обсуждали свои беды.
верить, всему ли свету, от века твердящему одно, или своим глазам,
указывающим другое. Не может же ошибаться Гален?
значит, его сочинения не свободны от ошибок, - твердо произнес второй
собеседник, щуплый худой человек, лет двадцати на вид, с мягкими светлыми
волосами, жидкой бородкой клинышком и жестким взглядом неожиданно черных
глаз.
за монаха.
вскрытия был очень строг, и вряд ли Пергамец мог часто нарушать его.
Значит, он описывал строение обезьяны овцы, собаки, кого угодно, но не
человека...
Еще немного, и ты отыщешь ошибки в священном писании!
подошли к опасной черте. До сих пор ему удавалось притворяться французом и
благочестивым католиком, благо что внешностью он походил на мать -
уроженку Нормандии, и в нем непросто было признать испанца, а монастырское
воспитание помогало скрывать вольнодумные мысли. Но все же следует быть
осторожнее.
судьбы Андрея Везалия, медика в пятом поколении, предки которого уже
полтора столетия служили придворными врачами Габсбургов, и опасного
еретика Мигеля Сервета. Один - красавец богатырского сложения, второй
хромоногий калека. Один - богач, порой даже в будний день одевающийся в
блестящую венецианскую парчу. Второй предполагал в ближайшем будущем
прервать учение и отправиться на заработки, потому что денег, которые
нужно отдать за право сдать экзамены, а потом преподавать самому, у него
не было, а просить, хотя бы и у друзей, не позволяла гордость испанского
дворянина. Даже причины, приведшие их в медицину, были различны. Если
Мигель искал в анатомии подтверждения религиозным взглядам, то Андрей
попросту готовился занять после отца почетную должность императорского
аптекаря. Он старательно изучал арабский язык, необходимый в работе
аптекарю и презираемый докторами, и неспешно трудился над переводом
"Девятой книги" Разеса и комментариями к ней. Такой он видел свою
докторскую диссертацию.
сторонником осторожного Авиценны. С нежного возраста он воспитывался в
преклонении перед непререкаемым авторитетом древних, перед Галеном и
Гиппократом, Абулказисом и Львом Африканским. Мужественный во всем
остальном, Андрей боялся только одного - противоречия с общепринятыми
взглядами. Может быть потому его так тянуло к Мигелю, который, хотя и не
отличался физической храбростью, но зато не признавал ничего, кроме
свободного исследования. Друг в друге черпали они недостающие качества.
Коллегии Кальви, в которой учились и жили. Латинский квартал остался
позади. С Крепостной улицы они свернули на узенькую кривую улочку
Сен-Андре и остановились у церкви. Там шла заупокойная служба.
но даже дворян, - задумчиво проговорил Везалий. - Медицину там читает
Франсуа Рабле. Это известный вольнодумец. Говорят, книгу о Пантагрюэле,
вызвавшую такой шум, написал он.
дворянином и бродягой. Один мой знакомый любил спрашивать: "Кто был
дворянином, когда Адам пахал, а Ева пряла?" И граф, и крепостной родятся
на свет одинаково голыми.
как велики различия в строении их органов. Достать тело простого человека
- несложно. Король любит вешать бедняков, а потом для вящей пользы
студентов-медиков, оставляет тела болтаться на виселице. Грешным делом,
мне уже приходилось похищать их оттуда. А вот где достать дворянина?
несколько монахов. Никого из родственников не было.
тот же день убит на поединке.
процессией.
небосклону. Луна поблескивала порой через облачную рану, но ничего не
могла осветить. Острые крыши домов терялись в небе, улочки заливала
темень.
седока.
Высокий пассажир вытащил из вытащил из кареты длинный сверток, и
подозрительные наниматели скрылись в темноте. Возчик часто и испуганно
крестился.
товарища, передал мешок, в котором гремели две лопаты. Потом,
подтянувшись, влез на ограду сам. По другую сторону стены послышалось
глухое ворчание, возня. Красными точками блеснули глаза. Мигель вцепился в
руку Андрея.
сталкиваться: возле виселиц их полно. На двоих они напасть побоятся, вот
только как бы они не попортили нашего дворянчика. Парень похоронен за счет
церкви, а значит - без гроба.
Мигель, после секундного колебания, последовал за ним. У полуразрытой
могилы грызлась свора одичавших бездомных собак. Они уже почти добрались
до неглубоко закопанного покойника. Подняв лопату, Везалий ринулся вперед.
Раздалось несколько ударов, визг раненого пса, и поле боя осталось за
людьми. Мигель зажег потайной фонарь, друзья принялись поспешно копать.
разделили бы нашу печень на столько долей, что ее не собрали бы и в день
страшного суда.
взвалил на плечи мешок с телом. Свора, наблюдавшая издали, поняла, что
добычу у них уносят, и с громким лаем бросилась за похитителями. Как и в
первый раз Андрей подсадил товарища на стену, передал ему лопаты и мешок,
но в этот момент сразу несколько больших псов бросились на него. Услыхав
крик, Мигель одну за другой швырнул вниз лопаты. Собаки шарахнулись прочь,
и Везалий отчаянным прыжком взлетел на гребень стены. Лопаты остались
внизу.
огромные колеса запрыгали по камням и ухабам изрытых парижских улиц.
Везалий, чертыхаясь, ощупывал рваную рану на ноге, перепуганный Сервет,
вжавшись в угол кареты, бессмысленно шептал дрожащими губами:
канаву, и лошади стали.
боли, помянув недобрым словом кладбищенских церберов, и пошел вперед.
Сервет похромал следом. Они долго кружили по тесным проходам Латинского
квартала, перелезали цепи, которыми запирались на ночь проулки.
люди, - сказал Везалий, обернувшись, - то тело будут искать на Малом мосту
у аптекарей, в колдовских притонах и других тайных местах, но никто не
догадается, что оно открыто лежит на улице Святых отцов. Мы спрячем его в
анатомическом театре.
подкупленный служитель отворил им. Грязный, покрытый глиной мешок свалили
на пол.
Проклятый пес так чисто отпрепарировал клыками мне икру, что я могу
изучать четвертый мускул стопы на себе самом.
платка. - Ты не боишься критиковать отцов церкви и обвинять в невежестве
декана факультета. И ты же оробел при виде дюжины запаршивевших щенков!
Поверь, все псы Парижа не страшнее духовного суда. Впрочем, вернемся к
нашим баранам, впереди много дел, кроме печени надо посмотреть те
капилляры, которые, как ты утверждаешь, соединяют вены с артериями...
полноценная дворянская печень ничем не отличается от плебейской. Теперь
Сервет, пользуясь методикой, разработанной Якобом Сильвиусом, заполнял
кровеносные сосуды испанца подкрашенным маслом. Краска просачивалась