Джинг. Профессор был во мне совершенно уверен и знал, что я не стану, в
отличие от некоторых других членов его экспедиции, вместо выполнения
задания терять время на праздные развлечения. Среди нас, надо сказать
честно, было немало таких, кому давать подобные поручения было бы
рискованно. Например, один из ассистентов профессора - не буду называть
его имени, поскольку впоследствии он взялся за ум и стал прекрасным
специалистом - которому тот имел неосторожность дать подобное задание на
Сирене-14, целый месяц не вылезал из злачных мест в окрестностях
космопорта, а потом накатал такой отчет, что профессору оставалось только
взяться за голову. Ведь ни для кого не секрет, что подобного рода места не
имеют к местной культуре ни малейшего отношения и квартал Куорро на
Грейлингсене, например, практически неотличим от Восьмой Сферы Иеннига на
другом конце Галактики, в то время как оба этих мира являют собой
хрестоматийный пример дивергентного развития человеческой культуры.
Мы договорились о том, как будем поддерживать связь (что весьма
существенно, поскольку свободный поиск требует предельной концентрации
внимания, и всякое непредвиденное вмешательство, особенно со стороны
руководства, способно сбить с необходимого настроя), и я отправился
выполнять задание. Впереди было тридцать пять суток напряженной,
увлекательной работы и целый новый, совершенно еще не знакомый мир.
прошло так много лет, и воспоминания о множестве достойных подробного
рассказа событий теснят друг друга. Так что лучше, чтобы не напутать, не
буду вдаваться в подробности. Я странствовал по Джингу, повинуясь, как и
положено при свободном поиске, мимолетным душевным порывам, полагаясь на
свою интуицию и на выработавшееся к тому времени чутье исследователя иных
человеческих культур, я встречался и общался со множеством жителей этой
метапланеты, старался глубже проникнуть в их духовный мир, приобщиться,
насколько только возможно, к культуре, носителями которой они являлись,
увидеть изнутри то, что остальные члены экспедиции в это же самое время
исследовали с позиций отстраненных наблюдателей. Я изучал жителей Джинга,
а они, как водится, изучали меня. Хотя, несомненно, наше прибытие на
метапланету с более чем миллиардным населением было не бог весть каким
знаменательным событием для ее жителей, привыкших к постоянному и
активному общению с обитателями множества других миров, но определенный
интерес я все же для них представлял, и за время своих странствий успел
познакомиться и даже подружиться со множеством очень интересных людей.
так уж часто, как я не раз убеждался на собственном опыте и на опыте тех,
с кем я близко общался. Вся наша жизнь состоит из множества условностей,
которые самим нам по большей части незаметны, но которые резко выделяются
при общении с носителями иной культуры. И когда вы вдруг оказываетесь
вынужденными соблюдать условности, к которым не привыкли, то часто это
кажется обременительным, лишенным смысла, противным рассудку, и для многих
способно превратить жизнь в настоящую каторгу. Недаром ведь, по данным
Галактического Статистического Бюро, уровень миграции в Галактике с каждым
столетием падает. Это процесс вполне закономерный, так и должно
происходить по мере все большего расхождения человеческих цивилизаций в их
дивергентном развитии. Быть может, настанет когда-нибудь время, когда мы
сами, в силу развития в разных направлениях, станем друг для друга тем,
что мы надеялись обнаружить в мифических, так и не найденных иных
цивилизациях. Хотя произойдет это, несомненно, очень и очень не скоро.
оказался один, чьей профессией было создание "йяон-твало". Слово это
показалось мне совершенно непонятным, и, само-собой, я захотел узнать, что
же оно означает. Но, разумеется, никто из присутствовавших во время нашего
знакомства не стал бы мне это объяснять - особенность, характерная для
культуры Джинга, объяснение происхождения которой увело бы мой рассказ
далеко в сторону. Единственное, что мне удалось - это договориться о
встрече с этим моим новым знакомым в его мастерской. Да и то далось это не
просто, потому что, как я потом узнал, даже жители Джинга редко попадают в
мастерские "йяон-твало". Если честно, то я добился своего только потому,
что был крайне бесцеремонен, если не сказать большего, ибо воспользовался
некоторым набором приемов убеждения, который был бы немыслим для коренных
жителей Джинга, и мой новый знакомый, оставаясь в рамках своей культуры,
просто не имел возможности отказать мне, не нанеся одновременно страшного
оскорбления. Это весьма характерный пример того, как порой моральная
сторона вопроса оказывается оттесненной в сторону исследовательским
порывом, и я давно пришел к убеждению, что в большинстве случаев те
выгоды, которые мы получаем в результате подобных поступков, ни в какое
сравнение не идут с моральными потерями, которые при этом несем.
мастерской и был принят наилучшим образом.
