я снова обратился всеми помыслами к двери в капитанскую каюту. В том,
что за этой дверью была именно каюта капитана, я был безотчетно и
совершенно уверен.
между дверью и дверной коробкой. "Черт возьми! Наверно, дверь
открывается наружу", - осенило меня, и я присоединил свои усилия к
медвежьей силе водолаза. Не прошло и двух минут, как мы стояли в
непроглядной тьме того помещения, которое когда-то служило капитану.
Наши фонари не давали много света помещение было большое, и я так и не
мог себе представить точный вид капитанской каюты. Пол под нами был
ровный и скользкий. Какие-то куски дерева - должно быть, остатки
мебели - постоянно попадались нам. Носок моего тяжелого ботинка
стукнулся обо что-то. Свет фонаря вырвал из темноты угол квадратного
ящика, лежавшего на боку у левой стены каюты.
ящиком.
уставшему от непривычной работы, было очень трудно нести эту
дополнительную ношу.
два небольших ящика, которые нес, зажав под мышкой. Он удовлетворенно
кивнул, увидев мою находку. Не найдя больше в каюте ничего
примечательного, мы приступили к "совещанию". Переговорив через
верхние телефоны, то есть через судно, мы вынесли наши находки на
палубу и положили в укромное место. Затем снова вернулись в коридор и
как-то очень быстро разыскали проход в трюм.
подробно. Это был тяжелый труд в бесконечной черноте узких,
загроможденных проходов. Наконец мы с водолазом выполнили нашу задачу
и заложили несколько зарядов на участке днища и правого борта судна.
Когда все кончилось и соединения проводов были проверены, я
почувствовал, что измотался окончательно, и без сил прислонился к
массивному пиллерсу где-то в трюме близ кормы. Водолаз понимал мое
состояние и дал мне немного отдышаться. Поднимаясь снова на палубу,
что оказалось совсем не легким делом, я обрадовался тусклому мерцанию
солнечного света и в последний раз обвел взглядом необыкновенную
картину палубы потонувшего судна - резко очерченную в мутном свете
правую скулу корабля и торчащий обломок бушприта.
меня, волны снова грозили ударами, блеск поверхности моря был неожидан
и радостен... Пока ловкие руки снимали с меня шлем и освобождали от
тяжести скафандра, был поднят и мой спутник.
казалось, нисколько не потерявшего своей задорной бодрости и после
второго спуска.
Справился что надо! Мы с ним - вернее, он - еще исследовательский
поход проделали и в командирской каюте что-то нашарили. - И он кивнул
в сторону нашей добычи, уже поднятой на палубу.
были прикованы к маленькому коричневому ящику индуктора, перед которым
на коленях стоял инженер, закручивая рукоятку. Вращение рукоятки все
убыстрялось, маленькая машинка мелодично жужжала. Все слушали затаив
дыхание. Было очень тихо, только плеск волн доносился из-за высокого
борта. Достаточно было едва уловимого движения тонких пальцев инженера
на кнопке замыкателя, как глухой гул подводного взрыва ударил по
нервам. "Коминтерн" покачнулся, его железный корпус загудел, как
гигантский рояль. С левого борта плеснула высокая волна. В
откатившейся массе воды замелькали куски темного дерева, еще через
несколько секунд поверхность воды покрылась массой почерневших пластин
пробки - это всплыл на поверхность груз из трюма корабля. Все моряки,
от капитана до кока, с одинаково жадным вниманием ждали, что будет
дальше. Послышался сильный, но приглушенный скрип, за скрипом
последовал легкий толчок, как бы поддавший пароход снизу. Мы
продолжали ждать, но больше ничего не было слышно, только по-прежнему
плескали волны и глухо стучали в борт обломки, всплывшие после взрыва.
возникший шум машин не сопровождался уже более жутким грохотом.
Корабль ожил и двинулся. Под носом зашумели волны. Когда "Коминтерн"
повернул, ложась на курс, все мы дружно крикнули:
закурившего на мостике, и палуба опустела.
