выглядела. Так, разрозненные металлические обломки, искореженные до
неузнаваемости.
перед останками. У меня отлегло от сердца. Машину, конечно, жаль, но
главное - Захарыч цел. Каюсь, но второй раз вести его через тайгу мне ни
чуточки не хотелось.
меня из головы. А зря.
словно жбан с квасом. Следующий сбил с ног меня. Лежа на спине и
прикрываясь руками я взглянул наверх, на уступ. Там кто-то копошился!
Комья земли летели в нас безостановочно; Буслаев шипел и кашлял, пытаясь
встать.
взглянул на нас. Я пытаюсь описать именно то, что чувствовал в тот момент,
каким бы нелепым и странным мое чувство не казалось.
что добросовестно вынутая из вырытой вашими же руками ямы. Представили? А
теперь примите во внимание наши взвинченные до отказа нервы, учтите память
о прошлом разе и полную тишину? Учли? Ну, а теперь свалите себе на голову
что-нибудь тяжелое и вы приблизитесь к нашему состоянию в тот миг.
погребла нас под собой. Оглядываясь, мы выбрались из-под нее чуть живые, а
новая уже глядела на нас с уступа. Я уже приготовился ко вторичному
погребению, но Буслаев вдруг, странно крикнув, схватил ком земли и швырнул
на уступ.
СТЕНА УЩЕЛЬЯ. Медленно и неумолимо.
выбраться из-под нее я не надеялся. Тем не менее я отпрянул и жалко
прикрылся руками. Вопль мой был истошным и безнадежным.
ни о чем, кроме смерти, тогда не думал.
на дно ущелья большим облаком.
быть, стук его доносился до самого верха, на обрыв.
толще граммофонной пластинки, но мы-то этого знать не могли! Знакомый
низкий вой зазвучал на этот раз без злорадства. А что же Буслаев? Я
обернулся, нашаривая его взглядом.
сказать... Тварь, чужое создание, воплощение детских страхов. Я не смогу
ее описать, человечество не придумало таких слов. Но взгляд твари я,
наверное, запомнил навечно: он способен любую живую душу обратить в пепел.
раскаленного металла, а змейка в сплошной комок непрерывной боли. Я
бросился прочь, совершенно не помня себя, куда понесли ноги и ЭТО - я
знал! - бросилось за следом. Никогда я не бегал так быстро и так отчаянно.
это был просто Буслаев. С перекошенным лицом, потный и испуганный, он
бежал совсем рядом.
меня, тоже не знаю, спрашивать не хочу и никогда не захочу.
ущелье не хотело отпускать нас: справа и слева все так же тянулись
сорокаметровые стены и только вверху, чистая и голубая, виднелась полоска
неба, желанного и безопасного.
грани бреда. Отчасти - от пережитого, отчасти - от голода и усталости.
Когда не осталось сил бежать, мы просто брели; тело работало само, без
участия разума.
в ущелье и разозлить Горного Духа.
это не очень сытная диета. Потеряли счет дням, скитались, словно дикие
звери, пока не вышли к какой-то речушке, там еще был заброшенный прииск.
Здесь нас подобрали, изможденных и полусвихнувшихся, геологи.
прощался с Буслаевым. Он вновь уезжал на запад, в Киев.
ущелья. Знай, я вернусь летом и уже не буду таким дураком. Я вернусь не
один, и не с пустыми руками, и мы выкурим Горного Духа из его векового
логова.
ради чего стоит вернуться, несмотря на на все, что мы пережили. Поверь
мне.
побывать в этом ущелье.
весну. Десять лет. Я еще надеюсь, хотя не уверен, ведь если бы он был жив,
давно приехал бы.
совершенно не запомнил. Десять лет поисков, чтобы знать потом куда идти.
Не знаю, на что я рассчитывал, соваться туда в одиночку, по-моему, глупо.
А расскажи кому - поверят ли?
подарил мне Буслаев. Потому что вчера я набрел на место, откуда виден
Унылый голец. Это гораздо дальше, чем я предполагал, и намного севернее. Я
ходил туда, но приближаться не стал. Ущелье на месте и палатка наша все
еще стоит. В бинокль я разглядел даже что-то поблескивающее в входа, не
иначе некогда пропавший котелок. А вот подъемника у обрыва не видно и я
совершенно не помню, приключилось ли с ним что-нибудь тогда, или это дела
минувших десяти лет.
собираюсь туда спускаться. А хочется: проклятый Горный Дух крепко засел во
мне. Но я вернусь. Посмотрю и вернусь. Заберу свой блокнот, дойду до
поселка, поговорю с людьми. Наверняка что-нибудь знают, слышали, видели...
Может, даже экспедицию сюда пришлют, здесь же что-то важное, я знаю! Ну, а
если вдруг не вернусь, останется мой блокнот, его обязательно кто-нибудь
отыщет.
как зов. Но ведь это только кажется...
трогает безоружных - мы дважды спускались в ущелье и дважды сумели уйти.
разглядывал, чувствуя, что уныние начинает переползать в душу. Левой рукой
он машинально поглаживал шершавую обложку блокнота, лежащего в кармане, в
правой привычно вертел ружейный патрон, желтый, как масло.
совсем не действовала на него, теперь же она казалась зловещей.
потоптался, потом пересилил себя и пошел к гольцу. Стланик здесь был
густой, пробираться сквозь него стоило больших трудов. Когда над самым
ухом гнусно заорала сойка, Коптина передернуло; несколько минут он
чувствовал и, вроде бы, даже слышал неистовый стук сердца.
сам себя. Слоняясь по тайге в одиночку Коптин свыкся с тем, что
разговаривать приходилось только с собой. С утра собрался поболтать пару
часов с якутом, случившимся навстречу, да не вышло: якут вручил "лючи",
Коптину то есть, этот самый блокнот, заявил, что "рузе и месок на суцек
повесила, а грамоту тебе" и что самому якуту "шибко спешить надо,
мало-мало здут!" Словом, якут уехал, понукая оленя, а Коптин остался
читать блокнот, гоняя в ладони неизменный патрон.
бинокль. До этого он нарочно не смотрел по сторонам.
борозду невероятных размеров. Нашлась и палатка, невдалеке, в подлеске.
Котелка, правда, Коптин не заметил, далековато, но в целом все было именно
так, как описывал Леха в своем блокноте.
здесь шастали."
мистика, поповщина, а с другой - похоже ведь на правду.
Все, как есть. Коптин даже якута Малчу знал лично. И совершенно не
сомневался, что в описанной ситуации повел бы себя именно так: сбросил
груз и оперативно смотался от греха подальше.