Чтение 3–й страницы книги ~Эксперт по вдохам и выдоха~

подталкивала вперед, и я почти побежал, и почти добежал до середки, и был
почти счастлив от бега, воздуха и морозца.

- Эй! - возглас был, словно выстрел, короток и звенящ. Каблук
поскользил, тормозя, рука вцепилась в перила. Я хотел обернуться, чтобы
взглянуть на немногословного оруна. И тут деревяшка перил вывернулась под
рукой, рука, потеряв опору, провалилась вниз, и я, сжимая в ладони
предательскую деревяшку, полетел навстречу воде. Саквояж застрял на мосту.

Мне казалось, падение бесконечно. Белые веки промоины раздвигались
все шире и шире, снизу медленно, как во сне, поднималось мое отражение.
Лоб сложился в морщины, мне сделалось страшно.

Спас меня русский Бог, шерстяною шлеею шарфа зацепив за торчащую
балку. Я почувствовал, как больно стянуло шею, перехватил шарф рукой, а
другой дотянулся до балки. Секунда, и я стоял на мосту, ругательской
ворожбой унимая труса в коленях.

Мост был пуст, берега пусты и заснежены, источник голоса в пейзаже
отсутствовал. И только тут я заметил аккуратные шершавые срезы на торцах
разъятых перил.

Улица Генеральная встречала меня малиновым звоном вечера, гладким,
дочерна вылизанным сквозняками ледком и нахальным подростком, заехавшим
мне снежком прямо промеж лопаток. Когда я, поеживаясь, обернулся,
мальчишка выплюнул сигарету и, по-паучьи скрючившись, начал лепить второй.

- Эй! - сказал я громко и погрозил наглецу пальцем.

- Дядя, лови! - Снежок нехотя перелетел из красной распухшей ладони
на воротник моего пальто и рассыпался в снежную пыль. Пока он летел,
ребенок успел прикурить новую сигарету.

- Что ж ты... - Я пошел на него войной, но паренек, пятясь и строя
рожи, скорей-скорей, и пропал в тени ближайшего дома. Из белопенной стены
строения, из сумерек на меня выплывала важная лебедь - двойка.

- Такие не проживают, - ответил злой голосок, когда отчаявшись
дозвониться, я стоял на площадке у двери и задумчиво теребил звонок. По
звуку голос принадлежал ведьме.

"Отопрет или не отопрет?" - подумал я раздраженно.

Все же желтая нитка света проделала стежок по стене, дверь слегка
подалась. Ведьмино любопытство оказалось сильнее злости.

- Лашенков. Юрий Давыдович. - Пока дверь не захлопнулась, я
пропихивал через тонкую щель крохи информации о клиенте.

Нитка света поблекла, старухе с той стороны стало неинтересно. Она
мной насытилась.

- Минутку. - Я сам начинал злиться. Со злостью пришло вдохновение. -
Ему перевод на пятнадцать тысяч. Процент по венерианскому займу. Я
уполномочен передать.

- Сколько? - Щель на каплю сделалась толще.

- Пятнадцать.

- Деньги с собой? - В голосе за дверью что-то переломилось, мне
показалось, он стал моложе и мужественней.

И тут я сделал ошибку.

- Квитанция, - соврал я, думая, что пройдет.

Голос на слово "квитанция" сделался груб, как наждак. Старуха
ответила:

- Не проживает.

- Умер, что ли? - спросил я наудачу.

- Утонул.

Дверь закрылась навеки.

Утро выдалось мутное, пропащее, как скисшее молоко, из пулевых дырок
над головой по потолку растекалась тревога. Даже зеленый шарф, спасший
меня вчера, и ночью упавший с вешалки, казался наростом плесени.

Ночью мне снился мост и оказавшийся Лашенковым Гаврюхин,
мосторазводчик. Всю ночь я убегал от него по мосту, мост не хотел
кончаться, ноги вязли по щиколотку в размякшей дощатке настила, а внизу по
льдистой воде скользили ведьмины волосы.

Проснулся я поздно.

- Привет динозавру коммунистической прессы, - сказал я весьма угрюмо,
набрав номер редакторского кабинета Кости. И сразу понял - что-то
случилось. По заминке, слабому тактическому покашливанию, и, самое
главное, голос был у него растерянный и, чувствовалось, виноватый.

- Миша, понимаешь, такое дело. Равич исчез.

- Как исчез? - Рот наполнился горечью, словно от пережеванной крысы.

- Исчез. Вышел вчера из дому и не вернулся. Жена в панике.

- Ну, а может, он ночевал...

