-- Так, значит, вляпались твои мальчики, забыли, что перед
работой надо как следует осмотреться. Что теперь будешь делать?
Кравец напрягся весь, побледнел и вцепился руками в стул:
-- Мендель связан с Масленниковым, это Масленников его нам
подсунул. Я думаю, если хорошенько надавить на мальчишку...
-- То выяснится, что мальчишка действительно связан с
Масленниковым. Ну и что?
-- Картина прояснится.
-- Прояснится, товарищ капитан. А тебе от этого легче? Мне --
нет. Сейчас я разговаривал с генералом. Его мнение -- мальчика
следует отпустить. Я с его мнением согласен. А ты?
Кравец помолчал и ответил:
-- Я тоже.
-- Ну вот и отлично. Где он сейчас, я имею в виду мальчишку? --
Карандаш в руке Лежнева выбил частую дробь.
-- Ребята отвели его на секрет. Распоряжений я пока не давал.
Хотел с тобой посоветоваться.
-- Я уже посоветовал.
-- Жаль...
-- Чего жаль?
-- Жаль, что нельзя на него надавить.
-- Не надо, Кравец, раздавите. Мальчика отпустите. Но не сразу.
Подержите его на секрете, попугайте легонько. Испытайте его
тестировкой, подберите что-нибудь этакое, "пуговицу", например.
С тестом я помогу. А там пусть отправляется куда хочет. И самое
главное -- раз уж затеяли игру в преступников, доигрывайте до
конца. Бросать тень на Управление, пусть даже в глазах мальчишки
-- сам понимаешь, чем это для всех грозит.
* * *
Вода в этом месте была хоть и мутной, хоть и здесь от нее
исходил тяжелый лекарственный запах, все же сквозь бурую муть
Мендель видел, как в глубине вьются темные ленты водорослей и
даже несколько раз промелькнуло что-то живое.
Дыхание его успокаивалось, но сердце еще колотилось после
сумасшедшего бега по улицам, еще помнило о прыжке в темноту,
когда он падал наугад за незнакомую стену, потом несся по
проходным дворам, нырял в подвалы и подолгу стоял в темноте,
пугаясь каждого шороха. Как он крался, выбирая места потемней, и
долго стоял в тупичке возле площади, долго-долго, потому что
площадь перед мостом пугала своей открытостью и освещалась ярко,
как цирковая арена. А ему непременно надо было ее пересечь,
чтобы забиться сюда, в тайную щель под мостом, знакомую по
дневным играм.
Почему он решил, что здесь всего безопаснее? Он не решал, сам
страх гнал ноги сюда, подальше от тех людей, а самое главное --
подальше от дома, потому что там -- дедушка, и домой
возвращаться нельзя.
Мендель боялся за дедушку. Хоть тот и старик, и по возрасту в
доме ему выпадало старшинство, но Мендель-то понимал, что дед
только по возрасту старший. На самом деле он как ребенок -- со
своими книгами, и кроме книг ничего не видит. Разве он, дедушка,
может понимать, что те книжные истины, о которых Менделю
толкуется каждый день, и тот мир, для которого эти истины мельче
пыли дорожной, настолько разны, настолько несовместимы, что
прими любую из них за путеводную нить, не проживешь и дня.
В воде плавали и переливались разноцветные блики и пятна --
следы фонарей на мосту и фар патрульных машин. Район моста
входил в зону усиленного надзора, и машины появлялись здесь
часто, на ходу под звуки сирен расплескивая по сторонам
тревожный мерцающий свет. Время от времени с размеренной
частотой по воде проплывали желтые круглые луны -- кормовые огни
аэробусов и стрелы прожекторов вертолетов ночного дозора.
Размытое световое пятно от прожектора на вышке
воздухообогатителя -- он нависал огромно и неподвижно над
гладкой водой заливчика -- почти достигало убежища. Иногда свет
поднимался по металлической ферме, но в убежище не попадал.
Контраст между этим плавающим по воде светом и темнотой, в
которой скрывался мальчик, делал Менделя невидимкой.
Стемнело давно, уже тогда, когда человек в маске и двое его
подручных вывели мальчика из тесной клетушки без окон, где он
был заперт до вечера.
Дорогу во временную свою тюрьму Мендель запомнил плохо. Сначала
они -- все трое -- выбрались через люк из злополучной коробки,
потом долго путались в подвальных переходах. Мендель не
подозревал, что под домами такая частая сеть улочек и переулков.
От подземного путешествия в памяти мальчика остались лишь запахи
-- влажный застоявшийся запах земли, иногда -- газа, реже тянуло
сквозняком, и тогда он глотал впрок эти скудные капли воздуха,
не зная, что будет дальше.
Шли молча и долго, потом неожиданно за очередной дверью оказался
двор. Таких Мендель никогда не видал. Это был узкий колодец --
земляная площадка, по краям обросшая мохом и с ржавым старинным
люком посередине. Вверх уходили стены, такие высокие, что небо
над головой стягивалось в неровный прямоугольник. И на стенах не
было окон.
Из полутьмы двора они шагнули в мертвую темноту комнаты. Яркий
люминесцентный свет с непривычки обжег глаза. Мендель догадался
-- пришли. И тогда, загнанный в угол, там, взаперти, он
по-настоящему понял, что происшедшее очень серьезно.
Убежать ему не удастся, не стоит и пробовать. Уговоры, слезы и
прочее -- не те перед ним люди, которых можно пронять слезами. И
ведь загнал его черт в тот склеп с амбразурами! Спрятался от
дедушкиного урока! И всего-то час, один час за весь день надо
было сидеть и слушать, как дедушка втолковывает ему, дураку,
свою древнюю книжную премудрость. Кого он вчера ему начал?
Достоевского? Толстенную скучную книгу. С ума сойти! И таких
книг у деда полдома. Единственное, что у него есть,-- это он,
Мендель, да книжная пыль на полках, больше ничего. Странный у
него дед. Зануда, упрямый, как он сам. Но ведь родной, больше у
Менделя никого нет. Дед да он. Родителей своих Мендель не
помнит, он никогда их не видел. Дед говорил, они погибли, когда
Менделю было год с небольшим. В тот год многие погибли, была
страшная бойня -- иначе не назовешь. Они с дедом чудом остались
живы. Их вытаскивали из дома добровольцы-спасатели, добрые люди.
И спасли.
А теперь дедушка там, дома, один. Злится, наверное. Ждет его,
упрямого дурака. Ждет и не знает, в какую этот упрямый дурак
попал переделку.
Мендель сидел в клетушке на стуле у голой стены. Главный куда-то
ушел, двое подручных, подремывая, ждали его возвращения.
Отсутствовал он недолго. Вошел и, кивнув Менделю, уселся на стул
напротив.
-- Знаешь, дружок, просто так я тебя отпустить не могу, уж
извини. Придется тебе немного на нас поработать. Выслушай-ка
одну историю. Слушай внимательно, от этого кое-что зависит. Ты
понимаешь?
-- Да.