или волоса, который слепо шарил по краю поребрика, безуспешно пытаясь
перелезть через него.
вырвал ее из старческой руки.
теперь ходить буду?
потрясением, что заставляло других лезть в огонь или лежать ничком, закрыв
руками голову. Самого Шоорана тоже трясло, и он следовал за Хулгалом
словно сомнамбула, и если бы Хулгал перешел сейчас роковую черту, то и
Шооран, даже не поняв, что делает, тоже отправился бы на гибель.
молчало, смолкли и крики погибавших; кроме громады Ёроол-Гуя на
опустошенном оройхоне не осталось ничего живого. Лишь полчища рук
Ёроол-Гуя продолжали жить своей жизнью: бесцельно крошили камень, с
жирными шлепками окунались в грязь, резко разворачивались, будто
стремились отбросить что-то. Потом студенистое тело раздалось в стороны,
словно по нему провели глубокий разрез небывало огромной бритвой, и
изнутри выдавился глаз - круглый и немигающий, большой, словно чан для
харваха. Глаз жутко вращался, взблескивая черной глубиной расплывшегося
зрачка, и вдруг остановился, вперившись почти осмысленным взглядом в лицо
Шоорану. Взгляд тянул к себе, требовательно звал, и Шооран, шумно выдохнув
воздух, шагнул навстречу, но костлявые пальцы Хулгала сомкнулись на плече,
а дребезжащий голос разрушил наваждение:
взрослому вынести можно, того и гляди сам к этому бурдюку на обед
отправишься. Пойдем отсюда, он, похоже, надолго на наших тэсэгах расселся.
щупальца, захлопнулись десятки ротовых отверстий с терками мелких зубов,
скрылся глаз, и вся скользкая туша, вздрагивая и сокращаясь, поползла
прочь. Ёроол-Гуй уходил.
голоса, стоны, плач - ошпаренные люди полезли из-под защиты аваров. Они
бегали, искали друг друга, звали погибших.
копошились конечности хищной бестии, и медленные слезы, не принося
облегчения, текли по его щекам. Хулгал что-то говорил, потом поковылял
прочь, должно быть, искать новую палку - Шооран ничего не слышал и не
замечал. И лишь когда из сгущающейся вечерней темноты появилась мама, по
всему оройхону ищущая пропавшего сына, схватила его на руки, принялась
целовать, повторяя: "Живой! Живой!.." - лишь тогда Шооран с трудом
выговорил:
все было, а он пришел и съел. Все - даже палку Хулгала...
мы убежали...
дальше. Округа была опустошена подчистую, пройдет еще не одна неделя
прежде чем в грязи зашевелятся жирхи с тошнотворной, но все же съедобной
плотью, созреет под чешуйчатой скорлупой водянистая чавга, а шавар заселят
всевозможные существа, и среди них вожделенная тукка. Сейчас на оройхоне
были истреблены даже заросли хохиура - вполне бесполезной травы, из
которой только и можно сделать, что палочку для разгребания грязи. Короче
- не осталось ничего, кормиться предстояло на соседних оройхонах, что,
несомненно, не могло понравиться жителям этих мест.
востоке простиралась обширная страна, состоящая из множества оройхонов,
выстроенных Ваном - илбэчем, жившим много лет назад и оставившим следы
своих трудов во всех землях. Правители восточных земель называли себя
ванами и возводили свой род к знаменитому илбэчу, хотя всякий знал, что
древнее проклятие обрекало строителя оройхона на одиночество. Но
противоречить царственному мнению никто не смел, тем более, что удачливый
Ван умер неразгаданным, и теперь на его счет можно было строить какие
угодно домыслы. Ближайший восточный оройхон выходил на далайн лишь одним
углом, и хотя жизнь на нем, казалось, была такой же, что и на пострадавшем
острове, но считался он особым, ибо прикрывал сухие земли царствующего
вана. Соваться туда - значит столкнуться с хорошо вооруженными и
безжалостными цэрэгами, охраняющими от вторжения чужаков перенаселенные
земли. Ясно, что на восток пути не было, в добрые времена цэрэги могли
торговать, но никакой помощи не оказывали ни прежде, ни тем более сейчас.
