коня, стал первым и по сей день единственным, кто одолел чары последней
преграды и сумел прорваться к круглым вратам Башни, расчистив путь
последующим. Так говорят сказители. И добавляют, ударив по струнам:
расчистив, но не очистив...
кровь их много чище крови Мак-Каски, не говоря уж о Мак-Кормиках, равна
благородством Мак-Ферсоновой и разве лишь на толщину конского волоса
уступит по древности Фитц-Джеральдам. Но в дни Войны Черного Петуха, когда
клан поднял топор на клан и огонь залил землю чертополоха, туго пришлось
Мак-Дугалам. Ибо после гибели Ллевеллина ап Гриффида вновь взял жезл и
знамя тана старый Гриффид, а руки его не имели силы прежних дней.
Наследник же жезла и знамени, Оуэн ап Ллевеллин, за грехи отца и деда
наказан был Господом: пустотой сияли глаза юноши и умел он лишь
подчиняться. Недоумком звали его чужаки, а сородичи лишь опускали глаза в
бессильном гневе. Потому-то, предвидя грядущие беды, призвал старый
Гриффид внука и приказал ему идти к Башне, дабы предстать перед Безликим.
И послал тан Гриффид Оуэна в дорогу, четырежды повторив, что должно
сделать...
Мак-Дугале Непобедимом? Гуго фон Вальдбург спешился и, отпустив повод,
склонил голову перед попоной с гэльским узором. Привет тебе, воитель! Как
немногие достоин ты светлой зависти. Ведь уже полвека не остыла гордость
за дела твои среди родичей, и, устрашенные надолго, все не воспрянут
соседи. И не забыли еще свист твоей секиры англы, отброшенные за бурный
Твид. А сарацинские матери пугают непослушных детей страшным Он-Маликом.
разметалась по вересковым полям Долинного Края, да и пределы христианского
мира тесны оказались для нее. К природной отваге добавил Безликий светлый
разум, направленный на битву. И, единственный под луной, мог ты расставить
даже и сотню воинов так, что десять тысяч врагов молили о пощаде, бросив в
пыль опозоренные знамена.
Мак-Дугал. Есть ли что-то достойнее? Но даже этого мало мне, ибо в битвах
и без чужой помощи удачлив я, а тоска все равно скачет рядом со мною,
овевая сердце черным прапором своим...
По-жеребячьи крича, умчался назад, к паутине, на верную гибель обезумевший
Буланый, не смея оглянуться на преданного и брошенного господина, а Гуго
побрел по мягко стелющейся траве, тяжело переставляя обтянутые кожей и
железом ноги. Унизительно для меча служить клюкой, но ведь и для рыцаря
позорно брести пешком. Прости же хозяина, добрый клинок. Поделив унижение
по-братски, вместе стяжаем и награду. Или оба останемся здесь, среди мрака
и влаги. Ты не отступишь, меч! Изменят все, даже конь, но вовеки останется
верным железо...
неясная тревога, льдистая и скользкая, словно осенний дождь? О Господи,
укрепи! Ведь прошел же этим путем славный Оуэн, а значит, нет угрозы
впереди и чиста дорога, пока не минует Гуго место побоища. Все так. Но и
чутье воителя не обманывает: впереди опасность. Она близится, она таится в
нескольких шагах, среди склоненных стволов, укрывшись в жесткой щетине
кустарника. Свят крест Господень! И милость Пречистой да не оставит
меня...
бесплотные, и в глубине запавших глазниц посверкивают колючие зеленоватые
огоньки. Костистые пальцы скрючены, и острые когти тянутся сквозь мглу к
путнику, пахнущему теплым мясом и сладко-душистой кровью. Клацают
пожелтевшие клыки, предвкушая трапезу, и в такт омерзительному
причмокиванию сухо ударяется кость о кость.
Развеваются во мгле, распадаясь клочьями.
