понял? Камни клал и стены выводил. И нет другого такого здания во всем мире,
даже у атлантов в Посейдонии нет. Пирамиды, говоришь? Тоже мне достижение -
натесал кучу камня и громозди до небес. Нет, не то, не то... Не вытягивает,
клянусь священным дельфином, священным быком и священным петухом! Тройной нашей
клятвой клянусь!
Вот Лабиринт, братцы вы мои, собутыльнички тупые! Лабиринт, шантрапа вы
кносская! Год по этим ходам бродить можно, поседеешь, а дороги не отыщешь. Знал
свое дело великий мастер Дедал, его здоровье! Что? А, ну конечно, те, кому
следует, дорогу всегда найдут, а уж как это делается, мне думать не полагалось и
не полагается. Мы этого не знаем, потому и живы, потому и платят нам до сих пор
заботами царя Миноса, его здоровье! Десять лет, как я работу бросил,- к чему,
коли денежки и так плывут? Зачем мне работать, если я тот, кто Лабиринт строил?
Уяснили, шантрапа? Прониклись?
Что? А наплевать мне на Минотавра, Аид его забери, и слушать о нем не хочу. Его
дело, кого он там жрет. Кого нужно, того и чавкает, Миносу виднее. Мне не за то
платят, чтобы я думал, для чего и кому строил. Лабиринт я строил, понятно,
молокососы? И все. Проживи вы еще по сто лет, не построить вам такого!
Давне, рядовой стражи Лабиринта
- Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре... Так и идет - секиру на плечо, четыре
шага туда, четыре обратно. Солдатское дело, оно известное - стой, где поставили,
сторожи, что поручено, пропускай тех, про кого ведено, а всех прочих хватай и
представляй, куда положено. Об остальном начальство думает, у него бляхи
золотые, а наше дело десятое. Правда, судари мои, вы уж нас не равняйте со
всякой серой пехтурой! Клянусь священным петухом, мы хоть и простые солдаты,
морда булыжником, да охраняем-то мы что? Мы - особая стража, охраняем Лабиринт и
подчиняемся только нашему Горгию, а он - только царю нашему, высокому Миносу,
внуку бога Солнца. Так-то вот. А на остальных начальников чихал я со стены, будь
он хоть тысячник. Сто раз нам было говорено, что мы вроде как совсем особые -
больно уж важное дело нам поручено, и чтоб мы прониклись и осознали. Говорил это
сам Горгий, а уж за него мы в огонь и в воду, потому как помним его по разным
прошлым войнам. Исключительной храбрости человек, нашего брата всегда понимал и
в обиду не давал.
Вовнутрь я ни разу не ходил. На то другие есть - наши же ребята, из стражи. Они
туда еду чудищу, Минотавру то есть, носят, а мое дело - стоять у главного входа
и смотреть, чтобы никто чужой поблизости не отирался, а подозрительных хватать,
и занимается такими сам Горгий.
Так что служба нетрудная: ходи себе да ходи, а надоест - сядь. У входа скамейка
есть, и сидеть не возбраняется, лишь бы смотрел зорко. Вот так времечко и бежит
- походишь да постоишь, посидишь да подумаешь. У солдата, известно, мыслей
особых не водится - что на ужин дадут, да не будет ли вино кислое, как на
прошлой неделе ключник утворил (ну, да мы его головой в тот кувшин макнули и
держали, пока половину не выхлебал), да как оно будет, когда сменишься и к
девкам пойдешь. Нам-то с девками всегда везет, любая привечает, узнают ведь по
одежде, где мы служим, и каждая добивается- расскажи да расскажи про Минотавра.
А как расскажешь? Если бы что и знал, за длинный язык голову снимут. Да и не
знаю я ничего, если честно - откуда? Ребята, бывает, наврут девкам с три короба
по пьяному делу. А я молчу. Это даже сильнее действует, когда молчишь
многозначительно так.
