Вольф прижал руки к холодной металлической поверхности, чтобы
удостовериться в присутствии отражения.
выглядишь -- отсюда.
выключателем. Комната одним махом провалилась в темноту. Только
отражение Вольфа осталось освещенным. Оно черпало свой свет из
иного источника.
Вольф. -- И, впрочем, из какого положения?
выходит. Скоро увидишь, приятель. Когда я войду в эту машину.
Неизвестность, глаза, люди... бесплотный прах... да еще это
проклятое небо, как перепонка.
то, чего доброго, переломаешь нам ноги.
Ты боишься, как бы я не отчаялся, когда все забуду? Лучше
обмануться в своих надеждах, чем надеяться неизвестно на что.
Во всяком случае, знать-то надо. Тем более что подворачивается
такой случай... Но отвечай же наконец, черт возьми!..
Отдаешь себе отчет? Это мой шанс. Шанс всей моей жизни, вот. И
чтобы я его упустил? Ни за что. Решение, которое ведет к
гибели, стоит больше, чем любая неопределенность. Ты не
согласен?
я. Ты -- не в счет. Ты мне больше ни к чему. Выбираю я.
Ясность. А! Болтаю тут... Тоже мне, оратор...
будто выгравированное на листке серебра. Он снова включил свет,
и оно медленно стерлось. Его рука, лежавшая на выключателе,
была тверда и бела, как металл зеркала.
вернуться в зал, где пили и танцевали. Вымыл руки, отпустил, но
недалеко, усы, убедился, что они ему не идут, сбрил, не отходя
от кассы, и завязал галстук на другой, более пространный манер,
ибо мода успела за это время уйти вперед. Затем, рискуя
шокировать коридор, он проник в него с другой стороны. Походя
повернул рубильник, служивший для смены атмосферы во время
долгих зимних вечеров; в результате электрическое освещение
сменилось на ультрамягкое, для пущей надежности приглушенное
рентгеновское излучение, которое проецировало на люминисцентные
стены увеличенные изображения сердец танцующих. По их ритму
можно было судить, любят ли они своих партнеров.
их сердца, оба весьма красивой формы и, однако, не похожие друг
на друга, подрагивали рассеянно, спокойно. Хмельмая стояла у
стойки бара с остановившимся сердцем. Две другие пары были
образованы путем обмена законными женскими составляющими, и
аллюр их сердец бесспорно доказывал, что эта система
простиралась и за пределы танца.
послушно следовала за ним. Они прошлись мимо окна. Было поздно
или же рано, и ночь, образуя схожие с клубами тяжелого дыма
круговороты, стекала по крыше дома вдоль пылающего света,
который тут же заставлял ее испаряться. Вольф понемногу
остановился. Они добрались до двери.
Вольф посторонился, чтобы дать ей выйти. Их тела погрузились в
ночь. Небо было омыто тенью, зыбкое, непостоянное, как брюшина
черного кота в разгаре пищеварения. Вольф держал Хмельмаю за
руку, они шли по дорожке, усыпанной гравием, и тот скрипел у
них под ногами, издавая пронзительные нотки, словно кремневые
колокольчики. Споткнувшись о край газона, Вольф вцепился в
Хмельмаю. Та подалась, они, потеряв равновесие, уселись на
траву и, обнаружив, какая она теплая, растянулись бок о бок, не
касаясь друг друга. Ночь, содрогнувшись, обнажила внезапно
несколько звезд. Хмельмая грызла вишни, было слышно, как
свежий, душистый сок брызжет ей в рот. Вольф совсем
распластался по земле, его руки теребили и комкали пахучие
былинки. Он так и заснул бы.
Сапфир... сегодня он какой-то странный. Не осмеливается меня
обнять. Все время оборачивается, будто там кто-то есть.
просто заработался.
Что этому пришел конец.
завтра я ее испытаю.
возьмете меня с собой?
совсем не для этого. И кто знает, что окажется позади? Тебе не
любопытно?
почти всегда довольна -- какое уж тут любопытство.
певучим голосом.
вишен.
поисках рта и протискивают вишенку между губ. Перед тем как
раскусить, он несколько мгновений согревал ее и успел обглодать
верткую косточку. Хмельмая была совсем рядом с ним, и аромат ее
тела смешивался с благоуханием земли и травы.
Мне нравятся твои духи.
ослепительными вспышками соединяются друг с другом. Три из них,
в вышине, справа, подражали восточному танцу. Время от времени
их заслоняли извивы ночи.
на секунду не хотел отрываться от травы. Правая его рука в
поисках опоры наткнулась на шерстку какого-то неподвижного
зверька. Вольф изо всех сил таращил глаза, силясь разглядеть
его в темноте.
крот... или кротенок. Он не шевелится, но он живой... а ну-ка,
послушай, я его сейчас приласкаю.
сверкали, как белые сапфиры. Вольф сел и положил его на грудь
Хмельмае, в то самое место, где начинается, или кончается,
смотря откуда идти, платье, как раз между грудей.
и стал кое-что в ней различать. Перед ним всего в нескольких
сантиметрах покоилась рука Хмельмаи, светлая и гладкая. Он
придвинулся и слегка коснулся губами затаенной впадинки на
сгибе у локтя.
поспим здесь?
от избытка юности.
приглушенным смехом.
ты. Здесь полно цветов. Но откуда же запах ландышей? Их время