Чтение 3–й страницы книги ~Обратная сторона Земли~

Козлов может и потерпеть. Раз при царе терпел, потерпит еще денек при
обновленном социализме. Все терпят.

День медленно угасал. Майские вечера тянутся в провинции долго.
Сирень почти отцвела и в сумерках отливала фосфором. Прохожих на улицах не
встречалось. На скамейках у молчаливых домов не дремали совы-старухи и не
хихикали влюбленные парочки. Город был похож на пустыню, и если бы не
редкие голоса из окон и не свистки на железнодорожной станции, в пору было
подумать, что в городе объявили эвакуацию.

От безлюдья и непокоя захотелось нырнуть в сирени, уйти от невидимых
глаз, что Князь и сделал немедля, свернув с улицы в сад. Музей, насколько
он помнил, находился где-то неподалеку. Князь выбрался на соседнюю улицу,
такую же сумеречную и пустую, опять окунулся в кусты и скоро за невысоким
забором увидел здание музея. Призрачные деревья бросали по сторонам тень.
Тени переплетались, воздух пропах сыростью и влажной древесной корой.
Князю сделалось зябко.

Стояла тишина. Где-то близко постукивали часы - тихо-тихо, чтобы
смертный не догадался, что это отмериваются минуты, которые ему остается
жить. Двухэтажное здание, в котором находился музей, задником выходило к
древним развалюхам-сараям и могучей куче угля, наваленной вперемешку с
мусором. Где-то там ближе к сараям должен быть запасной выход, а может
быть, и пожарная лестница.

Князь яко тать в нощи перебежками от дерева к дереву скоренько
пересек сад и спрятался за тощей поленницей. Он прислушался. Тихо. Пустые
окна смотрели на него со стены. От дома веяло смертью. Где-то там за
желтыми стенами нашли убитого Фогеля.

Лестница скрывалась в тени. Бесшумно, по-обезьяньи, Князь
вскарабкался под козырек крыши и посмотрел с высоты на город. Тусклая
полоса зари еще серебрила землю. В меркнущем свете вечера успокоенно и
неподвижно разлегся перед Князем зверь-город. Казалось, он уже спит. Улицы
тонули во мгле, и тонкие ребра антенн чернели над горбатыми крышами -
мертво, как кладбищенские кресты. На западе, на городской окраине
светились огни депо, там вздыхали и лязгали тепловозы; голос железной
дороги - единственное, что оставалось живого в этом сонном царстве теней.

Решетка на чердачном окне по счастью оказалась незапертой. Ползком,
чтобы не грохотать железом, Князь пробрался в теплую темноту и выждал,
чтобы успокоилось сердце. Чердак утопал в пыли. На ощупь, касаясь балок,
Князь сделал шаг в темноту, и в стороне что-то взвизгнуло, мелкие
шелестящие звуки заставили сердце подпрыгнуть. В нос ударила пыль. Князь
отпрянул от неожиданности, но тотчас взял себя в руки. Это были всего лишь
мыши.

Скоро его глаза притерпелись к темноте чердака, и он уже смог
различать туманные полосы окон, зарешеченных железом запоров. Он пошел
наугад вперед и, пройдя с десяток шагов, оказался у невысокой двери. Князь
толкнул ее осторожно, дверь скрипнула и открылась. Он ступил на короткую
лестницу и прошел в безлюдный музей.

Тихо постанывали половицы. Свет зари проникал внутрь и пятнами
растекался по стенам. Он выхватывал из застекленных рам какие-то точки и
линии; чтобы рассмотреть их получше, нужно было подойти вплотную к
картине, но когда Князь подходил, собственная его тень падала так плотно и
густо, что изображение исчезало совсем. Живопись Князя не интересовала,
тем более современная. Он и днем-то прошел бы мимо картин, зевая, сейчас и
вовсе было не до того. Князь мог себе примерно представить расположение
музейных залов. Все провинциальные музеи выглядят на одно лицо.

Князь и сам толком не знал, что он должен здесь отыскать, но особым
старательским нюхом чувствовал - попахивает удачей. Он прошел несколько
залов и ничего особенного не приметил. Картонные коробки и купола,
спичечные деревца и человеческие фигурки из воска. Перспективы развития
города. Не то, не то. А еще эта гнетущая темнота, когда из пустой стены
вылезает вдруг деревянная рука идолища, или глаз с закоптелой иконы
просверливает в спине дыру.

Еще один зал долой. Следующий. Паровоз братьев Черепановых, Юрий
Гагарин, двухголовый младенец в колбе, осколки греческой вазы, копия с
репинских "Бурлаков". Не то, не то.

Спускаясь на первый этаж, на лестнице Князь чуть не подвернул ногу.
Он с трудом удержался, схватившись за холодную стену. И ладонью угодил в
выключатель. Князь на секунду ослеп и от света прикрыл глаза. А когда
открыл, первое, что он увидел, - скрючившегося на полу человека и бурые
сгустки крови, запекшейся на мертвом лице.

Человек был стар, худые тонкие руки протянулись к большому шкафу,
занимавшему полстены напротив. В шкафу, тускло отсвечивая, висели воинские
доспехи.

