорпеть... Но он хорошо знал,
что не станет этого делать, потому что совсем рядом, в десяти шагах от
живой стены, в грязи, увязнув в ней основанием, стоял вариадонт.
толчка, еще до рассвета, и Симо проклял себя за то, что не рискнул выйти
под ливень - ну пусть бы сбило с ног... Это действительно был Третий. Он
ждал.
быть тетраэдром. Нет, все-таки приглашал. Симо почувствовал покалыванье в
висках, что-то теплое пришло и вдвинулось в мозг - вариадонт налаживал
связь.
медленно раздвигая грязь, катилось огромное рубчатое колесо: не иначе,
вариадонт где-то у границы подсматривал за армейским вездеходом. Очень
похоже. Только к тем колесам грязь липла, а к этому - нет. На твердой
почве колесо завалилось набок, подпрыгнуло, будто резиновое.
вроде нас, только что врать не умеете... Ты ведь спросить пришел, так я
жду, спрашивай...
нуклеед, каких только названий им не выдумывали, а до сих пор ни одного
годного, каждое каким-то боком равняет их со зверьем. Вариадонт. Зверь-де,
меняющий форму тела по своему разумению. Оч-чень исчерпывающе, знаете ли.
Креодонт. Мастодонт. Глиптодонт. Глипт.
сторону, потянулось вверх, вырастая в колонну, и колонна выпустила из
себя, как выстрелила, отростки-руки и шар головы, лопнула снизу, формируя
ноги. Человек. Вот только лица у человека не было - вместо лица была
гладкая черная поверхность, матово отсвечивающая, как кожа, как
искусственная кожа, еще не бывшая в употреблении, - иллюзия для
непосвященных. Настоящей кожи у вариадонтов нет и никогда не было. Зато
был запах, резкий и специфический, и когда Третий шагнул вперед, запах
прорвался сквозь дыхательный фильтр и ударил в нос, заглушая миазмы топи.
Не запах - вонь, бежать от нее хочется. Это им повезло, подумал Симо.
Неудивительно, что вариадонты не очень-то боятся сельвы - ну кто захочет
пробовать на зуб существо с таким запахом? Разве что нарвутся на
пограничный пост...
крови. Долгий поросячий визг... Симо не повернул головы на хорошо знакомые
звуки. В чаще происходило то, что и должно было происходить: один
панцирный гад вскрывал другого. Урчал, пожирая. Природа... И вариадонты
все еще по уши в этой природе, подумал Симо, никуда от нее не ушли, она же
их и пожрет, как только найдется какая-нибудь тварь без обоняния. Вот
Седьмого не видно уже которую неделю, да и Четвертый вчера был какой-то
странный: подранили? Не нужно им в сельву лезть, совсем не нужно, да, как
видно, придется...
тесно. Симо поднес ладони к вискам, зажмурился, привычно напряг и
расслабил мышцы шеи. Он был готов к передаче. Он уже знал, что ответит. И
знал, о чем попросит. Никогда бы раньше не подумал, что придется о чем-то
просить вариадонта... Да, в лучшем случае придется туго. Если очень
повезет, то будет туго. А в худшем случае - не будет Процесса, не будет
вариадонтов, не будет Симо Муттика. Радиоактивного горизонта и то не
будет, выскребут его мало-помалу, а вот тут, например, вот на этом самом
месте, где мы с тобой, Третий, стоим, возведут горнообогатительный
комбинат, и потекут от него составы на ту сторону, в Северный Редут. А вон
там будет огромный карьер, здесь у нас под ногами такое лежит... Ты
знаешь, что такое карьер? Сейчас я его представлю - вид сверху - и ты
поймешь... Теперь понял? Здесь будут люди, много людей, они и сельву
заставят отодвинуться, насколько смогут. Но прежде будет последний взрыв,
и тоннель выйдет наружу. Будет, наверное, радиоактивное облако, но это
совсем не та радиоактивность, что у вашего горизонта, и вам от нее лучше
держаться подальше. А может быть, в вас станут стрелять. Объяснить тебе,
что такое - стрелять?..