Болтают про Минотавра все, что на ум взбредет. Оно и понятно, коли никто ничего
толком не знает, только и остается, что болтать. А правда... Вы что же думаете-
мы тут совсем ничего не знаем? Рев я, к примеру, по десять раз в день слышу -
жуть, который год слышу, а привыкнуть до сих пор не могу. И то, что никто из
тех, кто драться с ним ходил, не вернулся,- святая правда, доподлинная истина.
Сорок три их было, мы считали. Идут они туда по-разному. Кто прет грудь колесом,
будто не то что людей, богов и тех не боится,- молодежь больше. Кто идет
сторожко, как охотник на зверя, сразу чувствуется, что бывалый,- те посолиднее,
мужики битые и хваткие. А иной идет, будто сам себя за шиворот тащит, сразу
видно, что ему, бедолаге, до смерти хочется драпануть отсюда, да уж отступать
поздно, стыдно трусом домой вернуться. Да что там, по-всякому они туда входили,
да только ни одного мы больше не видели. Сорок три их было...
А вот про дань эту самую живую - совсем наоборот дело обстоит. Ну да, присылают
нам другие страны регулярно по семь девушек и семь юношей Минотавру на съедение.
Только никто из них в Лабиринт так и не попал - всех их при дворе оставляют, это
точно известно, да разглашать запрещено. Слугами делают. Или там на скотный
двор, кого куда. Я сам с одной девчонкой из Коринфа второй год знаком, женюсь,
наверное, уж больно ладная, да и надоело по девкам шататься, правду говоря.
Мужчине в мои годы дом нужен, семья, хозяйство.
Говорят про Минотавра всякое, и потому, как знаешь, что этим сплетням никакой
веры нет- уж если мы не в курсе, откуда эти городские болтуны знают? - поневоле
же сам начнешь задумываться. Оно солдату вроде бы и ни к чему, да ведь скучно на
посту. С одной стороны, Минотавр, конечно, чудище и людоед,- и рев все слышим, и
те сорок три в Лабиринте сгинули. А с другой стороны - эта самая живая дань, про
которую говорят, что она для него, получается, и не для него вовсе. Ну, тут
какое-то хитрое государственное дело, не по нашему уму...
А вчера я снова злодея изловил. Стою себе, вдруг подходит скользкий такой
человечишка, одет неприметно, глазками блудливыми по сторонам юркает. И давай
мне шепотом: я, мол, знаю, что в деньгах у тебя нехватка вечная, у тебя, служба,
в них нуждишка, так я тебе дам столько, что внукам останется, а ты меня за это
так пустяково отблагодаришь, что говорить совестно. Когда ваши Минотавру еду
понесут, когда они засовы отпирать станут и отвернутся, ты же свой - подкинь в
корзину вот это яблочко, его совсем незаметно будет. И показывает мне, гнусь,
яблоко - такое, что и у статуи слюнки потекут. Ну, как в таких случаях
поступать, давно приказ есть, этот тип у нас и не двадцатый даже. Свищу в два
пальца ребят, наши его сгребают и волокут в подвал, а там уже все приготовлено,
чтобы он говорил не запинаясь.
Только ничего там от него не добились - кто послал, не признался. Закопали его
там, где и всех прочих. Но все равно, пусть он и слова не сказал, мы ж как-никак
дворцовые, знаем, кто его послал. Высокая наша царица Пасифая. Тс-с! Насчет
этого и родной матери не проговорись, а то и тебя самого... там, где всех
закапывают.
Вот тут я нашего высокого царя Миноса решительно не понимаю, клянусь священным
дельфином. Прижила его собственная жена, высокая наша царица Пасифая, урода, то
бишь Минотавра, от быка. Бык у нас, конечно, вместе с петухом и дельфином
животное священное, может, там и бог какой-нибудь был под видом быка, случалось
же такое, однако все ж как-то оно не того... Царица все же, не какая-нибудь
прачка. Самое лучшее было бы тут же придушить это чудовище, потолковали бы об
этом год-другой, а там и забыли. Или вообще бы не узнали- если все с умом
обернуть. А что Минос сделал? Отгрохал этот самый Лабиринт - уймищу ведь денег
вбухал! - посадил туда Минотавра и растрезвонил по всему свету, какое у него
диво имеется. Ну а откуда это диво произошло, народ постепенно узнал за
двадцать-то лет. Это ж позор на весь белый свет, последнему водоносу со стыда
сгореть можно, не то что царю...
