сообщать собеседнику столь многое, что помимо его воли это навсегда
откладывалось в памяти. В этом умении и был основной источник ее силы и
могущества. И еще, конечно, в языке, сама структура которого была
наилучшим образом приспособлена для понимания лингвистических особенностей
других рас. Людям и раньше приходилось изобретать языки, позволяющие
оперировать новыми понятиями - язык математики, язык химии... Но никогда
прежде не было у людей языка, описывающего их собственное мышление. И
никогда такой язык не становился основным языком целой расы.
деревне, разговаривал с людьми, наблюдал, пытался временами - довольно
неумело - помогать им в их повседневных делах.
готов - но что-то ему мешало. Какая-то непонятная недосказанность все же
оставалась в его разговорах с аборигенами. Вернее даже - смутное ощущение
недосказанности. Или тень от смутного ощущения. Как ни старался Ондизаг
убедить себя в обратном, в мышлении аборигенов Алькамы все же оставалось
что-то до сих пор скрытое от его понимания, и услышанное вчера непонятное
слово служило тому подтверждением. Нельзя начинать атаку на сознание
аборигенов, пока не достигнуто полное понимание их мыслительных процессов
- эта истина на языке расы Ондизага выражались словом "аккеат". "Аккеат
туонго тэлго", - сказал себе Ондизаг. Перевести эту фразу с языка его расы
было бы невозможно.
вернулся в свое жилище. Вчерашние страхи и тревоги остались позади, он
думал лечь и по местному обычаю часок вздремнуть в прохладе своей ячейки,
пока минует жара, но уснуть ему не удалось. "Кейенко, кейенко..." -
звучало у него в сознании странное слово. Он стал мысленно произносить его
на самые разные лады, но оно оставалось по-прежнему совершенно непонятным,
и от этой непонятности в душе Ондизага нарастала тревога. А еще тревожнее
было то, что ему совершенно не хотелось кого-то расспрашивать о значении
этого слова. Эту странность Ондизаг отмечал за собой здесь уже не впервые.
Ощущение было такое, будто он стыдится расспрашивать аборигенов о
некоторых вещах. Но как, как он, представитель высшей, призванной
властвовать расы может испытывать чувство стыда перед низшими - или перед
теми, кому суждено стать низшими?! На языке расы Ондизага даже само
понятие такого стыда невозможно было бы выразить, и он вдруг поймал себя
на мысли, что думает о своем состоянии на языке аборигенов.
на пороге его жилища показалась Тьяги - самая красивая, наверное, девушка,
которую он видел на Алькаме. По крайней мере, с точки зрения Ондизага.
Жаль, что она была из другой расы, и Ондизаг не имел права взять ее в жены
и передать ее потомкам свои гены. У них выросли бы умные и красивые дети.
Жаль... - и вдруг кровь бросилась в лицо Ондизагу. Прежде сама мысль о
возможности подобного преступления не могла бы прийти ему в голову.
Помыслить о подобном - все равно, что подумать о сожительстве с обезьяной,
собакой, эйгром. И мысль, эта преступная, чудовищная мысль была
сформулирована на языке аборигенов!
прозвучал как-то глухо и неестественно. Впрочем, только изощренный слух
человека его расы уловил бы в нем следы внутреннего смятения. - А почему
"без рук"?
дальней от входа стене его жилища, к узловатому выступу на уровне
человеческого роста. Остановившись в полуметре от стены, Тьяги протянула
вперед руку и, сосредоточившись, начала водить по этому выступу пальцами.
Ондизаг не раз видел, как это делается, не раз пытался повторить -
безуспешно. А сейчас он даже не следил за тем, что она делает - просто
смотрел не ее профиль, на руки, словно выточенные из слоновой кости, на
изгибы просвечивающего сквозь легкое одеяние тела. Краска стыда постепенно
отливала от лица, мысли потекли спокойнее. Греховное желание, так
поразившее его самого, уступило место расчету. Мысль о потомках, конечно,
была случайностью. Зачем ему это, когда в его власти поселить в ее
сознании безумную любовь к нему и нежелание иметь детей. Исподволь,
ненавязчиво он уже делал это - внушать к себе любовь так просто и так
обычно для людей его расы. Почти все заводили себе верных, преданных
подруг в других мирах - на несколько месяцев или даже не несколько лет.
