Извольте пройти в трапезную палату, сейчас в один момент все будет на
столе.
своему животу. Все такой же грузный, мрачный, седой. Хенг снова поймал
себя на мысли, что жалеет его. В принципе, Старик не так уж и плох. Тем
более, он болен и одинок. И (Хенг знал это) постоянно думает о смерти.
Готовится. Тоскливо, наверное, если лишь этим голова забита. Но что
поделаешь - профессия сказывается. Священнослужитель четвертого ранга,
старший инквизитор столичного Ведомства.
Митрана, желая разрядить обстановку.
Старика были заняты чем-то другим.
и в самом деле стало интересно: как среагирует Старик на такую дерзость.
Слугам не полагается проявлять любопытство к хозяйским делам.
как всегда. Работы вот только с каждым днем все больше - с головой
зарываюсь, и конца-края не видать.
будь здоров. Ни тебе лекций о должном поведении, ни напоминаний о
благодарности... Интересно."
правда, придать голосу надлежащую почтительность.
долгая возня... Опять писанины гора, опять по ночам работа.
осторожности, продолжал задавать вопросы Хенг. - У вас, никак, помощников
чуть ли не сотня.
помощнички, что лучше уж все самому. Им только дай... Они тебе за два часа
протокол сляпают, заключеньице - и на костер. А чтоб разобраться, как
положено, на такое они не горазды. А там кто ее знает, может, она и не
ведьма вовсе. Бывали такие случаи, да, бывали. Вот помнится, лет пять
назад...
усталыми глазами. Точно он на мгновение забыл, где находится, с кем
говорит - и мучительно вспоминал. Потом он весь побагровел, ударил по
столу кулаком так, что посуда загремела.
Скрылись дома, мостовые, и лишь тусклые, далекие огоньки чьих-то окон,
казалось, говорили о том, что где-то есть еще люди. Ночью пространство
жило своей, странной и неприятной жизнью. Все расстояния необъяснимо
вытянулись, углы заострились, камни мостовой норовили зацепить ногу.
Ватная тьма спрятала почти все звуки - у Хенга временами было ощущение,
что он идет по морскому дну. Сколько ни живи здесь, а все равно не
привыкнешь. То ли воздух такой, то ли сама атмосфера этих мест - гнилая,
мертвая, и в то же время хищная, затаившаяся перед прыжком.
после первой стражи, приходилось шагать осторожно. Иначе запросто можно
наткнуться на какое-нибудь бревно, брошенную пустую бочку, угодить в
сточную канаву. Или того хуже - привлечь внимание городской охраны. И
доказывай потом, что ты не грабитель, не вор, и вообще.
Алоста должна быть сейчас одна, тетка ее, наверное, все еще торчит у
соседки. Она иногда и заполночь там засиживается. А Алоста все равно не
ложится, ждет ее. Или его.
секунду он понял - в доме темнота. Ни лучика света. А ведь обычно Алоста
сидит при свече. А то и масляную лампу жжет, если, конечно, масло у них
есть. Но сейчас дом казался черной глыбой, сгущением тьмы. Странно все
это. Очень странно.
ржавых петлях дверь. Подождал. Ни звука. Хенг уже собирался уходить, как
где-то в глубине дома послышались тихие, слегка шаркающие шаги. Это не
Алоста, у нее шаги как у птицы, быстрые, легкие. Неужели тетка вернулась
раньше обычного? Видно, они уже легли. Ну, теперь будет...
Конинте-ра.
взявшаяся нервная дрожь исказила его голос. - Я слишком поздно, наверное?
Тогда я пойду, простите. Я тогда завтра приду.
приоткрыла дверь. На самую малость - так, что едва можно было войти. Хенг
быстро проскользнул в сени, тетушка тут же начала накладывать засовы,
после чего зажгла лучину. Тьма немного расступилась, и Хенг удивленно
хмыкнул - тетушкино лицо было бледным точно мукой обсыпанное, глаза
ввалились, плечи беззвучно тряслись. Такой Хенг ее никогда еще не видел.
не слова не говоря, потащила его в свою комнату.
склизкие, нехорошие предчувствия уже обволакивали сердце.
произнесла:
говорить, понял - удивляться нечему. Не первый же день он тут, насмотрелся
всякого.
увели. А за что, почему - не сказали.
знак - орел с факелом.
Ведомства, не возвращаются. Старик об этом говорил. Оттуда всего лишь две
дороги. Виновен - на костер. А если и окажешься без вины - в темницу до
конца жизни. Подозрение-то остается. Да и чтобы не болтал потом лишнего.
дело - тащить. А только я думаю, в колдовстве подозревают. Не иначе.
Скоро, думаю, и мой черед настанет. Ихняя метла, она чисто метет, ни
соринки не оставит.
возмущение. Он и так еле держал себя в руках. - Разве колдуньи такие? Они
же старые все, смуглые, с горбатыми носами.
Колдуньи-то, они всякими бывают. Алоста наша, конечно, ни сном ни духом, а
как докажешь? Я вот думаю, может, кто из соседей донес.
Гуарады, сынок маленький, Сидги, может, знаешь. Ну, бегал он на днях
где-то с ребятишками, ногу поранил. А рана-то нехорошая оказалась, нога
опухла. И болит. Ну, он сперва криком кричал, а потом уже не мог, хрипел
только. Ну, а все ж на виду. Алоста и пожалела, можно мне, говорит,
попробовать? Авось хуже не будет. Ну, промыла она ему ножку, листья
какие-то приложила. Может, еще чего и пошептала - меня рядом не было, не
стану врать - не знаю. Вот и все.
Гуарада его дома подержала, а теперь вот уже третий день вовсю с
приятелями носится - и хоть бы что.
еще пацанчик этот помер, а то ведь выздоровел.
Кормить тебя еще и кормить березовой кашей, покуда не поумнеешь. Да разве
ты ничего не понял? Чем бы ни кончилось, все в руку. Выжил мальчик -
значит, ведьма она, коли вылечить сумела. Помер - тем более. Ведьмы - они,
стало быть, завсегда вредят. Кто хочет доказать, тому все сгодится.
чего сделала?
день и помнить не помнит. Другому покажется чего сдуру - век будет