вовсе безнадежный. Пограничный оройхон там касался далайна, так что
воздух, и без того нечистый, наполняли тягостные испарения от кипящего и
сгорающего на аварах нойта. Там не было полностью безопасного места,
такого, как здесь, и единственный мокрый остров, расположенный на западе,
давал убежище самому жалкому отребью, которому не нашлось никакого иного
клочка земли. Даже на ночь западные не могли уйти на сухое, смерть и
болезни косили их беспощадней всего, западные изгои презирались всеми и
всему миру платили ненавистью. Ждать помощи оттуда было так же наивно, как
и с востока. Но больше идти было некуда - на юге пылала граница, на севере
колыхал влагу далайн.
вечеру уцелевшие люди собрались на совет. Говорили только мужчины, ведь
именно им предстояло искать выход. Выход оставался единственный - идти на
запад, но делать это можно было по-разному. Еще день назад, возникни такая
нужда, мужчины собрались бы в отряд, и западным изгоям пришлось бы
немедленно сдаваться на милость сильнейшего. Но теперь, когда больше
половины обитателей оройхона погибли, такой путь становился опасным. Изгои
могли не только дать отпор, но и попросту перебить ослабевших соседей,
чтобы захватить их земли. Опустошенный оройхон пока не представлял
ценности, а вот приграничная полоса - сухая и безопасная привлекала
многих.
холодно-жестокий и равнодушный ко всему на свете, кроме собственного
удобства. Все свое время Боройгал проводил на приграничной полосе, на
мокрое старался не выходить, жил поборами, а также тем, что добывали две
его жены, целый день копавшие чавгу в самых кормных, но зато и самых
опасных местах. Вчера одна из них погибла, но это слабо огорчило
Боройгала. К детям он был равнодушен, а жен всегда можно найти новых. В
жизни Боройгал ценил лишь обильную жратву, возможность ничего не делать,
да еще крепко заквашенную хмельную брагу, что готовят из перезревшей
чавги.
что завтра отправим к западным послов. Мы будем кормиться на их оройхоне,
а потом примем у себя их людей. Но только крепкие семьи - те, где есть
мужчины. Таких там немного, но они сила и заставят заткнуться остальную
шушеру. Зато мы обойдемся без войны.
женский голос.
прижавшегося к матери, которая задала этот вопрос.
в улыбке черные пеньки сгнивших зубов. - Я тебя предупреждал.
ничего не понял из короткого разговора между матерью и предводителем
уцелевших, но почувствовал угрозу в словах Боройгала, и теперь был рад,
что они с мамой уходят гордые и непобежденные. Лишь когда они отошли так,
чтобы их стало не видно, Шооран дернул маму за рукав и спросил:
и знал, за что они могут мстить. Но какова месть взрослых, Шооран
представить не мог и потому, не дождавшись ответа, снова дернул маму за
рукав и переспросил:
мама, а я отказалась. Вот он и зол на меня.
здоровущий, а бездельник. Я и то лучше промышляю. Согласилась бы, так тебе
же его и кормить пришлось бы.
Просто я не хотела с ним жить. Ты отца не помнишь, а ведь этот Боройгал по
сравнению с ним словно мелкий жирх. Потому он и звал меня в жены, что отцу
завидовал... даже после смерти. А я отказала.
им? - спросил Шооран, на секунду вдруг поверивший в утешительную сказку
всех одиноких мальчишек.
Шоорана, словно младенца укутала его своим жанчем, и Шооран не возмутился,
покорно приник к матери, затих, слушая. - Я жила с отцом очень долго, а
илбэч не может сидеть на одном месте, он должен бродить по всем краям,
выбирая место для нового оройхона. Когда проходит слух, что родился илбэч,
люди прежде недоверчивые, соглашаются пропускать через свои острова
бродяг. Это тяжелое, дурное время. Никто не хочет работать, все снимаются
Корнев Павел
Русанов Владислав
Русанов Владислав
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Шилова Юлия