половинки раздвинулись, и из его нутра появился краб-акселерат.
хватало одной лапки, он засунул бронированные клешни в середину пня и
вытащил из него накрахмаленную скатерть. Развернув, расставил на ней
извлеченные оттуда же свертки с бутербродами, аккуратно нарезанную колбасу
на жестяной тарелочке, связку баранок, банку консервированного перца, три
баночки "хека", серебряный консервный нож с изумрудом в ручке, полпалки
колбасного сыра и еще какие-то свертки, мисочки, чашечки, лохани, тарелки,
доверху заполненные неизвестно чем. Проделал он это быстро, сноровисто,
повторяя, как треснувшая пластинка: "В любой неурочный час готовы
обслуживать вас". Кончив свой нелегкий труд, взобрался на пень,
пробормотал: "Чтоб вы сдохли", - и скрылся в трещине. Пень с треском
захлопнулся, по нему прошла судорога. Некоторое время он бешено скреб
землю обрубками корней, потом затих.
Устали?
бутерброд и, откусив, пробормотал: "С кракенской колбасой..." Мгновенно
его прикончив, потянулся к следующему.
длинные седые волосы. Он вытащил из сапога деревянную ложку и осторожно
зачерпнул что-то желеобразное из ближайшей мисочки.
пробормотал Аристарх, не спеша пережевывая желе, оказавшееся довольно
вкусным. Из чего оно сделано, он так и не смог распробовать, а спросить не
рискнул. Кто его знает, может, из каких-нибудь дохлых жуков!
ним тележку на резиновом ходу, заполненную грушевидными предметами.
Очевидно, это и были моркусы.
радостно пошлепала прочь, таща за собой тележку, которая почти тотчас
наскочила на пень и перевернулась. Досадливо махнув лапкой, гусеница пнула
тележку и исчезла за деревьями.
пить, также вспоминать и оплакивать нашу злосчастную судьбу, которая...
вожделением разглядывая миску с колбасой.
внимательно его рассматривая.
ртом.
верхушку у своего моркуса. Жидкость показалась ему холодной, но через
мгновение он понял, что это почти кипяток, и стал пить осторожнее, смакуя
каждый глоток. И вдруг ему стало хорошо.
образом изменилось зрение. Он видел, как левая рука Крокена, та самая, на
которой ноготь большого пальца был сломан, тянется к упавшему моркусу, из
которого вытекает молочного цвета жидкость.
старинную песню:
сок, а передняя дверца Газировщика была распахнута, и можно было увидеть,
что в бак для сиропа ныряют махонькие зеленые человечки.
серебристые облака. На одном примостился небольшой космолет, из крайней
дюзы которого торчали сиреневые ноги, в количестве трех штук. Очевидно,
пилот был занят ремонтом. А может, и спал.
сказала "ку-ку" и тотчас спряталась.
снова загорелся. И это был нормальный мир.
было еще что-то, уже и не вспомнишь...
было по-другому, но ты этого не видел. Ты родился уже в этом мире. Может
быть, это здорово - ничего не помнить. Ведь самое страшное в воспоминаниях
- это то, чего никогда не помнишь целиком. И никогда не уверен - правильно
ли помнишь... Потому что остальные помнят совсем по-другому. И все эти
воспоминания - словно ощупывание слона в тумане. Есть такой классический
пример. Откуда, не помню, но есть. Так вот, я держу хобот, а он - ногу, а
третий - хвост. И мы не можем угадать, что это такое? Одно это животное
или несколько? Вот в чем трудности... Спроси у Аристарха, он знает. Но не
скажет. Так что можешь не спрашивать...
головой, сказал:
дышится... И будущее не такое страшное.
испортите. А ведь нам идти.
хоть к чертовой матери. Искал бы эту бетонную крышку, цветок черного мака,
а может, и беспочерковоронную куратаму!
копыта у него разъезжались.
чувствует?
так - отлично. Вот какого молодца вырастила, - Аристарх показал на
Крокена.
голову и, выпрямившись, стукнул себя кулаком в грудь, так что она
загудела.
Жизнь-жистянка... Как мы с ней гуляли... Эх, как же он назывался?.. А!..
По Бродвею!.. Тогда это называлось: "Прошвырнуться по Бродвею". Только что
это - убей не знаю.
старое, хоть и помнил он с гулькин нос, а туда же...
жизнь показывали. И эту... любовь. Такие все красивые - спасу нет.
Особенно женщины... Они ведь, женщины, и влюблялись. То в одного, то в
другого. А первый, ясное дело, мучается. И как надоест - возьмет пистолет
и хлоп соперника. А то и ее, и соперника. А если кино уж совсем
интересное, то в конце и себя. Ну, это уже в конце. Да и не каждый, ясное
дело - жить-то хочется.
друзей решил проведать. Вот - проведал. Доволен? Ведь они сейчас все и
разболтают... А уж поздно, ничего не изменишь. И бросать Крокена нельзя,
Дракоше слово дал. И придется его тащить за собой всю дорогу. И что это
будет за дорога? Страшно даже представить. Вопросами замучает. Куда не
надо соваться будет. И нарвется... А как тогда Дракоше в глаза смотреть?
Вот в чем штука.
Леший, я бы его отвлек от этого разговора... А там - спать до самого утра.
А потом быстренько-быстренько собрались и - ходу. Вот бы и обошлось...
пальца не обведешь. Да и помнит ничуть не меньше меня, а может, и больше.
Да только поди узнай, молчит - слова не выдавишь. А иногда как скажет -
хоть стой, хоть падай.
моркусного сока и зажевал колбасой. Вопрос Крокена прозвучал громко, и
видно было, что парня зацепило и теперь он не отстанет:
ним! Будь что будет!
недолго, но этого хватило, чтобы Аристарха охватила звериная тоска по
статичному миру. Потому что нестатичный мир был обильным и интересным,
вроде бы привычным, но все же бесконечно чужим, что ни придумывай, как ни