А он терпит... Минотавра приказано оберегать пуще собственной жизни. Но вот
тогда на кой эти, что драться с ним приезжали? Мы бережем, а им идти убивать
можно? Снова государственное что-то, не для нашего ума. Ну, ладно, наше Дело
десятое, начнешь думать - башка лопнет. Может, сегодня на ужин телятину дадут!
Обещали вроде...
Рино с острова Крит, толкователь снов
- День начался паршиво. Сначала ввалился пьянехонький купец и стал добиваться,
чтобы я объяснил: что значит, если во сне ему привиделась танцующая на ветке
голубая рыба? Пить нужно меньше, иначе наяву голубых рыб видеть начнет...
Идиотский сон требует идиотского же толкования, и я сказал ему таинственным
голосом: "Когтистая лапа занесена над блюдом, но ястреб взмахнул крылом". Он
ничего не понял и оттого заплатил больше, чем я обычно назначаю.
Потом пришел понурый соседушка Гикесий, выложил на стол монеты и стал
рассказывать свой утренний сон. Оказывается, корова с увесистым поленом гонялась
за ним по всему дому, и он проснулся в самый трагический момент, оказавшись
зажатым в угол, и теперь хочет знать, не является ли сон пророческим, не
прознала ли дражайшая супруга о той мельничихе, которой он всю эту ночь помогал
чинить жернова?
Я вынужден был огорчить его, сказав, что, к моему большому сожалению, сон его
является насквозь пророческим, и любезная Нира ждет не дождется, когда он
переступит порог, и рядом с ней пребывает, ожидая своего часа, суковатая палка.
Видят боги, я ничего не мог поделать. Он недооценил свою половину - та еще
позавчера наняла ловкого человека, набившего руку на слежке за неверными мужьями
и женами, и тот за умеренную плату превратился во вторую тень Гикесия, выведав
все подробности. Я это узнал на заре- когда-то этот тип прирабатывал на моих
самых несложных поручениях и по старой памяти заглядывал с новостями. Так и
работаем - в нашем деле никак нельзя полагаться на одних богов, тот, кто не
уяснил этого золотого правила, кончит в самой грязной канаве.
После Гикесия, ушедшего с плачем и стенаниями, наступило долгое затишье. Я знал,
что это означает. Вернее, кто в этом виноват - косой лидиец, обосновавшийся на
нашей улице через пять домов от моего. На потолке у него болтается мерзкое
чучело крокодила - ненавижу этих тварей, в углу многозначительно скалится череп,
пряно пахнут пучки заморских трав, блестят хрустальные шары, а в углу звенит
цепью выученная двум-трем нехитрым штукам облезлая обезьяна, ужасно похожая на
своего хозяина. Словом, полное снаряжение шарлатана, неотразимо завлекательное
для простодушных дураков, не понимающих, в чем разница между пышным блеском
замаскированного ничтожества и аскетической сухостью истинного ума и таланта. И
дураки не понимали - достаточно было взглянуть на очередь, растянувшуюся к дому
этого мошенника на три квартала...
Будь это хотя бы два месяца назад... Священный бык, священный петух и священный
дельфин, не люблю упоминать вас, считаю это глупым суеверием, но что поделать,
если поневоле срывается с языка... Поневоле приходится с болью и тоской
вспоминать, что Каро Быстрый Нож схвачен и умер, скалясь в лицо всей этой своре,
столпившейся вокруг со своим раскаленным железом; что его люди (шайка, по-моему,
слишком пошлое слово) частью казнены, частью покинули в панике Крит. Каро ничего
не сказал, ни слова, он был настоящим мужчиной и не предавал друзей, но все мои