сердцем, постыдно и неумолимо подступая к рассудку. Меркнет разум,
превращая человека в готовую закричать, заметаться без смысла и без толку
тварь. Теперь понятен твой плачущий визг, Буланый, и господин больше не
может, да и не посмеет, винить тебя. И поздно уже поворачивать назад. И не
от кого ждать помощи.
бесстрашный Оуэн и показал отродью ада ярость гэльского боя. Сердце его
молчало, как и подобает сердцу воина в час битвы; разумом же не ощущал
опасности гэл, ибо не имел разума. И потому смеялся ап Ллевеллин, нанося
удары и не понимая, что настал его последний час. И рубил он мертвых, как
живых, не ведая разницы и не зная, что должен устрашиться. Мертвецы же,
ощутив бессилие свое против небоящегося, расступились, пропуская отважного
тана к своему повелителю, дабы смирил порыв Мак-Дугала сам Демон Ужаса...
уже давно, как сказано в легенде, пришло время воющей плоти катиться по
мятой траве, отдавшись во власть неизбежному!
Быть может?.. Да! Только в этом объяснение. Оуэн не умел понять, что
пришла смерть, он пошел на нее с топором - и нечисть не смогла
подступиться к кильдунскому тану, бессильная перед безумием.
Гуго. Не великая ли тоска, грызущая сердце, защищает его?
теней, зашептал что-то свое родовой меч фон Вальдбургов, медленно выползая
из плена ножен.
отбросив страх, повелел руке принять бой. Но рука сообразила раньше. Вот в
чем спасенье! Чем меч баварца хуже гэльского топора? Разве напрасно
освящал крестовидную рукоять епископ славного Майнца? И так ли уж ничтожна
пред ликом преисподней слеза Магдалины, омывшая лезвие при закалке? А
обрезок ногтя святого Павла, вделанный в основание клинка, - с каких пор
не страшен он нечисти?!
Рванулась вверх, к кронам, веселая сталь, вспорола тьму и пошла плясать,
рассекая костлявые руки. Падали и вновь взметались лоскутами тумана
саваны, бесшумно распадались в клочья неживого и, струясь, опадали наземь,
и нечто скользкое ползло по сапогам, пытаясь проникнуть к коже через
сочленения доспехов.
укрепляла руку рыцаря в неравном бою. Будь здесь хоть немного света! - как
яростно метались бы блики, отскакивая от лезвия, выписывающего прихотливые
узоры...
Серой шерстью обросло могучее тело, пламенеют глаза и на волчьемордой
голове искрятся синими огнями тонкие витые рога. Еще двое, подобные во
всем, лежат на земле бездыханно, раскинув лапы. Ах, тан Оуэн, как же ты
упустил третьего, покончив с двумя? Вот в чем смысл слов сказителя: путь
чист и не чист; расчищен, но не очищен. Быть может, напуганный бесстрашием
мощи твоей, спрятался мерзейший в глуби болот? Но в таком случае,
дьявольщина, клянусь устами Пречистой! - ты поторопилась выйти оттуда!
глаза-плошки, пронзительный визг рассек уши, опрокидывая баварца наземь,
но всего лишь мгновением раньше рухнул меч на макушку демона и выбил из
нее искры и скрежет, сметая тонкие рога.
самой вершине пригорка, поросшего мелким кустарником. Медленно уходила из
висков боль... очень медленно... и словно воском наполнены были уши. Но
вот уже можно встать и поднять оброненный меч. Как светло вокруг! Ужели
наступило утро? Сколько же длился бой? Гуго поклялся бы - не дольше
десятка мгновений... но сквозь листву уже пробиваются, торжествуя, первые
блестки рассвета.
пригнанную крышку. И помигивает испуганный алый глазок на месте замочной
скважины. Что же, Гуго не так могуч, как Оуэн Мак-Дугал. Он не в силах,
вспоров сундук, добраться до скверны, скрывшейся в свою кору. Но и ей,
поганой, вовеки уже не выйти на Божий свет и не вредить честным