Джинга называли таинственным словом "йяон-твало", оказалось
просто-напросто джингом, самым обыкновенным, как мне тогда подумалось,
знакомым каждому с детства джингом. Поначалу я с трудом сумел скрыть свое
разочарование. В самом деле, мне и в голову не могло прийти, что здесь, на
этом Джинге, в окружении чудес сверхцивилизации рождается что-то такое,
что мы привыкли связывать с неким непостижимым для человеческого сознания
и для науки чудом, с мифом, со сказкой, с тем, во что мы с возрастом
перестаем верить, но что все равно долгие годы связывает нас с
воспоминаниями о детстве и не дает состариться нашим душам. Но, вспоминая,
все же должен заметить, что где-то в самой глубине души даже в эти первые
минуты узнавания уже жила надежда на то, что судьба действительно подарила
мне встречу со сказкой. Наверное, родилась эта надежда из замеченного мною
отношения жителей Джинга к творцам "йяон-твало". Отношение это, пожалуй,
точнее всего описать как почтение, смешанное с легкой отстраненностью, как
от существа высшего, но в то же самое время в чем-то совершенно чуждого,
отстраненностью, которая неминуемо порождала какую-то брешь в общении с
творцами "йяон-твало", и эту-то брешь я как раз и сумел ощутить за время
нашей недолгой первой встречи. Мне кажется, что это вообще характерно для
любой человеческой цивилизации. Каждая из них в очень и очень ограниченном
количестве порождает гениев, способных сотворить нечто такое, что не в
состоянии до конца постичь все остальные, и сама эта их способность не
просто возвышает гениев над остальными людьми - она неизбежно делает их
чужими, как бы ни желали и они, и мы, простые смертные, чтобы этого
отчуждения не было.
явным восхищением его неведомыми пока для меня способностями - ощутил я во
время нашей первой встречи. И это, конечно, еще более меня заинтриговало.
Я пришел к нему, я говорил с ним, я, насколько мог, пытался постичь его
душу и образ его мыслей - а он изучал меня самого. И сумел за короткое
время разглядеть во мне гораздо больше, чем я сам способен был осознать,
гораздо больше, чем мне бы хотелось. И он не только увидел это - он тут
же, буквально на моих глазах воплотил все увиденное в "йяон-твало", в
джинг, который и подарил мне на долгую-долгую память.
- вернее, я в этом глубоко убежден - что дело тут совсем не в технологии,
и любая из подделок под джинги, по какой бы технологии ни была она
изготовлена, могла бы в принципе нести в себе те же свойства, что и
настоящий джинг. Просто те, кто изготавливает на продажу эти подделки, не
умеют вложить в них душу. Да и как это сделать, если настоящий, подлинный
джинг, тот, что называется "йяон-твало", делается лишь для одного
конкретного живого человека, и не имеет смысла кому-то еще пытаться
разглядеть в его глубинах что-то, кроме замысловатых форм и неясных
образов. Даже сам я до недавнего времени не видел в своем джинге ничего
больше и хранил его лишь как память о невозвратной молодости, потому что
свои волшебные свойства настоящий джинг проявляет лишь тогда, когда
возникает в этом крайняя необходимость.
далеко в сторону. Итак, совершенно случайно стал я обладателем джинга, но
это было лишь небольшим эпизодом в моей насыщенной событиями жизни.
Экспедиция наша продолжалась еще пять лет, и вернулся я в свой родной
Кандуонн совершенно иным человеком. Настолько иным, что мне не доставляли
уже ни малейших страданий воспоминания о прошлом, и жизнь, разумеется,
больше не казалась мне лишенной смысла. Впрочем, история это вполне
обычная. Время так или иначе решает почти все проблемы и способно заживить
почти любые раны. Я усердно занимался этнолингвистикой и защитил под
руководством профессора Ткабунго диссертацию, мои работы с каждым годом
приобретали все большую известность, но уже тогда я начал понимать, что
это не главное, ради чего я живу. Знакомство с великим разнообразием
увиденных нами в дальних странствиях миров, населенных людьми - и особенно
с мирами, пребывающими в состоянии упадка, неизвестно чем порожденного -
не могло оставить меня равнодушным к проблемам общим для всего
человечества. По опыту я знаю, что очень немногие способны всерьез
встревожиться, ознакомившись с фактами деградации ряда человеческих
цивилизаций - настолько непонятными, отдаленными от их повседневной жизни
кажутся проблемы, эту деградацию породившие. Очень немногие способны и
ныне увидеть за всем этим не отдельные случаи непонятной болезни, а некую
общую и весьма опасную закономерность. Но те, кто, как и я, сумел это
наконец увидеть, не могут продолжать жить в спокойствии и безмятежности.
Пусть слова наши и наши тревоги не находят пока отклика, пусть мы остаемся
непонятыми и, как представляется многим, понапрасну тратим силы, взывая к
слепому человечеству, указывая ему на страшную опасность - все это не
причина, которой можно было бы оправдать молчание и бездействие. Тот, кто
видит угрозу, должен кричать об этом, даже если его и не хотят слушать,
Каменистый Артем
Сапковский Анджей
Каменистый Артем
Емилина Ника
Акунин Борис
Андреев Николай