уплыли далеко вперед, а Птолемей, плававший хуже и более тяжелый, начал
выбиваться из сил, особенно когда Колнадский мыс перестал прикрывать его
от ветра. Не смея отдалиться от берега и опасаясь приблизиться к белым
взметам брызг у мрачно черневших скал, он злился на покинувших его друзей.
Критянин Неарх, молчаливый и несговорчивый, непобедимый пловец, совершенно
не боялся бури и мог просто не сообразить, что переплыть Фалеронский залив
от мыса к мысу опасно в такую погоду для не столь дружных с морем
македонцев. Но Александр и его верный Гефестион, афинянин, оба неистово
упрямые, стремясь за Неархом, забыли о затерявшемся в волнах товарище.
его высоты македонец заметил крохотную бухточку, огражденную острыми
каменными глыбами. Птолемей перестал бороться и, опустив отяжелевшие
плечи, прикрыл руками голову. Он скользнул под волну, моля
Зевса-охранителя направить его в проход между скал и не дать ему
разбиться.
обычной волны. Ослепший и оглохший, Птолемей, извиваясь, прополз несколько
локтей, осторожно привстал на колени и наконец поднялся, шатаясь и потирая
гудевшую голову. Волны, казалось, продолжали колотить его и на земле.
так резко, что не устоял и снова очутился на коленях. Смех зазвенел совсем
близко.
вышедшая на берег. Вода еще стекала по ее гладкому, смуглому от загара
телу, струилась с массы мокрых иссиня-черных волос, купальщица склонила
голову набок, отжимая рукой вьющиеся пряди.
земле. Он посмотрел в лицо девушке и встретил веселый и смелый взгляд
серых, казавшихся синими от моря и неба глаз. Некрашеные, ибо все
искусственное было бы смыто бурными волнами Эгейского моря, черные ресницы
не опустились и не затрепетали перед горячим, властным взором сына Лага, в
двадцать четыре года уже известного покорителя женщин Пеллы, столицы
Македонии.
из пены и шума моря. Медное лицо, серые глаза и иссиня-черные волосы -
совсем необыкновенный для афинянки облик поразил Птолемея. Позднее он
понял, что медноцветный загар девушки позволил ей не бояться солнца, так
пугавшего афинских модниц. Афинянки загорали слишком густо, становясь
похожими на лилово-бронзовых эфиопок, и потому избегали быть на воздухе
неприкрытыми. А эта - меднотелая, будто Цирцея или одна из легендарных
дочерей Миноса с солнечной кровью, и стоит перед ним с достоинством жрицы.
Нет, не богиня, конечно, и не жрица эта невысокая, совсем юная девушка. В
Аттике, как и во всей Элладе, жрицы выбираются из самых рослых
светловолосых красавиц. Но откуда ее спокойная уверенность и отточенность
движений, словно она в храме, а не на пустом берегу, нагая перед ним,
будто тоже оставила всю свою одежду на дальнем мысу Фоонта? Хариты,
наделявшие женщин магической привлекательностью, воплощались в девушках
небольшого роста, но они составляли вечно неразлучное трио, а здесь была
одна!
красном хитоне, ловко окутала девушку грубой тканью, стала осушать ее тело
и волосы.
остывать - ветер сегодня был резок и для закаленного суровым воспитанием
македонца.
сквозь зубы. Свист показался Птолемею презрительным и наглым и совсем
неподходящим к девической ее красоте.
Македонец, наблюдательный от природы и развивший эту способность в
ученичестве у Аристотеля, заметил, как детские пальцы вцепились в рукоять
короткого кинжала, торчавшего из складок одежды. Девушка негромко сказала
что-то, заглушенное плеском волн, и мальчик убежал. И тут же вернулся и,
уже доверчиво подойдя к Птолемею, протянул ему короткий плащ. Птолемей
окутался им и, подчиняясь молчаливой просьбе девушки, отвернулся к морю.
Через минуту прощальное "хайре!" раздалось за его спиной. Птолемей
повернулся и поспешил к незнакомке, затягивавшей пояс не под грудью, а
по-критски - на талии, такой же немыслимо тонкой, как у древних жительниц
сказочного острова.
слуга македонского царя. Где ж ты потерял его и спутников?
