Квартет назывался "Смерть и Девушка"... Ничего трагического не было в этой
музыке. Она бы даже придавала происходящему оттенок дешевой мелодрамы...
если бы не холодная твердая плоскость, которую Лидия ощущала спиной, и
ремни, болезненно врезавшиеся в кожу.
на то, что могла увидеть. Но увидеть ей все-таки пришлось.
Нестерпимо блестели хирургические инструменты. Их блеск вонзался в зрачки,
а кошмарное предчувствие вонзалось в душу.
углу комнаты стояли незаконченные чучела двух маленьких девочек. На лице
одного из них застыла улыбка, на втором кожа вообще еще не была еще
натянута и висела, собравшись в складки.
таксидермиста.
этом доме мог его услышать. - Не правда ли, они очаровательны в этом
возрасте?..
промелькнул восторг человека, сотворившего очередной шедевр. Восторг,
который не с кем было разделить. Пальцы таксидермиста, наслаждаясь,
пробежали по нежной детской коже.
Лидии. На его лице было написано участие и живой интерес к происходящему.
Он сказал тихо и вкрадчиво:
вам маленький профессиональный секрет. Я всегда делаю чучела из м-м-м...
живых объектов.
этой секунды глубоко в подсознании Лидии еще теплилась надежда на то, что
все это просто чудовищный фарс, который должен вот-вот прерваться. Она
была готова заплатить за этот вечер даже смертельным испугом, если ему ЭТО
доставит удовольствие, но умереть после всего, что с нею сделали, было
против любых правил. Смерть делала абсурдным жестокий спектакль, но любая
вещь, даже самая дикая, когда-нибудь случается на самом деле. И тогда уже
не кажется случайностью... В своем доме таксидермист сам был и актером, и
зрителем. Ему не хватало только декораций.
операционной стало склепом, в котором Лидия была похоронена заживо. Здесь
уже не существовало мыслей, как не существовало больше надежды. Только
плоть и крики животного в ловушке безысходности.
изменить. Лезвие скальпеля, холодное, как зимняя луна, неумолимо
приближалось к ней, существуя отдельно от направлявшей его воли, а где-то
за ним плавало улыбающееся лицо, отлитое из розовой пластмассы... Это было
хуже, чем неизбежность. И гораздо хуже, чем смерть.
таксидермист с выражением величайшего эстетического блаженства на
красивом, кукольно-гладком лице.