по указаниям профессора принялся отгребать завал из земли и каменных
обломков, образовавшийся от проседания следующего свода. Я старался
вовсю; пот катился с меня градом, и груды отброшенной мной земли все
увеличивались по обе стороны камеры. Профессор, очень довольный, велел
мне отдохнуть и взялся сам за кетмень. Потом копала Таня, и снова я.
Так мы рыли в поту и пыли еще долго, пока наконец не проникли в низкий
просторный подвал, чуть освещенный сквозь щели в камнях под сводами,
наверху. Внимание профессора и Тани сразу привлекли какие-то плитки из
гладкого камня, кучкой сложенные в углу. Для меня в этом темном пустом
подвале не было ничего интересного, я принялся осматривать соседние с
ним другие помещения. Узкие, как щели, проходы без дверей соединяли
еще три подвала с высокими, в противоположность первому, потолками.
Все они были совершенно пусты, только в конце второго помещения
выступала толстым цилиндром какая-то постройка из плотно сложенных
серых камней. По наружной стороне цилиндра вилась наверх обрушившаяся
узкая лестница, верх которой исчезал в хаосе обломков, засыпавших
квадратный люк. В нижней части цилиндра чернели крохотные оконца,
проникнуть в которые не могла бы даже крыса. Я заглянул в одно из них
и долго всматривался в тьму, пока мне не показалось, что я вижу
какой-то слабый отсвет. Я посмотрел снова и опять увидел едва заметный
блеск. Я позвал профессора. Он с неохотой оторвался от разглядывания
плиток и последовал за мной. Я обратил его внимание на цилиндрическую
постройку, но профессор не выразил никакого интереса.
наружной башенки, той, что вроде минарета. Она одна только и уцелела:
построена из крепчайшего диабаза.
завалилась. На башенку поднимались по наружной лестнице, а пустота
внутри - только для экономии материала, хода внутрь нет.
щелеобразной двери. Из-под осыпи едва виднелась ступенька - очевидно,
начало лестницы, шедшей куда-то вниз.
самый нижний. Это первый ход вниз, который нам удалось обнаружить. Тут
и будем копаться. Сколько времени, Иван Тимофеевич? - спохватился
профессор.
сумрака под сводами зарябило в глазах. Я пропустил вперед Таню и
профессора и остановился, чтобы получше осмотреть местность с высоты
бугра обсерватории. На ровной площадке слева от бугра стояли две наши
палатки. И бугор и площадка находились на плоской вершине широкого
куполовидного холма. Этот холм возвышался посредине группы из восьми
подобных же холмов, покрытых редкой и жесткой травой, совсем не
похожей на веселую зеленую траву нашего севера. Сквозь ее щетинистый
покров просвечивали угловатые выступы черных камней, присыпанных
крупным песком. Камни, выступавшие из-под тонкого почвенного покрова
на том холме, где стояла обсерватория, были другого, более светлого
цвета. Поэтому бугор обсерватории довольно резко выделялся по окраске
среди остальных черных собратьев.
понижающейся к югу равнины, а с запада, справа, почти у самого
горизонта, виднелась иззубренная полоса далеких снеговых гор. В той же
стороне равнину пересекала узенькая, отливающая сталью извилистая
лента; сбегавшая с гор речушка огибала холм обсерватории и, отклоняясь
на восток, терялась в песках. Вокруг обсерватории, внизу, расстилалась
желтая степь, испятнанная кустиками серебристой полыни и голубых
колючек. Дальше, к северу, степь очерчивалась по краю песков темной
лентой саксаульника.
головой...
сейчас моей душе? Радостное чувство примирения с собой, с природой
охватило меня.
брата, - обедать!
искупалась и вам хотела предложить. Сейчас будем обедать, а купание
отложимте до вечера.
обнаруженную профессором лестницу. Она уходила в широкую выемку,
высеченную в песчанике и доверху заваленную всяким мусором. По тому,
как медленно подвигалась работа, было ясно, что понадобится несколько
дней наших соединенных усилий, чтобы откопать лестницу.
