публику.
розовощекая дамочка, изображавшая Справедливость, повергла "братьев Лаш" в
ловко откинутый люк, откуда они еще долго стенали и жаловались. Публика
хлопала, как бешеная - Флобастер сделал кислое лицо и зашипел на Муху,
когда тот попытался хлопать тоже.
поединок барабанщиков. Оба были по уши обвешаны своими инструментами - да
еще тут же помещался прямо на земле барабан-чудовище размером с колодезный
сруб. Грохот стоял - уши затыкай; толпа подхлопывала да подсвистывала,
бедняги лезли из кожи вон, их барабаны ревели и плакали - и все же ни один
не мог перещеголять другого. Наконец, хозяин чудовища вскочил на него
ногами, заколотил что есть мочи, запрыгал, будто ему пятки жжет, сорвал
шквал аплодисментов - и сразу же с треском провалился вовнутрь, в барабан.
На том поединок закончился.
принцессе и единороге".
сочинителя; в ней говорилось о принцессе (Гезина), полюбившей бедного
юношу (Бариан), а злой колдун возьми да и преврати возлюбленного в
единорога. Правда, как по мне, если уж колдун злой-таки, то не станет он в
благородных единорогов превращать! Он чего-нибудь попротивнее найдет -
ведро помойное или башмак дырявый... Правда, попробуй сыграй потом пьесу,
где героя превращают в поганое ведро...
хмурить брови, кривить рот и зловеще растягивать слова; справедливости
ради следует сказать, что больше он решительно ничего и не умеет. Он
добрый и глупый, наш Фантин. На таких воду возят.
него сходят с ума не только купцы на ярмарках, но даже знатные господа...
Правда, Гезина ни поцелуя не допустит без "истовой любви". На моей памяти
таких любовей было шесть или семь.
Немножко поправила дело сцена превращения - Муха что есть сил колотил в
медный таз, Флобастер потрясал листом жести, а Бариан корчился в клубах
дыма (это я подожгла под помостом пучок мокрой соломы). И все равно к
финалу толпа перед нашей сценой заметно поредела.
же объявил "Фарс о рогатом муже". К нашим зрителям прибавилось еще
несколько заинтересованных горожан - тут-то я увидела Господина Блондина.
мячик на гребне волн. Он был голубоглаз до неприличия - с любого
расстояния глаза его горели, как два кусочка льда, подсвеченного солнцем.
Он был не то чтобы молод, но назвать его стариком не поворачивался язык. Я
в жизни не встречала столь благородных лиц; он был как ожившая статуя, как
бронзовый памятник великому воителю. Теперь этот памятник поглядывал в
нашу сторону, раздумывая, видимо, уходить или остаться.
канцеляриста, закончит свой монолог - он-де суровый муж, и жена его -
светоч добродетели.
накладной грудью и оттопыренным задом. Вылетела, как горошина из трубки
шкодника; на всей площади для меня существовал сейчас один только зритель.
доброде-етельная, может быть, добрый муженек позволит мне повышивать
гладью на пару с подруженькой?
свет явились пяльцы размером с обеденный стол; по мере того, как я нежно
напевала: "Ах, подруженька, какой сложный стежок, какой дивный рисунок", с
подруженьки последовательно слетали шляпка, туфельки, вуалька, платье,
корсет...
морковка; заговорщицки переглянувшись, мы загородились натянутой на пяльцы
простыней и от "мужа", и от публики.
дышали и выписывали бедрами кренделя; я то и дело выставляла из-за пяльцев
голую по колено ногу, а Муха ритмично продавливал натянутую ткань своим
тощим задом. Мы изображали страсть, как могли; черные глаза Мухи горели
все жарче, на верхней губе его выступал капельками пот, я подозреваю, что
в тот момент он имел бы успех и без морковки...
такое искреннее, такое неподдельное самодовольство, что публика валилась с
ног от утробного хохота.
засел у "мужа" за спиной - и, к удивлению зрителя, над макушкой Флобастера
показались сперва острые кончики, потом первая развилочка - и наконец
огромные ветвистые рога!
выше, пока на закрепились, наконец, особым образом у Флобастера на
затылке. Бариан ускользнул за шторку.
на своего кролика!!
такого трогательного серьеза, что даже я, которая видела все это двести
раз, не удержалась и прыснула. Нет, Флобастер, конечно, самодур, тиран и
скупердяй - но он великий актер. Просто великий, и за это ему можно
простить все, что угодно...
наконец своего Господина Блондина.
потеряло аристократическую бледность, сделавшись красным, как помидор. Он
хохотал, глядя на Флобастера и его рога; и как же мне захотелось выскочить
вперед и закричать на всю площадь: я, я придумала этот трюк! Вы все
смеетесь, а я придумала, я, я, я!!
четвереньках, в перекошенном корсете, в едва застегнутом платье; "муж"
озадаченно предположил, что мы вышивали, не покладая рук. Толпа
рукоплескала.
здесь реверансе, я в панике шарила глазами по толпе: потеряла, потеряла!!
кипятком; и Флобастер и Муха давно скрылись за кулисами - я
раскланивалась, как заводная кукла, пока мой Господин Блондин не поманил
меня пальцем.
Его совершенные губы двигались, он обращался ко мне - ко мне! - а я не
слышала слов.
Флобастера на уволокла меня за подол.
станет мне талисманом на всю жизнь. Однако уже назавтра здравый смысл взял
верх над романтическим порывом, и талисман обратился сначала в горстку
серебряных монеток, а потом уже в шляпку с бантом, платье на шнуровке и
праздничную трапезу для всей честной компании.
забился в угол и оттуда наблюдал за поединком.
устремляясь вслед за кончиком затупленной шпаги. Его противник почти не
сходил с места - Луар налетал на него с разных сторон, как вороненок на
каменную башню.
Луаров противник воодушевился и, продолжая парировать и уклоняться,
осведомился о завтраке. Кухарка опасливо закивала, пробормотала несколько
аппетитных названий и ускользнула прочь.