товарищу по подводным приключениям, и крепко пожал ему руку. Потом я
заглянул через борт назад, где в отдалении колыхались на волнах
обломки, вырванные взрывом из парусного судна, и с неприятным чувством
какого-то совершенного мной убийства представил себе, что судно, так
долго странствовавшее после своей гибели, сопротивляясь времени и
океану, сейчас медленно погружается в глубочайшую пучину... Ощущение
сильного нервного подъема, владевшее мною все время, ослабло, а затем
и совсем исчезло. Вместо него телом и мозгом завладела неодолимая
усталость. Я сказал матросу, чтобы он отнес наши находки в штурманскую
рубку, а сам поплелся на мостик.
Баночку первосортного рома разопьем вечерком с главным спасителем
нашим. - Жест в сторону инженера. - А вы идите-ка отдохните - вижу,
как устали!..
отправился в свою каюту. Бросившись в постель, я еще некоторое время
видел то туманный подводный свет, то колыхание солнечных бликов, то
черноту трюма... Каюта равномерно подрагивала от движения машины,
пароход спокойно шел своим курсом. Все происшедшее отодвинулось в
небытие... Через минуту я уже крепко спал.
ждет меня, и сразу вспомнил о своих находках. Одевшись и наскоро поев,
я сразу же направился к капитану, где увидал оживленное общество,
подогретое первоклассным ромом, до которого я и сам большой охотник.
Как только я пришел, капитан распорядился расстелить на ковре брезент,
и мы приступили к вскрытию найденных ящиков. Большой ящик, не
поддававшийся долоту - он был сделан из крепкого дерева, - раскрылся
только после нескольких добрых ударов топором. По каюте разнесся
странный, острый запах. К нашему разочарованию, в ящике мы обнаружили
только кашу с лоскутами кожи - все, что осталось от судового журнала.
Капитан, инженер и механик невольно рассмеялись, увидев, как
вытянулись наши физиономии - моя и водолаза. Мы вскрыли один из двух
маленьких ящиков, найденных водолазом. В нем оказался старинный
бронзовый секстант. Оттерев слой зелени с одной стороны, я смог
прочесть латинскую надпись. Смысл ее был в том, что секстант "сделал
механик Даниэль... (фамилию забыл) в Глазго, 1784 год". Эти данные, по
существу, ничего не значили, так как английские инструменты могли
находиться на любом судне, а пользоваться ими могли много лет при
необыкновенной прочности старинных английских приборов.
добившемуся желанной цели. Ветхий наружный футляр из дерева при первой
же попытке его открыть легко распался в наших руках, обнажив тускло
заблестевшую в ярком электрическом свете оловянную банку, покрытую
крупными каплями воды. Банка была закрыта надвигавшейся сверху толстой
крышкой, очень туго забитой. Крышку снять было невозможно, и мы
срезали ее по верхней кромке принесенной механиком ножовкой. Под ней
оказалась вторая крышка, плоская, завинчивающаяся, с кольцом
посредине. Мы отвинтили ее сравнительно легко и с торжеством извлекли
из банки, внутренность которой только отсырела, но не содержала ни
капли воды, свернутую трубкой пачку бумаг.
очень легко рвавшейся, сделалась центром внимания. Какие-то химические
процессы или сырость в банке уничтожили все написанное на верхней и
нижней частях каждого листка. Точно так же очень сильно пострадали
листы, составлявшие наружную часть свертка. Уцелели только немногие
страницы, составлявшие среднюю часть пачки листов, а также отдельный,
сложенный вчетверо лист светло-желтой бумаги, вложенный в пачку. Этот
лист и дал нам ключ к пониманию всего происшедшего.
странички. Старинный английский язык несколько затруднял чтение.
Написанное разбирали мы с инженером, остальные помогали в
затруднительных случаях. На отдельном листке было написано примерно
следующее:
долгота 28°45' восточная, по утреннему счислению. Воля Всевышнего
Творца да будет надо мной. Примите же, неизвестные люди, мой последний
Максимов Альберт
Херберт Фрэнк
Перумов Ник
Посняков Андрей
Смоленский Вадим
Апраксина Татьяна