"Акфрэ" - так называлось это на языке расы Ондизага. Но неожиданно для
себя он понял, что думает об этом на местном языке, думает местными
словами: "биквонг", "игинго", "тугоо-кэ". Постыдными, низменными словами.
И снова кровь прилила к щекам Ондизага!
и, слегка покачиваясь, начал тянуться к лицу Тьяги, как бы притягиваемый
ее взглядом. Наконец, она перестала поглаживать выступ у основания побега
и повернулась к Ондизагу.
совершенно серьезно. Ондизаг вдруг понял, что сегодня, совсем скоро он
поймет что-то очень важное для себя, что-то ускользавшее прежде от его
сознания в жизни аборигенов, и мысль об этом мгновенно затмила собой все
постороннее. В одно мгновение он снова стал самим собой - человеком своей
расы, не ведающим сомнений в правоте того, что делается для ее пользы.
вчерашний, чуть не погубивший его в лесу. Протянул руку. Побег был чуть
тепловатый и клейкий на ощупь. Ондизаг провел рукой от основания до
вершинной почки, осторожно сжал ее двумя пальцами, потом прищипнул. Снова
провел пальцами от основания побега до его верхушки, надавливая через
равные промежутки - так, как бесчисленное множество раз делали это
аборигены на его глазах, заставляя побеги плодоносить. Так, как он сделал
это вчера.
плода была еще ярко-желтой, когда она протянула руку и надломила побег у
основания. Как и накануне, эккиар копил в себе яд, и она просто не в силах
была сдерживаться. Ондизаг не удивился - он не смотрел на растущий плод,
он следил за лицом Тьяги и видел, как сосредоточенное ожидание быстро
сменилось на ее лице гадливостью. Она смотрела на эккиар, но обостренным
чутьем Ондизаг понял, что гадливость эта относится не только к ядовитому
плоду - и к нему самому тоже. Чувствовать это было странно и непривычно, и
он не мог даже подобрать слова на языке своей расы, чтобы описать
собственное душевное состояние.
так задевает, уязвляет его? Ну не способен он управлять местными живыми
организмами - разве это порок? Немыслимо подумать о том, чтобы в
совершенстве овладеть навыками, освоенными всеми покоренными расами. Это и
не нужно, когда владеешь главным навыком - способностью превращать других
в свои послушные орудия. Один этот навык стоит всех других вместе взятых.
себя на местном языке. Стыдно, стыдно, стыдно... И, когда Тьяги, наконец,
повернулась и посмотрела на него, он отвел взгляд в сторону.
слово это, как и накануне совершенно непонятное, обожгло Ондизага словно
пощечина.
и встал, загородив проход. Ондизаг не знал, зачем делает это. Но почему-то
чувствовал - так, будто ему сказали - он не должен, не имеет права
отпустить ее вот так, иначе не будет у него больше возможности понять...
не это слово, нет - понять, что же такое творится с ним самим.
в сторону, и попыталась отодвинуть его со своего пути. Но именно
попыталась - и тут же отдернула руку. Так, будто коснулась чего-то
горячего. Или мерзкого.
каким-то посторонним, не так говорила она с ним раньше. Даже совсем
недавно, входя в его жилище, она была совершенно другой. Или он сам был
другим в ее глазах. Или она надеялась, что он другой.
ветка с несостоявшимся эккиаром. Тьяги даже не вздрогнула, просто стояла и
ждала, когда Ондизаг освободит ей проход. Так ждет человек, когда кончится
дождь. Или пока автоматы не очистят загрязненную зону, вспомнил свой
родной мир Ондизаг. Так ждет человек, пока отступит чужая, косная сила -
так никогда не ждут другого человека! Никогда еще никто не смел так
унижать его! Или он просто не в состоянии был понять это? - вдруг резанула
сознание непрошенная мысль. Потому что опять он поймал себя на том, что
думает на языке аборигенов.
она молчала, закусив нижнюю губу. - Слышишь, ты должна, мне объяснить! -
он схватил ее за плечи и стал трясти изо всех сил. - Ты должна, должна
объяснить мне это!
тогда, размахнувшись, она ударила его по щеке. Но гораздо больней пощечины
ударили ее слова:
какого-то иного толкования. И не стало надежды на отмену приговора. Пальцы
Ондизага сами собой разжались, перед глазами его потемнело, и он как
Аникина Наталья
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк
Орловский Гай Юлий
Прозоров Александр
Херберт Фрэнк