поисках поддержки она вцепилась в одежду старикашки, который и сам уже не
выглядел столь благостным - бледен стал старикашка, а в молочном свете
надвигающегося Суда его бледность казалась совсем уж бумажной.
льда оказалась у меня за плечами, скорее я остыну, чем она примет от меня хоть
толику тепла; я ждал своей участи в гордом одиночестве, как и подобает отпрыску
рода Рекотарсов, но зато как это скверно - одиночество в такой момент-Нехорошее
слово - "приступим". Приступим, говорит цирюльник, берясь за клещи для выдирания
зубов. Приступим, говорит лекарь, навострив ланцет. Приступим, говорит учитель,
вылавливая в кадушке розгу... Приступим, сказал Судья. Меня зовут Ретанаар
Рекотарс. В моем роду вельможи и маги. Грамота, которую я храню в своем дорожном
сундучке, выдана моему прадеду по мужской линии моим прапрадедом по женской
линии, выдана в благодарность за избавление окрестностей от свирепого дракона,
которым, то есть избавлением, ясновельможный барон Химециус обязан Магу из магов
Ламиру, у которого сам Ларт Легиар был одно время в прислужниках...
явившийся из стены, собирается взыскать с меня за прегрешения. И в особенности,
вероятно, за последнее - не зря так разъярились городские стражники, догнали
меня уже на большой дороге, сняли с дилижанса и притащили в эту проклятую
тюрьму...
чем, потому как вы и так уже все сказали, и сделали, надо признаться, немало...
Что до тебя, женщина, то обвинение в убийстве не имеет под собой оснований. Ты
не убивала того человека, что месяц назад умер в твоей постели.
свистом втянули в себя воздух. Потом старик закашлялся, воришка взвизгнул,
разбойник зашипел сквозь зубы, а женщина так и осталась с переполненными легкими
- круглая, как пузырь, красная, с сумасшедшими от счастья глазами. Молчала,
краснея сильней и сильней, и будто бы не решалась выдохнуть.
провинностям нет числа, ты ограбила мертвого, ты зарабатывала телом... Знай же,
что с сегодняшней ночи объятия любого мужчины будут причинять тебе муку. Хочешь
заниматься прежним ремеслом - продолжай, сама твоя работа станет тебе в
наказание... Я сказал, а ты слышала, Тиса по кличке Матрасница. Это все.
делалось потихоньку пурпурным, а затем и лиловым; никто не догадался шлепнуть ее
по спине, вытолкнуть наружу застрявший в глотке Приговор.
складках мантии на секунду обнаружилась золотая массивная цепь - и тут же
пропала, съеденная бархатом,
маленькая голова качнулась, парик окончательно съехал на глаза. Судья поправил
его небрежным жестом, как поправляют шапку.- Может быть ты, Кливи Мельничонок?
каменному полу к башмакам Судьи и завел жалобную песню:
зарабатывать на жизнь голосовыми связками.
петли... Впрочем, нет. Теперь чужие монеты станут жечь тебя, как огонь. Ежели
тебя и повесят, то за что-нибудь другое... Я сказал, ты слышал, Кливи. Это все.
мокрица исчезла.
остановился на разбойнике. И ведь до какого жалкого состояния можно довести
плечистого свирепого мужчину - где это видано, чтобы лесной душегуб корчился от
страха, как приютская девочка...
разбойничью физиономию, потом протянул задумчиво:
три смягчающих обстоя-тельства... Поскольку людей ты уморил изрядно, быть тебе
казненным...
раздумчиво склонил белый парик к черному плечу.- Ты щадил... и потому дается
тебе месяц перед казнью. Я сказал, а ты слышал, Лягушатник. Это все.
когда-то глаз. И так и остался сидеть
Провел по каменному полу носком тяжелого башмака, шумно вздохнул, и булавки его
глаз уставились на меня.
собираясь что-то сказать - но в этот момент благообразный старикашка дернулся,
словно в припадке падучей, и взгляд Судьи сполз с меня, будто тяжелое насекомое.
Переполз через всю камеру - туда, где еще недавно жались друг к другу мои
вынужденные соседи. Теперь каждый из них был сам по себе
хлопал мокрыми глазами, не зная, радоваться ему или плакать, разбойник
отшатнулся в сторону и сидел, закрывая пустую глазницу от мо-лочно-белого света
этой длинной, этой Судной ночи. Старичок остался в одиночестве - и лицо его было
даже белее, чем пышный парик Судьи.
видимому, любезному старикашке как раз предстояло это узнать. Потому что Судья
забыл обо мне - темное лицо его потемнело еще больше. Тонкие губы исчезли,
оставив на месте рта узкую безжалостную щель.
не надейся.
доказательств нет никаких... Гулящая она была, и хворая к тому же, поклеп...
фигурка под белым париком отбрасывает тень сразу на четыре стороны, и все мы
сидим в этой тени, и мне показалось, что седые волосы парика сейчас забьют мой
разинувшийся рот, не дадут дышать...
маленький и черный, на паучьих ножках, и зловещее молчание Судной камеры
нарушалось только моим неприличным кашлем. Уже сколько раз мне случалось
поперхнуться в самую неподходящую минуту, когда подобает хранить молчание...
осталась да картонная видимость-смерть тебе лютая в двадцать четыре часа. Я
сказал, а ты слышал, ювелир. Это все.
закрывая рот ладонями, воришка на четвереньках отбежал в дальний от старика угол
- да там и остался.
направлении. Я знал, куда он ползет, когда две черных булавки остановились на
мне, я поперхнулся снова.
маленькой головой в необъятном парике, мне подумалось, что он похож на гриб - из
тех, что растут в темноте, на сырых стенках подвалов.
Казалось, что Судья замысловато выругался.
измараешься... Сборщик податей повесился на воротах, кто-то скажет - поделом, но
смерть его на тебе, Ретано. Ты тот же разбойник - где лесной душегуб просто
перерезает горло, ты плетешь удавку жестоких выдумок. Год тебе гулять. По
истечении срока казнен будешь... Я сказал, ты слышал, Ретанаар Рекотарс. Это
все.
слово, зато смысл ее в первое мгновение от меня ускользнул. Я сидел у склизкой
стены, хлопал глазами, как перед этим воришка, и удивленно переспрашивал сам
себя: это мне? Это обо мне? Это со мной?!
теперь осужденными; мне показалось, что черные, спрятанные за белыми буклями
глаза задержались на мне дольше, нежели на прочих.
и лоснилась на плечах.
разобьет себе лоб.
пришли. Тюремщик выглядел довольным и гордым - так, как будто бы это он умеет
ходить сквозь стены и распоряжаться чужими судьбами. Первый из стражников, седой
и кряжистый, хмурился и смотрел в пол, зато сослуживец его, веселый молокосос,
сдуру взялся о чем-то нас расспрашивать. Старший товарищ ласково съездил ему
кулаком между лопаток, и юноша, поперхнувшись, осознал свою неправоту.
задышал ртом и осел на руки стражникам. Воришка глупо захихикал; у меня у самого
ослабели колени, и не было охоты оглядываться на старика и женщину, шагавших
позади. С натужным скрежетом опустился мост, нас повели над провалом рва, над
темной далекой водой с плавучими притопленными бревнами - впрочем,
приглядевшись, я понял, что это вовсе не бревна, что скользкое дерево глядит
голодными глазами, а впрочем, может быть, мне просто померещилось. Я слишком
быстро отвел взгляд.
кузнечиков, под безоблачным небом;