брызгать по углам святой водой и бормотать неразборчиво:
скептическая усмешка разбила бы Маринкину уверенность в себе. Но в
бабушкины заговоры Марина верила крепко.
поддержанное бабушкой, но из-за которого сразу же появилось множество дел,
нечувствительно отнимавших время, так что порой не было расчета ехать в
деревню на короткие весенние каникулы. Потом пошли экзамены, выпускные да
приемные, и суматошная студенческая жизнь с обязательной летней практикой
и стройотрядами. И среди лета уже становилось трудно выбрать неделю, чтобы
побывать на хуторке.
мединститута, овладело странное беспокойство. Несколько часов она
металась, не находя себе места, а потом, махнув рукой на занятия и никого
не предупредив, отправилась в деревню.
дальше все равно приходилось брести пешком по раскисшему от ноябрьских
дождей проселку. Однако, первым, кого увидела Марина на платформе, был
Володька Козна, друг детства, ставший трактористом и лихим ухажером.
Сапоги передала, а то не пройдешь болотом.
дороги, Козна увлеченно рассказывал, как живется тут и как жилось в армии.
Марина почти не слушала его, только одна фраза больно рванула по сердцу:
Марину на полпути от деревни, вдвоем они бодро дошлепали до избушки. При
встрече бабушка сказала лишь:
клетям сушилось в этом году менее обыкновенного. Из печки бабушка достала
горячие хрустящие калитки с картошкой и кашей. Заварила душистый сборный
чай. Видно было, что она старается напомнить внучке все, что так
привязывало ее к лесной избушке. А Марина с запоздалым сожалением думала,
что не предупредила Сережу о своем отъезде, и он, наверно, будет ждать
звонка.
жаловала керосиновой вони, и под тихое потрескивание огня и звонок
бессонного сверчка пошла беседа, которую Марина запомнила на всю жизнь.
Стара стала.
она у меня, другие бабы в такие годы уж и не рожают. А расстались мы рано,
четырех годков ей не было, как нас разлучили. Не любили тогда, ежели какая
женщина ведьмой слыла. А обо мне всякое говорили, тогда еще больше, чем
теперь. К тому же я единоличная. Так и подпала под закон. И нашла я ее,
мамку твою, уж после войны. Совсем большая стала девка и чужая. Глупая
она, но ты ее жалей, все-таки мать. Хорошо, хоть ты у меня появилась, а то
бы так и осталась я без наследницы, - бабушка остановилась и вдруг
попросила тихонько и жалобно: - Машенька, пожила бы ты у меня, а?
институт, сессия на носу, ты же сама говорила, что учиться надо...
не догонишь. Поживи пока у меня, поучись у старухи. Думаешь я тебе всю мою
премудрость показала? Я много умею...
нет, ты тоже за свою жизнь не запасла, все на мать стравила...
исхудала? А ведь у меня кроме грибов да картохи, да травок разных,
отродясь в дому ничего не бывало. Машенька, я ж для тебя всякую тряпицу
самобранкой оберну, останься только. Я тебя всему выучу. Горько науку с
собой уносить... Вот, гляди...
ухваты, и один из них качнулся и медленно поднялся под потолок.
летать. И ты не думай, дурного здесь ничего нет, я уж восемь десятков лет
ведунья, а черта в глаза не видала. И есть ли он где? А коли грех какой в
этом деле найдется, так я его перед богом весь на себя возьму.
Вот только как же... - Марина чуть не сказала: "Сережа", но осеклась и
выдавила: - ...как же город?
кой-что похитрее телевизора. Дай-ко сюда перстенек твой...
бабушке. Та плеснула в миску воды, кинула туда звякнувшее кольцо и,
наклонившись над водой, принялась шептать:
в нем Марина увидела городскую улицу, подстриженные тополя, горящие
фонари, в свете которых кружили первые в этом году снежинки. И по этой
улице шел Сережа. Он был не один, рядом с ним, держа его под руку шла
незнакомая Марине девушка. Она что-то увлеченно говорила, а Сережа то и
дело зашагивал вперед и, смешно морща брови, заглядывал ей в лицо, совсем
так, как глядел в лицо Марине, когда они вместе гуляли по городу. Но самое
страшное, что в руках девушка несла три больших полураспустившихся
тюльпана, завернутых в прозрачный целлофан. Это к ней, к Марине, он
приходил на свидания с тюльпанами, а когда она спрашивала, откуда он берет
среди осени такое чудо, загадочно улыбался и отвечал:
замутилась, тут же прояснилась снова, и Сережа оказался в какой-то
комнате, сидящим над книгой. Обман был очевиден, комната казалась
нарисованной, лицо Сережи неживым, словно снятым с фотографии, и книги
перед ним лежали, конечно, не учебники, а скорее нечитаемые бабушкины
манускрипты. Только три тюльпана, очутившиеся в стакане на краю стола,
остались теми же, что и были.
невелика, ну, прогулялся парень с другой, не дурное же что сделал. А
хочешь, я его так присушу, что шага от тебя не отойдет?
плевать я на него хотела, но просто лучше мне там быть. Не нужно мне пока
твое волшебство, это все потом, а сейчас... я еще сама не знаю, что мне
нужно...
к тебе. Хорошо?
делала. Наконец Марина оторвалась от нее и исчезла в припорошенном чистым
снежком лесу.
помнила, что с бабушкой может быть нехорошо, и торопилась разделаться с
учебой как можно скорее. Это было тем легче, что Сергей исчез из ее жизни.
Все произошло удивительно просто и быстро. Марина лишь спросила при
встрече, как зовут ту девушку. Сергей рассмеялся, хотел что-то рассказать,
но Марина вдруг ясно поняла: врет. И хотя там у него пока нет ничего, но и
здесь тоже ничего нет и быть не может.
значит, навсегда останется одна.
мерзла в нетопленной электричке, спешащей прочь от города. Дорога до
деревни была хорошо укатана, а дальше приходилось пробивать лыжню по
нетронутой снежной целине. Особенно тяжело было в лесу, где снег лежал
такими огромными и пушистыми холмами, что лыжи тонули в нем и не помогали,
а мешали двигаться. За два часа Марине не попалось ни одного человеческого
следа. Не было следов и возле избушки, перед дверью намело сугроб, ее
пришлось откапывать концом лыжи.
было. А посреди стола лежало составленное у нотариуса завещание, согласно
которому дом и все имущество отходили "внучке моей Машеньке - Шубиной
Марине Сергеевне".
на лице, держа в руках заранее приготовленный платочек, но, увидев, что в
избушке нет никого, кроме Марины, сразу же обрела деловитую уверенность.
Не говоря ни слова, обошла горницу, поколупала ногтем стены,
неодобрительно покачала спинки стульев.
продать рублей за восемьсот, сейчас такие дачки в моде, я уже покупателя
присмотрела. А вещи никуда не годятся, вот только взглянуть, где-то платок
должен быть пуховый. И еще иконы, они теперь в цене... - мать направилась
к бабушкиной божнице.
двигаясь, и с лица матери сползало выражение трезвой озабоченности, и