Процессе, как только начал сознавать себя, он ждал очередного глипта.
Потом ждал, когда выйдут из Процесса Четвертый, Пятый... Восьмой. Потом
стоял в грязи и ждал, когда же к нему, наконец, соизволит выйти Симо
Муттик. Теперь он ждал, когда же этот бестолковый человек докончит свой
бестолковый рассказ о других бестолковых людях, грызущих тоннели под
горными хребтами - зачем? Должно быть, в свое удовольствие... Ничего он не
поймет, с тоской подумал Симо, самому бы понять...
Интересно, чем? А как мы их учили, как старательно выговаривали слоги,
пока не поняли, что телепатировать им и проще, и удобнее... И какие же мы
кретины, если не уяснили до сих пор, что в вариадонтах куда больше
непознанного, чем во всей сельве! А голос... Господи, да это же мой голос!
То-то слышу - знакомое. Дрянь у меня, а не голос, блею, как старый козел,
слушать не хочется. Но Чернов!.. Если он и после этого не захочет
поверить, что перед ним разумная форма жизни, тогда он сволочь и остальным
под стать. Пусть увидит Процесс, вот что. Глипт нужен...
прямой, - уже уходил, как всегда, неожиданно, легко вынимая из топи ноги,
к которым не липла грязь, а ступней на ногах не было... Нужен глипт...
Глиптов мало. Еще бы не мало, коли в последнюю войну их выбили на девять
десятых: принимали, видите ли, за танки. Это в сельве-то - танки!..
Чернову!.. Я знаю, что их мало, но мне очень нужен хороший глипт...
как океанская волна, тянула хищные ветви. Где-то там, в зловонной трясине
пискнуло под ногой Третьего какое-то растение. И все смолкло.
полковника мучил кашель, неизбежный спутник сезона муссонов, - и не
дал-таки уснуть ночью, несмотря на таблетки и дилетантскую попытку
самогипноза; во-вторых, на краю стола лежал далекий от завершения
полугодовой отчет, о котором командующий округом напоминал не далее как
вчера, и это было непонятно, а непонятного Нуньес не любил. Да еще этот
больной... Полковник озабоченно потер подбородок. Больной - это скверно. И
непонятно, как беднягу угораздило подхватить - не в сельву же ходил... Как
назло: который год все тихо и вот на тебе - пятнистая горячка, да еще с
такой анемией, что хоть прямо в учебник. Жаль солдата - толковый, случайно
сюда попал, - но тут уже ничего не поделаешь. Выраженные симптомы, и даже
не поймешь сразу, плохо это или хорошо, что они сразу заметны? Наверное,
плохо, коли врач кинулся бежать, едва увидев больного, и назад в лазарет
светило медицины пришлось волочить силой и при непосредственном участии
начальства в лице самого Нуньеса. Врач впал в истерику и только визжал и
плевался, когда Нуньес орал ему в самое лицо, в бешеные глаза: "Твоя
работа? Твоя работа, я спрашиваю!.." Толку не было.
время мерзавца следовало бы расстрелять перед строем, без суда и
незамедлительно. Неужели же знал, подлец, что сыворотка скисла? Наверняка
знал, брезгливо подумал Нуньес. Вор не вор, а разгильдяй и трус первейший.
Заплевал весь лазарет. Не на пол наплевал, скотина полуштатская, - на
службу. В карцере в потолок он давно не плевал, это точно.
выдалось жарким, кондиционер уже не справлялся. Днем будет еще хуже, если
только не разразится ливень, а к вечеру станет уже совсем невыносимо, но
за вечером придет ночь, и тогда, может быть, удастся уснуть. Если позволит
кашель. И если сегодня за ворохом мелких дел найдется время закончить
Лукин Евгений
Буркатовский Сергей
Свержин Владимир
Мурич Виктор
Посняков Андрей
Соломатина Татьяна