- Не может, Миша, это не тот человек. И еще... Ты только не волнуйся.
Тут с утра про тебя спрашивали, был товарищ из следственного отдела в
связи с исчезновением Равича...

- Уже?

- Что уже?

- Вчера исчез, а сегодня уже завели дело?

Растерянности в голосе Кости прибавилось.

- Товарищ Ахмедов его фамилия. Но я-то знаю, что ты к этому делу
отношения не имеешь. Ведь не имеешь? А?

- Нет, Константин Евгеньевич, к этому делу я отношения не имею.

- Вот-вот, я так и сказал товарищу следственному работнику: Михаил
Борода здесь ни при чем. Так что, Мишок, если тебя сегодня вдруг вызовут,
ты особенно не переживай. Обойдется. Ага?

- Ага, товарищ редактор. - На Костю я не обиделся, только спросил на
прощанье: - Послушай, а каким числом помечена та заметка про Лашенкова?

Пока я дымил в потолок, размышляя над странностями судьбы, по мягкому
коврику в коридоре словно проволокли быка. У моей двери его отпустили,
сжалившись, послышался шумный выдох, и, наконец, в дверь постучали.

"Скромный, однако, человек этот товарищ Ахмедов." Я подошел к двери и
повернул ключ.

- Что, выяснили тогда про поэта Дегтярного? - спросил представитель
власти, потом улыбнулся и поздоровался: - Здравствуйте.

И тут я вспомнил. Конечно. Это же тот самый милиционер, который
встретился мне вчера утром. Только одет по-другому.

Разговор продлился недолго и вышел по-деловому пресен. Те четверть
щепотки мелкой поэтической соли, которой Ахмедов, входя, сдобрил словесное
рукопожатие, вкуса беседе не прибавили. И немудрено.

- Оружие у вас есть? - спросил он, собираясь прощаться. - Сдайте.

Я вытащил пистолет-зажигалку, положил перед ним на стол.

- Действует локально-паралитически, - пояснил я, чтобы он не пугался.

- Все?

Я развел руками:

- Есть пугач, но он не оружие.

- Тоже сдайте.

Ахмедов внимательно осмотрел пугач, улыбнулся в прореженные усы,
наверное, вспомнил детство. Поднеся пистолет к уху, он пощелкал ногтем по
корпусу, нежно погладил ствол. Вздохнул и отправил игрушку в нутро
остроуглого дипломата. Про Шарри я говорить не стал, да и что Шарри за
оружие. Электронный прибор безопасности, сделанный для острастки под
паука. То же самое, цветочный горшок с подоконника при желании можно
посчитать за оружие или спинку кровати. Я попросил у Шарри прощения за
обидное сравнение с горшком. Между тем Ахмедов защелкивал на дипломате
замки.

- Я понимаю, - сказал он, отводя виновато глаза, - иметь при себе
подобные вещи (он похлопал по дипломату) обязывает специфика вашей работы.
Но и меня поймите. Город у нас тихий, хоть и районный центр. Происшествий
практически не бывает. А тут такое... И одновременно появляетесь вы. И у
вас вот это (он похлопал опять). Конечно, вы ни при чем. Но что подумают в
городе? У нас каждый приезжий на виду. Вы согласны?

- Согласен, что же мне остается.

Голос Ахмедова сделался еще виноватей.

- Население-то в городе небольшое, да ведь и я-то на весь город один.
Есть два помощника, но они сейчас в отпусках. А надо и за улицей
присмотреть, и среди граждан веду работу. Лекции им читаю. Сидеть некогда.

На лацкане у него я увидел эмблему общества спасения на водах - крест
из лодочных весел.

- И это тоже? - Я показал на эмблему.

- И это.

Он помолчал и спросил застенчиво:

- Не очень на меня обижаетесь?

- Нисколько. - Я не кривил душой.

- Тогда я пойду, служба. - Он взялся рукой за дверь. - Ах да, ваше
имущество. За ним придется зайти перед отъездом. Вы сколько у нас еще
пробудете?

- День, два, как получится. Все зависит от результатов работы.

- Ага, ну вот и зайдете, адрес я вам сказал. Удачи в работе, товарищ
Борода.

- Спасибо. - И тут я подумал, а не поможет ли мне этот
добряк-законник хотя бы советом. - Товарищ Ахмедов, я не собирался
обращаться к представителям власти специально, это не в моих правилах. Но
раз уж вы сами пришли. Нет ли у вас кого-нибудь на примете, кто мог бы
меня заинтересовать. По моим сведениям в Бежине находятся четверо моих