обещании. Она повела меня по узенькой тропинке вдоль берега речки к
подножию второго холма. Я молча шел следом, прислушиваясь к ровному
шуму быстрой воды, дробившей солнечный свет в быстрых струйках. У
поворота речки Таня остановилась.
плотину, так что воды по пояс будет.
подставив лицо прохладному слабому дуновению ветра. Журчание речки
наводило дремоту.
юности, дружной с водой и солнцем. Я вскочил и спустился под высокий
берег, где нашел маленькую запруду против крохотного песчаного пляжа.
Два искривленных деревца, как часовые, охраняли эту первобытную ванну
со стороны низкого правого берега. Я быстро приспособился купаться
лежа, борясь с напором холодной воды. Купание замечательно освежило
меня. У палатки нас уже ждали профессор и Вячик с чаем.
испытаем геолога! Ничего в речке не заметили? Нет? Ну, дорогой мой
майор, повоевали и все забыли! Древнее название этой речки,
сохранившееся в летописях, - "Экик", что значит сердолик. И в гальках
русла иногда попадаются красные камешки. При случае посмотрите.
наклонно вниз выемка постоянно заваливалась осыпавшейся землей и
щебнем. Я работал уже четыре дня с утра до позднего вечера. Мускулы
наливались новой силой. Словно из неведомых мне самому уголков души
поднимались новые, свежие, как весенняя зелень, чувства - такие же
бесконечно спокойные и светлые, как окружающая природа. Уверенная
радость жизни владела мной: я почти забыл про усталость и
недовольство. Тело, как это и должно быть у всякого вполне здорового
человека, не существовало для меня, ничем не давая знать о себе, кроме
наслаждения избытком жизненной энергии. Сейчас я разлагаю эти ощущения
на отдельные элементы, тогда же это было иначе и выражалось,
собственно, в чувстве обостренного восхищения местностью, где были
расположены развалины Нур-и-Дешт. Я ломал голову, стараясь понять
секрет очарования пустынных каменистых холмов и печальных развалин в
жарком кольце степи и песков. Я поделился своими впечатлениями с Таней
и профессором. Они согласились со мной.
Знаю только, что никогда не чувствовал себя так хорошо, как здесь.
переполнена светлой радостью. Мне кажется, что эта древняя
обсерватория - храм... ну, не могу этого ясно выразить... земли, неба,
солнца и еще чего-то неведомого и прекрасного, неуловимо
растворяющегося в свободном просторе. Я видела много гораздо более
красивых мест, но ни одно из них не обладает таким могучим
очарованием, как эти, казалось бы, равнодушные развалины...
нами сияла голубая Вега; с запада, как совиный глаз, горел золотой
Арктур. Звездная пыль Млечного Пути светилась раскаленным серебром.
едва обозначается тусклый Стрелец. Там лежит центр чудовищного
звездного колеса Галактики - центральное "солнце" нашей Вселенной. Мы
никогда не увидим его - гигантская завеса черного вещества скрывает
ось Галактики. В этих бесчисленных мирах, наверно, тоже существует
жизнь, чужая, многообразная. И там обитают подобные нам существа,
владеющие могуществом мысли, там, в недоступной дали... И я здесь,
ничего не подозревая, смотрю на эти миры, тоскуя, взволнованный
смутным предчувствием грядущей великой судьбы человеческого рода.
Великой, да, когда удастся справиться с темными звериными силами, еще
властвующими на земле, тупо, по-скотски разрушающими, уничтожающими
драгоценные завоевания человеческой мысли и мечты.
близкие.
прозрачность воздуха. Впрочем, почти во всех местах Средней Азии
прозрачное и яркое небо. Недаром местные народы - хорошие наблюдатели
звезд. Знаете, киргизы называют Полярную звезду Серебряным гвоздем
неба. К этому гвоздю привязаны три коня. За конями вечно гонятся по
Маккарти Кормак
Орлов Алекс
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Майер Стефани