занять руки, стал крест-накрест надрезать пули:
лучшие золотые тридцатые годы "лонжин" играл начало увертюры из
"Вильгельма Телля", но со временем кулачок сносился, а нынешние
часовых дел мастера умели лишь менять батарейки в гонконгской
штамповке.
ресницы. Брови, опущенные уши песцовой ушанки, натянутый на подбородок
вязаный шарф мгновенно поросли куржаком. Лыжи долго не хотели
скользить...
намеренно сделал крюк. Встав перед молельным домом, в котором люди
искали спасения от зверя крестом и молитвой, он обнажил голову,
опустился на колени и перекрестился.
похоронить, а вот рассчитаться за вас - рассчитаюсь.
что здесь жило и сгорело.
островом был черный, выглаженный ветром, цветом подстать исполинской
скале-быку на том берегу, а здесь, под высоким берегом - белый,
заснеженный. И ровно под взвозом громоздились безобразные торосы, и
яснее ясного было, откуда они такие взялись.
флангов обрывы. Такая диспозиция. И артиллерия в тылу застряла, по
обыкновению. Что, господин гусар, делать будем?
Степанович. - Как твое мнение? А вот на льду бы нам не задержаться.
спускаться.
повесил карабин на шею, распахнул полушубок и начал высвистывать
ветер. Пар изо рта повисал перед лицом неподвижным облаком.
обжег щеки. Потом зашумело поверху. Иней посыпался с елей. И, наконец,
застонало, завыло, загудело сзади - по-настоящему. Когда-то любой
чухонец мог такое.
берег, обежал, пригибаясь, торосы справа - и поставил падающему с
обрыва ветру распахнутые полы полушубка. Слева, звонко лая и
подпрыгивая, танцевал на льду пес. Взвизгнул под лыжами высохший от
стужи снег. Не стой на месте, Гусар! Хорошо идем! Лед задрожал. Пес
метнулся вперед, потом вбок. Николая Степановича несло ветром. Все,
что не было прикрыто унтами и полушубком, мгновенно закоченело. Позади
раздался громкий треск, но оглядываться дураков не было. Пес заходился
лаем. Трещины, как от попавшей в стекло пули, разбежались там, где он
был секунду назад. Половину прошли, подумал Николай Степанович. До
острова было еще немыслимо далеко. За спиной с шумом перевернулась
льдина - и раскололась. Пес несся теперь быстрее гепарда, а за ним лед
выгибался горбом и ломался, ломался.
друга и на всякий случай отбежали подальше от протоки. Потом
посмотрели назад и повалились на снег.
так уж он был устроен. Весь этот внешне обычный остров был устроен
особо, но понять особость не то что простому человеку, но и непростому
- было невозможно.
Мало кто из нынешних мог увидеть и понять, что нижняя косая
перекладина креста наклонена не по канону. Парамон Прокопьич никогда
не брал ключ голой рукой, всегда через чистую тряпицу, которую потом
непременно бросал в пылающую печь.
ожидания. Гусар нервно переминался с лапы на лапу, но не уходил - хотя
и знал наверняка, что коли дверь не признает его за своего, то быть
ему теплым белесым пеплом: Николай Степанович решил не рисковать и
подхватил пса на руки. Пес был тяжелый, как годовалый бычок.
наружу, пар.
Николай Степанович, вспомнив старый, времен финской войны, анекдот.
место, где время как бы и не идет. По крайней мере, видимых изменений
не происходит. И неизвестный постоялец мог жить здесь и двадцать, и
тридцать лет назад. Когда же я сам-то был тут последний раз?..
малейшего желания спускаться в тайные подземелья. Подвалов башни
Беньовского ему хватило навсегда - не говоря о погребальной камере
Аттилы: Но сейчас другого разумного выхода не оставалось. Уют в руме,
конечно, чисто спартанский, простору примерно как в подводной лодке
"Пантера", но даже самый завзятый клаустрофоб не почувствовал бы себя
здесь заживо погребенным - таким уж умением обладали неведомые древние
строители. Просто Николая Степановича с давних пор (и не без
оснований) тревожили вентиляционные решетки:
аптечку.
стола:
сигнатуры. Потом еще раз. Потом еще.
не имел никакого права трогать неприкосновенный запас: оставил бы хоть
несколько гранул!.. Николай Степанович в отчаянии замахнулся кулаком
на стеклянное бесполезное воинство: и опустил руку.
Николай Степанович бессильно отошел от стола и провалился в кресло.
- что я тоже теперь рано или поздно умру.