не желая выдать опасную тайну. - Но как ты могла видеть нас?
на Керамике. А ты меня даже не заметил. Я Таис.
целой триремы, и она не подписала час свидания. Я стал искать эту
богиню...
сердце?
застоялись.
девушкой. - Где ты живешь? Можно прийти к тебе? С друзьями?
веселый блеск, потемнели.
знаешь Керамик и Царскую Стою? Между Керамиком и холмом Нимф, к востоку от
Гамаксита - большие сады. На окраине их найдешь мой дом - две оливы и два
кипариса! - Она внезапно оборвала речь и, кивнув на прощанье, скрылась в
скалах. Утоптанная тропка вела наверх.
на дорогу и скоро оказался совсем недалеко от Длинных Стен Мунихиона. К
лесистым склонам гор, уже покрывшимся предвечерней синей мглой, тянулся
хвост пыли за колесницей Таис. У юной гетеры были великолепные лошади -
так быстро неслась ее пароконная повозка.
другая колесница, управляемая огромным беотийцем. Стоявший с ним рядом
щегольски одетый юноша с развевающимися прядями завитых кудрей, недобро
усмехаясь, хлестнул Птолемея бичом на длинной рукоятке. Бич пребольно ожег
едва прикрытое тело македонца. Оскорбитель не знал, что имеет дело с
закаленным воином. В Мгновение ока Птолемей схватил камень, каких валялось
множество по обеим сторонам дороги, и, бросив его вдогонку, попал
афинянину в шею, ниже затылка. Быстрота удалявшейся колесницы смягчила
удар. Все же обидчик упал и вывалился бы, если бы возница не схватил его и
не осадил лошадей. Он осыпал Птолемея проклятиями, крича, что тот убил
богатого гражданина Филопатра и подлежит казни. Раз(r)яренный македонец
отбросил плащ и, подняв над головой камень в талант весом, двинулся к
колеснице. Возница, оценив могучие мышцы македонца, потерял охоту к
схватке. Поддерживая своего господина, уже приходившего в себя, он
умчался, изощряясь в угрозах и проклятиях во всю мощь своего гулкого
голоса.
зашагал по прибрежной тропинке, наискось поднимавшейся на уступ и
спрямлявшей широкую петлю колесной дороги. Что-то вертелось в его памяти,
заставляя припомнить: "Филопатр" - так кричал возница, уж не тот ли это,
что написал на стене Керамика предложение Таис? Птолемей довольно
усмехнулся: оказывается, в лице своего оскорбителя он приобрел соперника.
Правда, обещать гетере за короткую связь талант серебра, подобно
Филопатру, македонец не мог. Разве несколько мин? Но слишком много он
слышал о Таис, чтобы так легко отказаться от нее. Несмотря на свои
семнадцать лет, она считалась знаменитостью Афин. За искусство в танцах,
образование и особенную привлекательность ее прозвали "четвертой Харитой".
будучи сыном отвергнутой жены царя Филиппа, тоже не смог бы помочь другу.
Военная добыча после битвы при Херонее была невелика. Филипп, очень
заботившийся о своих воинах, поделил ее так, что друзьям царевича
досталось не больше, чем последнему пехотинцу. И еще отправил Птолемея с
Неархом в изгнание, удалив от сына. Они встретились лишь здесь, в Афинах,
по зову Александра, когда отец послал его с Гефестионом посмотреть Афины и
показать себя. И хотя афинские остряки говорили, что "от волка может
произойти только волчонок", настоящая эллинская красота и выдающийся ум
Александра произвели впечатление на видавших виды граждан "Глаза Эллады",
"Матери искусств и красноречья".
гетера Арсиноя, была одно время близка с Филиппом и отдана им замуж за
племенного вождя Лага (Зайца) - человека ничем не прославившегося, хотя и
знатного рода. Птолемей навсегда остался в роду Лагидов и вначале очень
завидовал Александру, соперничая с ним в детских играх и военном учении.
Став взрослым, он не мог не понять выдающихся способностей царевича и еще
более гордился тайным родством, о котором поведала ему мать под ужасной
клятвой.
Эроса. Как это ни льстило Птолемею, он не мог не признать, что Александр,