подробнее - о том, что у него есть пенсия и сиделка, товарищи не забывают,
а вот жена бросила сразу - ну бог ей судья, стервой была и осталась...
Сейчас направляются в реабилитационный центр, есть такой на юге - в тихом,
хорошем месте. С транспортом просто мука - его бы самолетом... Но на
вокзале обещали встретить, она лишь вызвалась сопровождать и сдать с рук
на руки. Да, а Рытина она искала, даже написала письмо, но оно вернулось -
видимо переменился адрес. Хорошо бы знать нынешний...
оставлю... Не сейчас... Утром... Извините, пойду...
сунул заранее освобожденного дьяволенка прямо в лаковую клешню - на
мгновение прервав неутомимый поиск...
леденяще-безмолвную пустоту. От такого просыпаешься с сердцем в горле -
осознав причину толчка и холостого вращения колес; съежившись, вдавившись
в стенку в ожидании беспощадного, жадного как глоток удара...
окном было черно, лишь горизонт в сторону следования светился просыпанными
огнями какого-то селения. В трюме угрюмо зарычал волосатый. Бой с чертями
продолжался. Рытин перевел дух и подсветил часы. Было без четверти три.
Поезд, видимо, остановился только что; Рытин мог поклясться - тугое
резиновое чувство, завершившее его падение во сне, было подарком
реальности. А реальность была незатейливой - они стояли, наверняка
пропуская какой-нибудь опаздывающий, особой важности состав. Подобных
стоянок доныне было уже две, и Рытин тоскливо ощутил никчемность своего
пассажирского, путавшегося под колесами литерных титанов. Он кисло
улыбнулся недавнему ужасу и спустился вниз. Волосатый храпел спиной вверх
- разглядывая его шелковистую стерню, Рытин вдруг вспомнил, что у Рытина
(?????) напрочь отсутствует растительность. Точнее, на восковой голове
темнел ухоженный полубокс, но ни бровей, ни ресниц Рытин вспомнить не
смог. Так стрижет пламя.
Рассеяно поморгав своему взлохмаченному призраку, зеркально бредущему
обочь, Рытин вышел в тамбур. Тамошние стекла не отражали - лишь светились
бородавками запотелости. Пробирала свежесть. Норовя извести уголек,
потрескивала сигарета. А Рытина изводил похмельный стыд. Стыд за прошлые
застольные подвиги. Стыд за присутствие в былых студенческих кампаниях,
где он таился как имплантант под кожей и терпеливо ожидал своего часа.
окровавленный фарш Потапчука и ловил, хапал разлитую, с неловко давимой
икотой тишину, сгребал взгляды девочек, разинутые липко и жадно - как у
росянок, упивался желваками на кирпичных от хмеля скулах товарищей...
ему, но жесту, действу, с определенной верой, что они-де поступили бы куда
эффектней - хоть бери да снимай клип с тугими дынями бицепсов и бряком
цепей...
чуял спазм в сердце от слияния собственных нервов с нервами летчика и
обреченных в городе. Слышал тающее эхо безрассудства, толкнувшее на
поступок, о котором он ныне мог только мечтать. Казалось - жил-то он всего
несколько смертельно красивых мгновений в плохо придуманном мире, и зная,
что сам давно уже стал таким же придуманным, блеклым, лихорадочно цеплялся
за воспоминания - догорающие как "МИГ" в пыльной степи.
- за одно мгновение подвига - отнимает здоровье, калечит и ничего не дает
взамен?
пространство и успокаивался в невесомых слоях. Рытин давно уже чувствовал
дрожь, но только сейчас сообразил: трепетал вагон и все заключенное в нем
пространство. Движения не было - вагон стоял, но исходил ознобом - будто
забытый в снегах часовой...
деревьев, смутным перепадом неба и земли, горизонт дрожал все тем же
песком огней... Выделялся лишь пунктир от окон, и в одном таком
засвеченном прямоугольнике Сергей разглядел рельсы. Собираясь отойти,
замер от странного несоответствия - рельсы проходили не параллельно, а под
углом почти вы сорок пять градусов. "Ветка... - сонно отметил он, - Ветка
от основного пути... Так круто?" Рытин зевнул и вышел в коридор.
Одинаковые двери, лишь посередине одна, приоткрытая и - вибрация, чуть не
в унисон с сердцем. "Холодно..." - поежился он и сутулясь, побрел к своей
ячейке.
миражей зажмурил веки.
тем не менее он продолжал жадно разглядывать неправильные рельсы. И тут
Рытин до конца осмыслил...
родной колеей состава, теперь почему-то отторгнутые, стремящиеся почти
поперек...
может..." Привыкшие к темноте глаза различили по очертаниям рельефа,
насыпи - состав замер в падении, окаменел в прыжке...
Правая рука настырно дергала боковую дверь, а левая сжимала тяжелую
авоську, хотя садился он с "дипломатом"... Потом он попробовал вторую
дверь, потом... Третья неожиданно сразу открылась и его обдало стужей
переходника. Рытин плюнул в него как в предателя, а потом туда же швырнул
авоську... В голове царил страшный раскол - разумная половина отказывалась
понимать и гнала в постель, вторая - родная, как желудок, пищеварение и
сама жизнь - уверенно двигала мышцами - ради спасения, пока не поздно...
Потом рванул к проводнице и, минуя середину, споткнулся. Он вспомнил о
Жанне... Застегнув под горло плащ, отогнал дверь и увидел...
в простыню, сам Потапчук лежал выгнутым - словно его сняли с
гимнастических брусьев - замершего в предсмертном висе. Шею пронзили синие
молнии, на покривевшей глотке, будто на кол одетый, дыбился подбородок -
мучительным уступом на запрокинутой голове...
слабоумной циркуляции зрачков - они жестко смотрели на Рытина. И чем
глубже Рытин провалился в них, тем больше - как бы слой за слоем -
становилось понятным происходящее: и замерший над рельсами состав, и
мандраж вагона, и расплескавшееся в гранитном напряжении тело Потапчука...
от пляшущих поплавков, исходила мелкая, все охватная дрожь. Рытин гнулся
все ниже и ниже, влекомый неодолимой мощью, быть может, родственной той
силе - погнавшей его с земли к горящему самолету.
оборвись эта ниточка и поезд покатится под откос... Левая кисть Потапчука
выстрелила из-под простыни и жадно стиснула его запястье. Рытин не
закричал - едва родившись, крик самозахлебнулся, переполнив его своим
взрывом до вздыбленности волос - он лишь захрипел - сердце забило легкие
мокрым тромбом...
и Рытин под напором молящей ярости глаз поддался и увидел на своей ладони
брелок - ехидный, покрытый мокрой пленкой. Рытина словно током пробрало -
он растворился в вибрации, просел под тяжестью, словно поезд стал его
костюмом - тяжко свинцовым и устоять теперь под этим гнетом стало для него
вопросом жизни и смерти.
подраненные птицы... И словно решившись на еще до конца не осознанное - но
самое главное в этой судорожной схватке - Рытин крепко обнял костяную
фигурку и выдернул кулак из слабеющих пальцев...
осеклось в груди. - Что же это со мной происходит?"
точно так она смотрела за несколько часов до рокового пробуждения. И слова
он сейчас произнес те же...