его, перерастая в ясное и четкое чувство тревоги. Прошлое одолевало его,
прошлое, которое он всеми силами пытался отогнать все эти годы. Он не был
мнителен, равно как и не был забывчив: он точно знал, что привычный ему мир
изменился, а это недомогание - так он про себя решил называть его, - лишь
чуткий датчик, показывающий, что что-то уже не так. Он доверял себе, а
потому не волновался по поводу своего здоровья. Причину недомогания
следовало искать где-то вне его самого.
через прохладные, продуваемые бродящими ветерками галереи, залы, обширные,
как нефы, где колеблемые ветром огоньки свечей освещали изображенные по
стенам силуэты больших плавникастых рыб, пронзаемых длинными острогами.
Нескончаемые коридоры с коптящими и брызжущими смолою факелами вели в его
покои. Здесь стояла большая двуспальная кровать под жемчужно-розовым
балдахином, у окон - письменный стол. Окна выходили на необозримые леса,
простирающиеся до самого горизонта. Дымчатое и ненужное чувство меланхолии
никогда не владело его душой. Он во всем искал причину и знал, что скоро
загадка, его томящая, станет ясна.
немного загорело, волосы на голове совершенно скрыли коричневую от загара
лысинку. Сам он вроде как вытянулся и не выглядел больше излишне полноватым.
Голос его стал бархатистым и более приятным на слух. Золотистая трость в его
руках превратилась в скипетр с трилистником на верхушке. На ногах возникли
золотые сандалии.
комнате, вздымая недвижные ворсистые занавеси. Мес лежал на кровати под
балдахином и, посмеиваясь, читал Таксиля. Вдруг он вздрогнул и приподнялся
на локте. С минуту прислушивался, и на лице его застыла настороженность.
Потом он сказал:
прошло. На горизонте замаячила разгадка.
черноты кожей, острыми голубыми глазами, на дне которых мерцала искорка
язвительной иронии, и тонким крючковатым носом. Одет он был во все темное.
отрываясь читал. Вошедший потоптался на месте и прошел через всю комнату к
окну. Здесь его заинтересовал открывшийся глазам пейзаж.
чересчур расшалившиеся нервы.
что-нибудь посолиднее. Лукиана, например. К нему я особенно благоволю.
Помнишь вот это: "Какого ты мнения, Тихиад, об этом, то есть о пророческих
предсказаниях, о том, что выкрикивается иными по наитию бога, о голосах,
которые слышатся из сокровенных помещений святилища, о пророчествах и
стихах, выкликаемых девой, предрекающей будущее?"
спину и поднимая книгу, собираясь продолжать свое занятие. - У меня
прекрасная библиотека. Там есть и Лукиан, и Цельс, и Тертуллиан.
посмотрел на своего гостя. Тот как ни в чем не бывало сидел, скрестив ноги,
в кресле и ухмылялся.
вставая на ноги и выгибаясь (звучно хрупнули кости в пояснице). - Это плохо.
Очень плохо. Бежать прошлого - хуже некуда. Оно ведь нагонит, герр Мес.
Нагонит и надает тебе тумаков, и тогда уже не оправиться.
довольно нудный разговор. Почему нудный? Я учел твое настроение, твой образ
жизни и, главное, твое отношение ко мне. Твой проклятый снобизм. Хотя
неизвестно еще, может, это мне стоит относиться так ко всем вам.
единственный, кто не пихал меня тогда в спину, стряхивая с Горы. И ты
вестник, проводник, тебе ведомы тайны мертвых.
вообще нет никаких тайн.
неприятно будет услышать. Неприятно, но необходимо. Можешь, предложишь мне
все-таки вина?
предпочитал критское, а не ту дрянь, что разливал там Ганимед. А?
оказалась чаша с вином.
всколыхнул их одежду. Солнце ласково грело. На небе не было ни облачка.
тот балаганный остряк, который хотел присобачить быку рога под глазами. Все
мои остроты давно вышли, а душа наполнилась едкой горечью.
показать, что я сильнее всех этих лжемогучих, кто при первом же дуновении
ураганных ветров ушел в Хаос. Уйти туда - самое легкое. Ты попробуй
останься. Я, например, еще помню, как, свободный, не связанный формой и
подобием, летел в безумных и сладких ветрах Изначальности. Вы-то этого
помнить не можете. Вы еще молоды.
направление, и птицы камнем упали на верхушки лесных крон.
сомнения, хотел бы видеть в первую очередь.
некоторые - мои соседи.
Этакий туманный и недоступный эмпирей.
Золотые дворцы опустели, и теперь среди их развалин бродят любопытные, но,
увы, неверующие альпинисты.
Мес. - Отец любил это место, и с его концом пришел конец Горе. Печально.
на него испытующе.
не тот. Так было один раз, давным-давно, когда шло Изгнание. Ты должен это
помнить. Что происходит, Пиль?
Архонты просят тебя снизойти на Землю, чтобы принять на себя бремя его дел.
И еще. Гогна пришли в мир.
перенестись в неясные события далекого прошлого, связанные с... - нет, он не
мог припомнить. Смутно-невнятные толки, ходившие среди прочих членов Семьи,
его почти не затрагивали. Но слово это - Гогна - заставило его содрогнуться
от безотчетного ужаса.
Насмешник. Ведь Хаос, прародитель твой, и Тартар походят друг на друга, как
походят друг на друга и другие двое - матерь наша Гея и всесильный Эрос.
посерьезнел: - Я не смогу поведать тебе всего, ибо сам ничего не знаю.
пересказать их тебе.
- Они просто не давали нам повода. Кто-то из наших высказал предположение,
что их сокрыл отец их Тартар. Это всего лишь одна из многочисленных версий.