Не спуская глаз с мертвеца, Князь стал отступать по лестнице. Если
его сейчас обнаружат - ночью, в пустом музее, один на один с покойником, -
веселенькая выйдет история. Он почти добрался до верха, когда мертвый на
полу шевельнулся и издал стон. Князь совсем упал духом. Ни жив ни мертв он
стоял на площадке лестницы. Внутри все вымерзло и охладело, словно он
наглотался снега. Хотелось волком завыть, плюнуть на эти страсти и бежать,
не раздумывая, из города - сейчас же, покуда цел, пока его не сглодали с
кожей трупоеды-собаки и оживающие по ночам мертвецы. На вокзал, забиться
на полку в вагоне и не открывать глаз, пока холодный ветер с равнины не
развеет страшный туман.

- Там... - Мертвец медленно оживал. Он с трудом поднял руку. Она была
высохшая и желтая, как у больного, умирающего от холеры. - Там...

Он показывал на шкаф у стены, где за толстым пыльным стеклом лежало
оружие воина.

- Меч... Скорей достань меч. - Рука лежащего опустилась. - Скорей,
осталась ровно минута.

С трудом соображая, что делает, Князь скатился вниз по ступеням и
подбежал к шкафу. Он дернул узкую ручку. Шкаф был заперт, а замочная
скважина опечатана запекшимся сургучом. В сургуче крупно и четко
отпечаталась буква Т.

- Заперто. - Князь обернулся. Старик смотрел на него. На лбу в
глубоких морщинах блестели алые капли. Волосы на голове спутались в
кровавый колтун. Губы едва шевелились.

- Меч... Разбей стекло и возьми.

Меч был странный, огромный - про такие Князь только в сказках читал,
а вживе видеть не приходилось. С длинной кованой рукоятью и с широким
лезвием из тронутой чернью стали. По лезвию, полустертая, шла узорная вязь
из слов. Некогда было читать, его торопил старик.

"Все одно, - тоскливо подумал Князь. - Пусть уж будет и это." Он
высадил каблуком стекло. Колкая стеклянная крошка мгновенно вонзилась в
щеку. Он хотел обтереть кровь, но сзади хрипел старик. Тогда он взялся
двумя руками за рукоять, с силой рванул на себя, но меч как висел, так
продолжал висеть, вросши намертво в стену. Князь бессильно развел руками.

- Не могу.

- Сможешь, напои его кровью.

Князь ладонью провел по лицу и наложил ее на холодное лезвие. Только
он это сделал, как меч сам скользнул ему в руку. Он стал легким, как
птичий пух, словно весу в нем не было никакого. Это был призрак меча, и в
то же время, когда Князь взмахнул им над головой, воздух рассекся со
свистом и в лицо ударило ветром.

В голосе у старика силы заметно прибавилось.

- Теперь разруби узел.

Князь с зажатым в руке клинком обернулся, не понимая приказа. И вдруг
увидел в ногах старика тяжелую железную цепь. Князь мог поклясться, что
еще минуту назад никакой цепи не было.

- Руби, или будет поздно.

Князь ударил мечом по цепи, и она разлетелась в пыль.

- Все, теперь я свободен. - Морщины на лице старика разгладились. Он
все еще продолжал лежать, но глаза светились покоем. - Князь - твое имя. Я
ждал, я знал, что ты должен придти. Сейчас я уйду к себе, а тебе еще
многое надо сделать. Меч и книга. Меч теперь твой. Ты - хозяин меча. Когда
он тебе понадобится, назови свое имя: Князь.

- Книга? - Князь услышал знакомое слово.

Старик не дал ему говорить.

- Все в книге. А теперь делай, что должен делать. Мне пора уходить.

Только он это сказал, как музейный зал опустел. Старик исчез, и пятна
крови исчезли; меч, что только что играл у Князя в руке, занял свое место
в витрине. Стекло было по-прежнему пыльным, и за ним на продранном бархате
висел самый обыкновенный клинок с инвентарным музейным номером.

Власть красит человека. Труд превращает его в раба. В камне сила, и
сила камня - во мне. Тимофеев сидел в кабинете и нервно набирал номер.
Словно драконий панцирь, тело его обтягивал плащ. Хозяин города чувствовал
себя скверно, всю ночь ворочались в печени тяжелые свинцовые камни и
снились чужие сны. На другом конце провода подняли, наконец, трубку. Голос
сказал:

- Сторожка.

Тимофеев помолчал, потом заговорил быстро, словно спешил:

- Плохие дела, Вдовец. Пришлый освободил Фогеля. Понимаешь, что это
значит? Это дурной пример. Того и гляди, что всякая двуногая сявка начнет
поднимать голову. Фогеля я проучил, Фогель похитил книгу. Свободу
почувствовал, старичок. Помирать собрался, решил перед смертью очиститься.
Еженощная пытка убийством - хорошее наказание предателю. Вдовец, пока этот
питерский здесь, не видать нам спокойной жизни. Печенка всю ночь болела.
Двести лет не болела, а тут схватило - хоть помирай. Хоть клещами